Странную эпоху переживает русский театр. Вроде всё то же, искусство то есть, но уж и оно капитальцем попахивает. В угоду, значит, не музам, но публике. Это, может, и хорошо. А может, и не очень. Ведь музы уже старенькие, привыкли ко всему, на голове ходить не попросят, сидят – чай пьют. А для публики, прежде всего, что надо? Удивить её, разумеется, чтобы она рот свой не захлопывала во всё время. Ну, это-то, может, и полезно: весь организм как есть вентилируется, до самых мозгов. У некоторых даже завихрения там случаются, ну да это не к делу. Флагом же всего этого, что полощется на суровом ветру перемен, как всегда у нас – молодёжь. По крайней мере, не я это так думаю, а режиссёры РАМТ (Российский академический молодёжный театр), что на Театральной. «Вот ведь, думают, молодёжь нынче пошла с норовом, её этими донами карлосами не умаслишь. Да и вообще, в соседстве с такими титанами, мы просто шутами гороховыми выходим со своим Шиллером. Надо бы поскорее чего-нибудь великого, покуда Большой оперу по Сорокину не поставил». Пошарили они, и схватили первую попавшуюся классическую бороду. Достоевского, то есть. А что, и глубоко, и название броское – «Идиот». А то что сценарий зевательный какой-то, так это ж быстро и наладить можно…
Помнится, один режиссёр строго-настрого запрещал приводить в свой театр школьников, а уж целые классы тем более. Кому же приятно играть Шекспира, когда на втором балконе громко играют в ладушки (и это самое безобидное!). Но РАМТ бедных обиженных школьников с их ладушками всех собирает под свою помпезную сень. Но и тут надо постараться сделать так, чтобы милые ангельчики не очень брыкались в эти два часа, чтоб хотя бы штукатурку не отбили. А потому режиссёры идут на разные ухищрения в спектакле. Стоит ли удивляться, что порою самое наирассклассическое делается такою дрянью, что с души воротит. Всё для того, чтобы какой-нибудь 15-летний малыш отвлёкся от своего мобильника, и, озадаченно поковыривая в носу, приговаривал: «Мать честная!»
Билеты у меня на «Идиота» были почти у сцены, то есть, слава Богу, далёко от самой разнузданной ребятни, но, чёрт возьми, близко к спектаклю. Ибо это было не представление, а какое-то многоголовое, многочленное чудовище. Три часа ничем не санкционированного бреда, перебиваемого иногда цитатами из Фёдор Мыхалыча. Актёры, только сейчас прогуливавшиеся с умиротворёнными лицами по поскрипывающей сцене, вдруг начинали, дико хохоча, скакать и вертеться в разные стороны. Только что вы видели, как князь Мышкин с несколькими героями обсуждали глубокие философские вопросы, но тут вступала оживлённая музыка, мужчины становились в рядок; из-за кулис с гоготом вылетали недавние графини и княгини, кидались мужчинам на крепкие шеи, а те начинали их немилосердно мотать, будто готовили в космический полёт.
Или вот, сидят на скамеечке Рогожин с Настасьей Филипповной. У Рогожина рожа скосилась, причёска под панка, оно и понятно – страстью пышет. Да вдруг кому-то неясно? И режиссёры, спасибо, нашлись. Сидели герои на скамеечке, вдруг – бух – уже по земле катаются. Причём друг на друге. Нет, не как лошадка, а так эротично, со стоном, чтобы ребёнок в следующий раз сам в театр попросился. Прививают, значит, вкус.
Порадовал только князь Мышкин – он единственный не скакал. Зато, верно, в знак смирения, повесил руки плетьми и даже боялся пошевелить ими. Глазки такие мышкинские строил. Но и он в конце предал – тоже повалился и пополз на спине за сцену, как пиявка какая-то. Публика нервно поёрзывала, но вот занавес за извивающимся князем закрылся – аплодисменты, цветочки, зевки, плевки, свистки…
Спасибо этому рассаднику культуры за счастливое детство!