Нда, в Барселоне уже давно весна...

Исходное сообщение Bogatyr В 1713 году в Утрехтском договоре Европа впервые была обозначена как целостность, именуемая «христианским сообществом». В результате франкоговорящая аристократия Европы (за исключением Германии) осознала себя принадлежащей к некоей «цивилизации». В самом слове «цивилизация» уже содержался франкоцентристский смысл. (См.  www.archipelag.ru. : Александр Морозов. Юрген Хабермас о секулярном и религиозном).               Почти одновременно с этим событием, знаменующим торжество интеграции и Просвещения, утратило свою независимость Каталонское графство. 11-го сентября 1714 года войска испанского короля Филиппа Пятого захватили Барселону; каталонский язык был запрещён (вплоть до 1932-го года).  Так завершилась эпоха грозных и могущественных морских рыцарей, открывателей и захватчиков Нового Света,  эпоха, символ которой –  бронзовый Христофор Колумб – возвышается ныне на пятидесятиметровом постаменте в барселонском порту. За спиной у конквистадора – здание Министерства Обороны, в лицо ему дышит море.   Памятник Колумбу, построенный в 1888-м году в конце бульвара La Rambla     Барселонский порт, вид с пирса     Один из экспонатов Военно-Морского музея: деревянная субмарина              Мы приехали в Барселону поздно вечером, а до гостиницы добрались и вовсе к полуночи, изрядно попетляв по трущобам, поэтому тот факт, что искомая улица со странным названием «Пометки Варвары» (Marques de Barbеra) оказалась чем-то вроде панели с «ночными бабочками» – этакая rue Saint-Denis на здешний манер – не произвёл на нас никакого впечатления. Ну, ходят себе и ходят, и пускай ходят... вернее... стоят (усталость, между прочим, щедра на подобные фигуры «красноречия»).   Манекен на улице Marques de Barbеra    «В театре теней наши места были рядом...» (из песни)   Готовясь к поездке и зная свою невосприимчивость к прелестям туризма, я заранее придумал себе занятие: поиск человека, о котором давно не было никаких известий. Объект розысканий – музыкант Макс, известный по прежним парижским временам как «Макс-евросакс»; он был у меня живым экспонатом (вместе с брутальным Михайлой-Базилио) в маленьком «музее будущего» при сквате, открытом трэш-дадаистом Эбоном (1997-ой год, квартал Марэ, улица Пастурель, дом 6). А в 2001-ом году, помыкавшись среди бездомной артистической братии в ателье на «Альтернасьон», Макс с концами укатил в Барселону, где, по слухам, какое-то время работал молчаливой уличной статуей «золотой саксофонист», а потом обменял свой саксофон на hang (семизвучный инструмент, нечто среднее между steel-drums и музыкальным тазом; кстати музыку Макса можно послушать здесь же, в дневниковом плейере, выбрав композицию 1. "игра на ханге").  Своим  замыслом я  поделился с Даниилом, и он горячо поддержал идею поисков Макса...      «Макс-евросакс»                  Кстати, прозвище «евросакс» построено на внутренних смысловых парадоксах. Во-первых, раз уж речь идёт о музыканте, то сразу же очерчивается некий карнавальный круг амбиций, которых у нашего Макса – тихого легионера подпольного зарубежья – попросту не было... Во-вторых, имя сие иронически перекликается с вышеупомянутой идеей неприятия Германией европейской концепции Просвещения. Казалось бы, причём здесь Макс? Да при том же, при чём и всякий «человек без свойств», гуляющий в закоулках автоматического письма и  пытающийся всю свою жизнь посвятить расшифровке какого-нибудь случайного символа... Ну, и в-третьих, «евросакс» очень органично вписывается в ряд свидетельств о синкретическом хронотопе, о размытости происхождения. Сразу вспоминаются псевдонимы художников парижского андеграунда конца девяностых годов : Атлант (Фред, маринист-абстракционист), Швейцарский Марроканец (настоящее имя его где-то затерялось, зато прозвище Suisse Marocain сразу же ассоциировалось у всех с основателем так называемого «музея Игоря Балу», в котором выставлялись найденные на улице манекены) и, наконец, наш знаменитый соотечественник Валь-Грек, Валентин-Тиль-Мария-Смирнов-свет-Самарин...    Ну вот, зазвучала тема художества, и Барселона властно постучалась в моё слуховое окно, требуя обобщения, осмысления и внимания. Итак, если в любой другой столице мира пластическое искусство мыслится при помощи «укрупнённых единиц», то есть музеев и выставочных залов, которые – фасеточным образом – объединяют множество персоналий, то в столице Каталонии единицами культурного отсчёта являются знаковые имена, каковых, собственно, два: Гауди и Миро. Можно, пожалуй, приплюсовать к ним ещё и Дали, но можно и оставить только Гауди. Да, да, именно Гауди, который, несмотря на то, что Бретон со товарищи причислили его – посмертно – к своему цеху, всю жизнь проповедовал свободу творчества, не примыкал ни к какой идеологии или группе, «не участвовал» – так, кажется, писалось в «старорежимных» анкетах? – и «не состоял», но: стоял особняком.      Один из фасадов Гауди (парк Гуэль)    На фигуре и личности барселонского зодчего культуртрегерский задор парижского сюрреализма дал осечку: гений Гауди был религиозно-мистического свойства, а не «эпатажно-прободательного», как у Дали и Миро.  

Миша, очень рад тебя увидеть. Огромный привет от Пашки.