Да, можно, например, совершить хадж. Или вакханалию.. Хотя нет. Для первого нужно обрезание, а для второго как минимум повод. Ни обрезания, ни повода – так и жив в липкой темноте. Это только кажется, что повод легко придумать! Легко, да. Но повод будет ненастоящим, а зачем нам оно?..

Или можно просто измерить штангенциркулем, внимательно прищуривая один глаз. И записать на бумажке – ширину и длину. И диаметр. А потом из этого извлечь два полезных предмета - корень и куб. И успокоится. И радоваться каламбуру, что игриво подкинула смешливая природа – было нечто, а из него извлекли куб. Кубик. Маленький и одинокий. И совсем-совсем ручной. А потом взять и неожиданно помножить всё на 1,41, да и забыть как дурной сон!..

А ещё взять карандаш – вон он прячется! - и тогда им будет можно провести сложную кривую маршрута и расставить точки – тут мы были, а вот тут небыли, но обязательно будем. Когда нибудь.. Когда нибудь? А если иначе? А если мы были всегда? Просто забыли. Я забыл..

Или, например, думать про звук. Тоже можно. И про вершину, глядя с которой вдруг понимаешь что выше чем она уже совсем ничего нет, но ты так же как и всегда стоишь по сути то на земле. Ну и что с того, что под ногами снег а дышать нечем и голова кружится и ты не знаешь зачем ты тут? Куда дальше? А вдалеке закат расцвечивает акварельно-розовым и пастельно-лиловым склоны. И горы, такие близкие, но на самом то деле за сотни километров.. А внизу ночь. Долгая-долгая ночь. Ледяное оцепенение усталой материи. И нам обратно в ночь, потому что дальше уже только ввысь.

Бахрома северного сияния. Зачем она белому медведику? Незачем. Ему нужен тюлень. Жирный и вкусный. Или не жирный и не вкусный, а просто тюлень, но срочно! Но тюлень против казаться кому-то вкусным – ему приятнее ощущать себя голодным и живым. И мокрым. И не тюленем.. И им обоим совершенно не нужен неряшливый конфуз северного сияния. А у вертолёта замёрзли лопасти и он не может лететь. Он стоит насупившись и покачивает ими не умея их согреть. Взять в ладони как воробья заметённого снегом жгучего января и погреть его дыханием. Лети!.. Но нет. Поздно..

Или же смотреть на мобильник, что трясясь от истерического хохота медленно ползёт к краю стола. Куда?!, дурень карманный!.. И гадать, что случится раньше - заткнётся ли мобильник, треснувшиь об пол всеми своими пластмассами, полупроводниками с n-переходом, и бистабильными но очень жидкими кристаллами, или же устанет ждать ответа тот мифический некто, который зачем-то набрал мой номер? А Ворд оказывается не знает слова “мобильник”, но зато он очень хорошо знает что такое “могильник”.. Аха. Стриптизершей!.. Верните детям точки! Им и так плохо! У них и так ничего кроме прошлого, будущего, и настоящего, а так же планов и имущества то и нет! Верните, бездушные монстры, а?..

Или открыть дверь поздним вечером гостю, что как все нормальные люди ходят без приглашения и даже без звонка. У него телефон разбился раньше, чем положил трубку некто на другом конце? Кстати.. На другом конце чего? Ведь не провода уже. Нет. Провода нет, а вот концы от него остались…

Зато глядя в микроскоп становится понятно что всё, совсем всё не так просто как думалось. А вот потом в него уже не смотришь, а всё так же понятно. Так и продолжается понимание того, что всё не так просто.. Хорошая вещь понимание. Уютная.

Или же спеть песню. Как акын. Просто песню, в которой только ты и плоская, рыжая, и какая-то прошлогодняя степь. И больше никого и ничего до самого моря. И до звёзд. И это будет не песня одиночества и отчаяния. Песнь не о чувствах и предметах, а просто о длине жизни – о прямой что двунаправленным вектором бесконечной прямой Лобачевского пролегает из одного края вселенной до другого. А крошечная пылинка планеты играет в свете этого отблеска, несясь из ниоткуда в никуда, умещаясь в твоих ладонях...

Или нет - просто глотнуть чай.

Я думаю о Тебе…