По-моему, во сне Маленького Мука было что-то ещё: что не отпускало, страхи – через воспоминания, или то, что содержательнее в кристаллах – эдакий "Хранитель" сна - читаю и вспоминаю вчерашний день:

Ощущение по нарастающей: маршрутка несёт в никуда, именно такие волосы пассажирки, которые где-то видел, только не помнишь – где; нет, сейчас не понимаешь, что скоро Это будет, но вот эти волосы отвлекают внимание – в них что-то кроется – какой-то знак, являющийся ключом, - "только каким и к какой двери"? - думаешь, - "что тебя ждёт"? - в какой-то момент, пытаешься изменить ситуацию, чтобы было всё не так, как, якобы, помнишь: сидишь и ждёшь момента, чтобы узнать Это прошлое, которое тогда – однако воспоминание настолько глубоко и внутри, что... - чёрт возьми, сейчас вспомнил: стало холодно, значит, вспомнил - ... Этот пожар в волосах, или нет - пряди неровные: волосы, словно хлопьями в "конском хвосте", однако именно этот пожар цвета, который на черном, но он розово красный, - "я не знаю этот kolor", - естество природы там за стёклами окон ничего не говорит, не подсказывает, значит, будет не сейчас, потом, - "только когда"? – Уже проезжаешь место, где надо было выходить, и вот начинаешь обижаться, - "только на кого, зачем"? Наверное, на ситуацию, на Трюк Времени, не дающий, часто, покоя". – Начинаешь обижаться и смотреть в другую точку, в противоположном окне, потому что волосы спрятались в тень – "удивительно, я видел тень в кузове газели, изначально сконструированной для маршрутного такси, где крыша была оборудована прозрачным люком, в проёмах окон достаточно пространства, чтобы свет ровно заполнял весь объём пассажирского кузова, но тень пришлась именно на волосы" - волосы ушли в тень, на первый план вышли глаза, это страшный знак. – "Я боюсь таких знаков, чёрт возьми, я всё-таки стал писать в дневнике о "моих дежавю". Чай горячий – согревает. Но холодно в пальцах и на висках, или пальцы холодные на висках"? – В какой-то момент, пытаешься сконцентрироваться, но, – "это чёртовое индульгирование: самооправдание себя, своей слабости, ты потакаешь себе, пытаясь вспомнить или сконцентрироваться, а Оно и радо, подменяет моменту действие, причём адекватно, и съедает силы намного больше, чем требуется на его совершение, чему доказательство моя дрожь, с которой уже не может справиться и стакан горячего чая" - устаёшь, нет, не физическая слабость, занятия спортом говорят о себе, в мышцах рук есть силы, чтобы открыть дверь, и глаза, которые не видишь, но чувствуешь, обращены на руки, которые свободны от одежды и расслабленно лежат на рюкзаке, и ловишь тут же момент, - может не волосы, может руки; где ключ? – но ситуация заставляет говорить о себе: глаза пассажирки обращают взор к лобовому стеклу, потому что пора выходить, и опять эти хлопья волос или нет, на волосах – и странное ощущение, будто включились новые резервы, был морально утомлён, но действие пассажирки, уже не пассивное, говорит за себя, что-то внутри переключается, словно улучив момент, когда Оно отвернулось, но нет, закрывают дверь глаза – и опять отводишь взор, даже радуешься что успеваешь, и опять злость и обида, значит, потерян ключ, значит, глаза и есть барьер.

Помню, опомнившись, я попросил водителя в метрах пятидесяти от предыдущей остановки машины. Вышел. Шатало. И волосы на глаза лезли – как, оказывается, тяжело отращивать длинный волос – играя с ветром. Тогда ощущение абсолютного разочарования постигло меня минуты спустя. – ("чёрт возьми, как же холодно"). - Я и не подозревал, что меня ждёт впереди за домом; тем самым и именно в том месте, куда ушли - ("я не видел, но, оценив ситуацию, можно понять, что остановка такси именно пред "этим" домом говорит о том, что целью тех глаз были его квартиры, я уже не следил за волосами – боялся") – через дорогу глаза. Но прежде я прошёл мимо витрин супермаркета, стёкла которых на расстоянии метра были от железной ограды, уходившей в землю и цеплявшей крышу так, что казалось она и есть стенка, но только прозрачная. Меня это странное архитектурное решение удивило тогда. Ажур узоров решётки особенно в шаге рядом с ним создавал ощущение возникновения вакуума - который стеной и вдоль этой чёрной ограды, в глазах мельтешила рябь, и затягивала. И ещё то состояние, при котором организм пытается восстановить силы, шоколадный батончик тогда мне помог, конечно – ("киваю головой"). Угол тротуара, вдоль которого уходила ажурная стена, не совпадал с моим путём. Мой шаг попрощался с волшебным ощущением уже на середине здания супермаркета. Далее через дорогу, на тропинку, вытоптанную на газоне. Там был одуванчик, и как обычно я загадал у него желание. Затем мне пришлось обогнуть угол дома, в специфичном месте - тропинка тесно прижималась к углу дома, и отвесно уходила вниз. И вот тут, спустя все эти неторопливые минуты – ("как сейчас понимаю то волшебное ощущение "ажурного вакуума" являлось какой-то энергетической подпиткой"), - когда я успел восстановиться и ощущение внезапного голода пропало от съеденного батончика, я увидел то самое:

