В колонках играет - William Aura - Sacred Secret

Попавшись на человека чем-нибудь мне неприятного, я часто утешаюсь мыслью, что-де пропишу его, вернувшись домой, в дневнике. То есть, натурально, гляжу я на такого типа и думаю - вот погоди ужо, пропесочу я тебя, не зарадуешься. Однако стоит мне оказаться дома - и этот человек может считать себя спасённым и избавленным от всяких фельетонов. Отчасти это происходит из природной и благоприобретённой моей лени. Но, с другой стороны, можно тут вспомнить и Ивана Карамазова, который, кажется, говаривал: мол, люблю я человека всею душой, покуда не показалась рожа его мерзкая. Так и у меня - уберите от глаз моих какое-нибудь гадкое лицо - и вот я его снова готов целовать в румяные уста, выражаясь фигурально.
Но нынче мною решено не давать себе спуску. Ибо пришлось мне прошедший день провести на даче, и тамошнее дачное общество меня изрядно промучило. Нет, оно не кусало и не щипало вашего смиренного слугу, но было столь скучно и занудно, что из рук вон! Конкретно же это общество составляли два молодых человека 16-17 лет, во всё время моего с ними "общения" примерявшие все возможные варианты постных лиц. А ведь Петровский пост ешё не наступил.
Нет, вы себе только на миг вообразите: приехали вы на дачу, солнышко блестит, травка шевелится, мушки-цокотушки, коровьим духом потянуло, слышно, как кто-то колет дрова... А вас встречают два недоросля с таким видом, будто на заднем дворе уже приготовлен гроб с покойником.
Один из них - Павел - меланхоличный юноша с длинными волосами и таким же длинным лицом. Глядя на него, можно решить, что его гложет исключительно неустроенность поэта в окружающем мире. Он глядит медленно и презрительно-отрешённо. "Отчего это?" - думаете вы. А оттого, что этот нежный отрок выдул накануне стаканов пять водки и пол-ящика пива. А ещё оттого, что он - барабанщик в какой-то "альтернативной" группе, а вы - какая-то "гопота недоделанная". Достаточно пожать его потусторонне худую, призрачную руку, чтобы почувствовать всю свою грубую материальность.
Рядом с ним стоит существо по габаритам гораздо более осязаемое, чем даже вы сами. Те же длинные волосы, но уже обрамляющие пухлые щёки. Старательно опущенные книзу уголки толстых губ. Он явно пытается подражать своему варёному другу. Он вокалист в той же "крутой" группе. Как уж она там называется, я не помню: то ли "Дикая стая", то ли "Сбрендивший табун"... Павел тихим голосом представляет его: "А это Светик". Оказывается, Святослав.
Родители отправляют меня вскопать грядку. После первых двух минут пребывания деревянного черенка в моих просящих работы руках, на ладони появляется мозоль. Место для грядки ужасное - песок смешанный с муравьями. Не знаю ни одного цветка или овоща, растущего на муравьях.
Вернувшись к крылечку, нахожу двух музыкантов, молча курящих вонючие сигареты. Их лица неподвижны, как кора на дереве. Я оглядываюсь кругом. Вот воробей летит по сложной траектории за мошкой и жадно щёлкает клювом. Две белые бабочки вальсируют у яблони, стукаясь иногда о ветви, отчего те начинают колыхаться. Мухи с деловитым жужжанием устремляются к маленькому деревянному строению позади дома. Я беру книжку, усаживаюсь в кресло-качалку. Два друга молча глядят в стену, прозревая таинственные дали.
Зовут обедать. Там они так же молча жуют, стараясь глядеть исключительно на шашлык. Мама изредка что-то робко говорит о погоде и прелестях базилика. Но священное безмолвие двух юношей душит всё.
Уже садясь в машину, я подарил обоих мумий лучезарнейшей из улыбок. Только в душном салоне грудь моя вполне расправилась, чтобы я мог дышать свободно. Романтические шевелюры остались позади - и больше я к ним ни ногой!