40. «Вокальная миниатюра: к вопросу развития жанра»
(фрагмент текста "Мыслехранилище")

В середине 80-­ых годов в Ленинградском университете возникла группа поэтов, объявивших себя приверженцами дегенеративной метафоры. Поначалу в названии вновь созданного поэтического объединения фигурировало праздничное, но бессмысленное словосочетание «ортодоксальный сувенир», впоследствии замененное концептом «Порядок действий». От легендарных нигилистов конца семидесятых Панкера и Забуба дегенеративные метафористы унаследовали переваренную в алхимических тиглях рок­прессы чернуху, или, выражаясь иными словами, абсолютную раскрепощенность проблематики. Однако в отличие от простодушных и не склонных к рефлесии певцев позора, пьянства и психоза, участники группы «порядок действий» стремились представить действительность в виде сложноорганизованного ребуса, разгадать который можно лишь на пределе психофизической чувствительности, на пределе рассудка и умопомрачения. И даже сам познавательный акт в их понимании служил только предлогом к задействованию и упорядочиванию патогенного инструментария (откуда, собственно, и произошло название «Порядок действий»). В моду поочередно входили то дедуктивные сбои, то фонетические инверсии, то аграфизмы, то симптомы афазии и дислексии...
В том, что рано или поздно группа обратилась к жанру вокальной миниатюры, безусловно, усматривается влияние Андрея Славного, известного исполнителя камерного цикла «Засушенные эмбрионы». Впрочем, надо отдать должное «Действующим по порядку». Вокальные миниатюры каждого автора имели свое лицо, свою неповторимую эстетику. У Павла Фенева это был скрытый восторг трюизма, banalité qui chante, причем вместо пения как такового исполнитель выдавал ритмизированные утробные констатации, в чем­то подобные дзенским коанам. Яркий тому пример – композиция Фенева «Мир тесен»:

МИР ТЕСЕН
НЕ НАДО ПЕСЕН
ВСЕ В МЕРУ
ДЖАВАХАРЛАЛ НЕРУ

Внимательный слушатель наверняка распознает здесь запрет, выносимый от лица вокальной миниатюры песенному жанру. Другой действующий писатель, Яков Ильич Комаров, напротив, использовал романс в качестве фоновой основы для своего высказывания. В ткань романса, отпластованную от традиционного лирического героя, он вживляет в качестве действующего лица абстрактный феномен авторства, образ вечного сновидца, скитающегося в сновидениях своих предполагаемых героев:

В театре теней наши места были рядом.

На тотализаторе мы часто играли вдвоем.

Ты мне сказала, чтоб я повышал свои ставки.

Теперь я понимаю, где я потерял свой жетон!