«Я раскрашу целый свет в самый свой любимый цвет»
Они нашли себе врага. Человек нашёл себе врага. Извечная его проблема – найти себе врага. К проблеме другой, некогда… нет, где-то далеко: не здесь; бывшей нежной в красивых сказаниях, легендах; состоящей из молекул «люблю», вальсирующих мотыльков для огромных глаз маленьких идей в сумерках уходящего детства; а сейчас: покрытой эфемерной оболочкой, богато насыщенной примесями изотопной радиоактивности в виде тяжёлых атомов похоти, зависти, и прочая, которая с века’ми только и делает, что обретает активность, и когда-нибудь произойдёт замещение ею. Такой прекрасной, прозрачной, дышащей, цвета бирюзы оболочкой, на ту, что не имеет аналогии во всей вселенной. Её цвет необъясним, не поддаётся описанию, потому что нет слов, которые могли бы «это» описать. Нет ужаса во вселенной. Космос весь преисполнен рождения. И пусть он монотонен в своём движении, но он есть мечта. Мечта, где нет места корыстным желаниям. Но здесь человек. И сейчас появляются озёра смерти из увядающих лучей, казалось бы, никогда не увядающего солнца. Биологические роботы в виде взвеси скреплённой материей из жиров и белков на кальциевом остове, вооружённые, отравляющей атмосферу окислами азота и углерода, косой века прошлого и сегодняшнего, убивают углеводородным лезвием, нет… бьют зеркала, отражающие красоту реальности, разрывают на части маленькие вселенные. В слезах я тянусь к ним своими пальцами. Но они лежат, и их термояд тает на глазах. Они не успели родиться, чтобы увидеть весь сон до конца, как пришёл человек, чтобы поставить печать каучуковой подошвой на их будущности. Каменные люди, с каменными сердцами, с каменными мыслями, и каменными рефлексами. Им нет дела до того, чья кровь пролилась за ночь на грязном мраморе, где её вчера ещё не было, а сегодня она появилась: змейкой в виде коротко-лучистых капель; а здесь она оборвалась и ты стоишь мгновения, бросая взгляды то на пятна, то на лица прохожих, которые в свою очередь прошли довольно долгий путь по ним, и замечают лишь в последний момент, если взор встречает тебя, смотрящего то на лица прохожих, то на землю перед собой. И ты понимаешь, что ты такой же камень, потому как осознаёшь, что не сделаешь сейчас ничего, чтобы смыть багровые пятна, затаптываемые такими же каменными, как и ты, прохожими, которые не сделают ничего, чтобы не топтать кровь другого человека. Так же они топчут маленькие солнца, брызжущие оранжевой радугой, чтобы раскрасить мир в оранжевые зеркала, но с обязательной желтизной. Я их ждал. Я даже не смотрел в окна. Но однажды посмотрел. И испытал ужас от увиденного или может быть даже страх. Миниатюрные человечки шли по т-образным тротуарам, лежавшим на иссушённой из-за отсутствия влаги земле. А деревья без кроны стояли отринутыми и мёртвыми. И никто ни разу не сошёл с тротуара, чтобы увидеть, разглядеть хоть что-нибудь красивое в этом сонном, холодном мире, где не стало ветра, где почва и небо были окрашены в холодный оттенок коричневого, а дома бурели бетонными параллелепипедами, вяло отсвечивавшими в лучах искусственного источника света. Нет, то было не солнце. Оно не могло,.. не может так светить. Я часто смотрю на мир отрешённым взглядом, не принимая действительность за нечто обыденное, я пытаюсь увидеть новь. Иногда это происходит само собой. Словно невидимая волна сбила взвесь меж моих глаз и прочим. Всё становится прозрачным и чужим. Будто занесённым ветром перемен. В детстве я любил смотреть на дневное небо и наблюдать, как по роговице глаз растекаются в стороны частички пыли в виде размытых точек и замысловато изогнутых палочек без четко просматриваемых границ. Я поражался тому, что мои глаза и есть линзы, и от осознания этого на наглядном примере, а не из страниц книг, моя важность раздувалась, как раздувается морская рыба ёж, чтобы казаться