Тут же в уме стали вычисляться моменты, когда произошла "перезагрузка", когда именно отвлёкся? Быть может это момент, когда "глаза закрывали дверь", или "волосы ушли в тень", или нет, что ещё вероятнее, момент, когда выходил из маршрутки: сказать водителю, открыть дверь, да ещё и подготовиться к этому – сесть на то же место где были волосы пассивной пассажирки, - "почему пассивной? Почему мне привязалось именно это определение"? – да, и, наверное, уже на улице перед переходом проезжей части: мои волосы, играя с ветром - на глаза – тогда моргнул, неестественно, и слишком долго, Оно успело именно в этот момент сделать "подмену". Так значит, в действительности ты' был в том вакууме - маршрутное такси на самом деле перелистывало страницы за страницей к другой, то'й которую Оно подготовило: "естество природы там за стёклами окон ничего не говорит, не подсказывает, значит...", именно тогда мне стоило это понять, но Оно не даёт, Оно заставляет тебя индульгировать (не помню откуда): "враг - это не тот, кто ругает тебя, а тот, кто мешает тебе идти". Не Уставший всё-таки шагал вдоль этой ограды, а - шаги распространялись на всё пространство, где небо, асфальт, стены домов - всё было единым целым, как огромный шар, и ты внутри него, и шар катится и на него извне проецируется изображение – его источник на одном и том же уровне и всегда перед лицом идущего. Куда бы ты не повернул, ты увидишь именно те "трещинки на асфальте", именно ту тропинку – непонятно почему, но именно к ней ты и идёшь – и то небо верху; и даже если бы ты пошёл до конца вдоль ажурной ограды, всё равно картинка перед глазами тебя бы обманула, она тебе скажет – впереди стена, (её нет вне шара, но ты не знаешь, ты внутри и, как бестолочь, шагаешь по проторённой дорожке) ты не сможешь пройти сквозь неё, ты её будешь бояться, и Оно это знает, и ты, конечно же, сворачиваешь, срываешь тот самый одуванчик, загадываешь желание, и вот затем перезагрузка, мгновение и - хлоп! - картинка, застыв на какие-то доли времени: шар в мгновение разворачивает, растворяется и ты в своём распоряжении, пред тобой новое пространство, которое Оно заранее подготовило. Ты вступил на новую страницу, разве что, заранее приготовленную.

Тогда на гравии лежал пьяный человек, и у меня не было другого пути, как пройти рядом. Он пытался встать. Я поравнялся с ним. Он меня увидел, и обратился за помощью, и, конечно же, я ему помог – надо было дойти через два двора к подъезду, где он жил. Дома его ждала жена и его слова о том, что, мол, знаешь надо бросать пить: я соглашался на них, пытался помочь словесно, но пространство на холсте дежавю не давало толком поддержать и без того невнятный разговор запачкавшего костюм, с оборванной сумкой на плече, человека. Он мямлил, пытался членораздельно сказать несколько фраз, по нескольку раз. У него это не вышло. И когда мы поравнялись с дверью его подъезда, меня ошарашило то, что он сказал: "Слушай, где-то я тебя видел". Алкоголь, конечно, говорил о себе: он пытался вспомнить какую-то передачу – может и где-то был, кто-то на экране похожий, на меня – но я сразу отрезал его попытку вспомнить категорическим "нет", потому что, я мелькнул на экране передачи "Про это" и было это четыре года назад, и мог заметить только тот, кто видел меня четыре года назад – тогда был несколько другим. Хотя, нет, вернее меня ошарашило не то, что он сказал, а напугал взгляд, которым он пытался прочитать на моём лице что-то ему до боли знакомое. Ведь я сам смотрел на него, держа за плечевую кость, кое-как покрытую мягкими тканями, и мне было всё это знакомо – я уже его видел, как и тех двух, сидевших на брёвнах с бутылками пива, мимо которых мы прошли вначале пути, затем как тот ротвейлер, который на поводке хозяина и к машине, как та невысокая белокурая девица, сидевшая около двери на скамье подъезда, где собственно и жил (по его словам) выпивший человек. Всё! всё говорило о том, что я уже Это видел, и в Этом побывал.


