Хуже всего то, что все как-то неправильно. Там, где у людей и нежность, и страсть, и привязанность, и взаимные интересы, – у тебя наличествует только два «Ж», одно в начале, другое в середине. На этом все и держится. На этом и заканчивается. Жалость и уважение. По-другому ты любить не умеешь. А это и есть – неправильно. Если ты не жалеешь человека (как комок глупой теплоты, как собаку, как детсадовца, как тупого ребенка), жизнь запинается на одну ногу.

– Если бы ты понимал людей, ты бы меньше их жалел и больше любил, ты же не бог, чтобы жалеть, – говорят тебе.
– Не бог, – соглашаешься, – да, если бы понимал, было бы лучше, все верно.

Когда ты не чувствуешь уважения (к поступкам, словам, к героической железобетонной логике, к хитрости, к чужой светящейся взрослости), жизнь хромает и на вторую.
Когда не чувствуешь ни того ни другого – жизнь лежит как паралитик.

Я не люблю тебя, – хочется сказать тебе.
И придумать какое-нибудь объяснение.

Ну там кризис, – лепечешь ты или сочишься гнилью, – тупик, мы больше не понимаем друг друга (хотя чего там понимать и когда это мы понимали? Вот уж чего никогда не нужно было, оставьте это для девочек, для мальчиков, для бога, для кого хотите: я не хочу понимания), мы исчерпались...
А объяснение очень простое: не жалеешь, не уважаешь.
Почти конец.

– Ну как? – говорили в деревне. – Он тебя хотя бы любит?
– Жалеет.

– Ты меня уважаешь? – с тяжелой пристальностью говорит один пьяница другому.
– Я тебя уваж-ж-жаю.

Вот-вот.

Я, по-видимому, всего лишь деревенский пьяница.
Подзаборный пенек.

Я же сразу сказал, что все будет – неправильно.

.....

час ночи
в полупустом вагоне метро едет дед мороз
звонок
он берет мобильный
на глазах у него слезы
пинает мешок с подарками и выходит на следующей станции

мешок остается лежать
плюшевые игрушки осмелев выглядывают наружу
решают поехать до конечной
посмотреть как там моют пол толстые оранжевые снегурочки

сколько у меня внутри осталось детей чтобы помешать игрушкам доехать?

(с) http://www.vz.ru/culture/2008/7/2/182962.html