крупнее. Так же меня удивляло то, что солнечный свет, попадая на поверхность кожи, словно расщеплялся и напоминал светящийся люминофор включённого телевизора при ближайшем рассмотрении. Разве что мне никогда не удавалось сосчитать, сколько точек образуется при этом. Однажды, в один из жарких дней я оставил крутить педали своего железного коня. Остановился. Ступил на землю и посмотрел вниз, но лишь затем, чтобы посмотреть вверх: взор встретился с крошечным белым диском – это была планета. Может Венера – не знаю. Но солнце было рядом и я видел звезду, которая не мерцала, значит, планета. И меня поразило тогда не то, что её увидел, а нечто, заставившее на неё посмотреть. Словно она меня окликнула … Недавно в метро мне удалось разглядеть змейку образуемую белой полосой движимой электрички. Когда-то мне подумалось, что нужно увидеть её, а тут представился случай и, за контуром ещё не севшего человека, в окне ещё не тронувшейся с места электрички, она появилась вместе с прибывающим поездом. Сознание уловило этот момент, и я замер, словно боясь потерять его, то – нечто, что, возможно, даст хоть какой-то ключ к сокрытой от моих глаз правды. Человек никогда не знает свою мечту. Я никогда не знаю свою мечту, у меня есть мечтания, и я знаю о них. Но я хочу знать свою мечту. Что она собой представляет. Где она скрывается. Кто или что является ширмой, за которой она есть. Я мечтаю увидеть море. Но я боюсь увидеть море, потому что мне кажется, что это моя мечта и её незримую тут же потеряю, если увижу море: если прикоснусь - вберёт вода. Или она, растворившись с ветром, оставляя запах морской соли, станет белыми парусами, и мне будет казаться, что она палубе фрегата, сверкающего своими раздутыми крыльями, чтобы унестись за горизонт. Моё сознание всегда готово к сигналу, чтобы можно было попасть в паз ключом и задействовать механизм, но то ли ключ не тот, то ли я не в ту сторону смотрю. Я часто думаю о смерти. Я иногда прощупываю фаланги пальцев, лучевые кости, глазницы, пытаюсь прощупать место соединения носовых хрящей и костей, составляющих череп. Я заглядываю в дверные стёкла метро: может она там. Пытаюсь сосредоточить взгляд на застывших глазах собаки, навсегда уснувшей около тротуара - но движение маршрутки неумолимо и она остаётся лежать, словно плюшевая игрушка в руках природы, разве что ею брошенная. Или может она моргает проблесковым маячком для воздушных судов на вершине башенного крана. Или она в глазах сурикат. Таких доверчивых и пугливых, смелых и осторожных, глупых и рассудительных и таких любопытных, и невероятно выносливых; всегда смотрящих смерти в глаза – но только если они вместе. Я мечтаю заглянуть в их глаза. Я мечтаю подружиться с дельфином. Я мечтаю увидеть дельфина. Я мечтаю, растворившись в ночном воздухе, утренней росой выпасть на зелёную траву и белеть ярким одеялом в лучах проснувшегося солнца, в глазах любопытной. Я мечтаю, я мечтаю. Лишь только и держусь за свои мечты. Я мечтаю забыть, а мечты не дают. Я мечтаю вспомнить, но мечтаний рядом нет. Протянешь ладонь к мёртвому одуванчику, а он попросит пить. Я отдам свою кровь, чтобы он жил. И я стану частью его. И я, наконец, подружусь с солнцем. И буду тянуть свои лепестки в сторону лучистой, и меня нисколько не будет это стеснять. Я не увижу её, я не почувствую и не подумаю о том, что роса стала солёной, потому что буду видеть сон лучезарной Мола-мола. И когда придёт время, ветер разбросает мои мысли и унесёт ввысь, и тогда я найду своего друга, потому что он позовёт. Я посмотрю на звёзды, но лишь затем, чтобы оглянуться и увидеть вдалеке, как он мне сверкнёт лучезарной улыбкой - маленькой планетой, которая обязательно позовёт, потому что я мечтаю стать её спутником.

мысли, словно удав,
за собой одну за другой,
змейкой стремглав
звёздочку в счёт -
и уже длинный Хаку
в поднебесье плывёт