- Ты сумасшедший!
- Клевинджер, ну чего тебе от него надо? - устало возразил Данбэр.
- Я не шучу. Он псих, - настаивал Клевинджер.
- Они хотят меня убить, - спокойно сказал Йоссариан.
- Никто не помышляет убить именно тебя! - заорал Клевинджер.
- Хорошо, почему же тогда они в меня стреляют? - спросил Йоссариан.
- Они стреляют во всех, - ответил Клевинджер. - Они пытаются убить каждого.
- А какая разница? Значит, и меня!.. Но Клевинджер уже завелся. С помутившимся взглядом и трясущимися побелевшими губами он привстал со стула. Всякий раз, когда Клевинджер вступал в спор, с пеной у рта отстаивая свои идеи, он задыхался, жадно хватал ртом воздух и часто моргал, стряхивая с ресниц слезы - горькие слезы человека непонятого, но убежденного в собственной правоте. У Клевинджера было много идей, которые он отстаивал с пеной у рта. Он сам был ненормальный.
- Кто это "они"? - допытывался Клевинджер. - Кто именно, по-твоему, хочет тебя убить?
- Все они.
- Кто?
- А ты как думаешь, кто?
- Понятия не имею.
- А почему же ты тогда заявляешь, что они не хотят меня убить?
- Потому что... - брызжа слюной, начал Клевинджер, но осекся и умолк с выражением полного отчаяния.
Браво Йос! браво Йоссариан ты лежал в больнице – ты, можно сказать, добился этого. Ты протестовал против Военной Машины, ты тщетно пытался тогда добиться освобождения, но Машина тебе не давала – у неё был закон, вернее поправка к закону - Поправка за номером 22. Ты лежал в больнице, и ты переживал дежавю, вспоминая свою короткую военную историю. Тебя считали трусом. Ты говорил, что весь мир ополчился на тебя и это действительно было так, потому что ты был прав! И никто, никто не мог тебя в этом разубедить. Тебя окружал фарс: командир эскадрильи Майор Майор Майор Майор разрешал визиты к себе в палатку только когда его там нет, заведующий офицерской столовой и коммерсант Мило Миндербиндер заставлял свою эскадрилью бомбить собственные аэродромы только затем, чтобы уничтожить запасы никому не нужного хлопка, после рухнувшей сделки с нацистами. Ты много отвлекался, ты протестовал: в костюме Адама получал очередную медаль за "последний" вылет. Но Поправка и подсиживающие друг друга генералы чётко и верно исполняли свой долг перед Машиной. Однако больница, для тебя стала знаком, чистилищем. В бреду, ты вновь и вновь вспоминал ужасные моменты вылета, разрывы зенитных снарядов, до которых рукой достать, но ты не догадывался что Орр, специально ронял свои самолёты в море, и всякий раз неожиданно возвращался живим - он тренировался. Откровенный идиотизм, который окружал тебя, был сплетён в узел, причём гордиев – его нельзя было развязать, его можно было только разрубить и отсюда твоим освобождением могла стать смерть - и нож свихнувшейся итальянки, заставил тебя остановиться, но! она, сама того не подозревая, помогла тебе. Она явилась тем ключом, который мог отпереть ворота из этого кромешного ада войны на Средиземноморском театре. Ты не трус Йоссариан! Ты был терпелив, ты ждал, и наконец дождался, ведь пока ты лежал в больнице, Орри снова уронил свой самолёт, и все посчитали его окончательно мёртвым. Но слух донёсся и до твоих ушей: он оказался в Швеции. Он доплыл на простой спасательной лодке. Доплыл, значит спасся. Браво Йоссариан! - ты выздоровел, ты узнал об этой потрясающей новости и выздоровел. Орри доказал тебе, что берег того мира, который для тебя мог бы стать чужим и далёким, от "выдуманного" острова затерявшегося в бесконечном море, доступен и тебе. Он тебя раздражал, своей уверенностью, ты не догадывался, что Орр и был твоим спасением. Но сейчас ты об этом знаешь. И ты плывёшь на спасательной лодке сломя голову к берегам Швеции. И не важно, что земля круглая – но сейчас ты плывёшь к Орри, который знает, как убежать из водоворота судьбы, знает, как не попасть в сети, которые везде, которые вокруг, и он так же знает, что в сетях есть дыры и через них можно спастись. Я завидую тебе Йоссариан, потому что ты уже на лодке, и ты плывёшь к своей цели.