В колонках играет - Жан-Мишель Жарр "Oxygen"

Бывает, люди порою плачут под влиянием какой-то одной, вдруг откудова-то взявшейся, налетевшей минуты. Человек, оставшись один, не принужденный играть для почтеннейшей публики свою глупую роль, вдруг весь будто бы останавливается. Зрачки его, прекратив елозить по орбитам, устремляются гораздо далее подёрнутых завесою сумрака стен и глаза, словно от пристального вглядыванья вдаль, исполняются мучительной слезою. Зачем, отчего так? Может ли сам он объяснить причину, для которой стоит он, оперевшись о дверной косяк, готовый во всякий момент разрыдаться, со вздрагиванием даже плеч своих, если бы не привычка гадкая, машинальная привычка играть… В том ли причина, что за крепостию стен, делающихся в неверном свете наступающего вечера столь сомнительно существующими, прозревает он вдруг свою непременную кончину? Но такая картина вызывает скорее омерзение, нежели жалостливые чувства. Тогда, верно, жаль ему своего детства, какой-то там беспорочной поры, когда бабочки, лошадки и проч., и проч. Но тут уж про детскую-то беспорочность я поспорю. Вряд ли стоит мешать её с бестолковостью и неосознанным самостоянием. Это я об обозримом детстве. Ведь святые ваши, детки то есть, что ко Христу без пропуска ходят, на поверку злые, жестокие создания. Доказательством тому миллионы фактов. Собравшись в одну кучу, пусть хоть в детском саду, они сразу избирают себе самого слабого и беззащитного. Что, скажете, конфетами кормить? Может и так, да только такими, чтобы, съев эту конфету, несчастный скорчился бы посильней, да выпучил глаза. Вот смеху-то! А хорошо ещё ему, покуда спит в тихий час, отвернуть одеяло и колоть иголкою ноги. То-то вскочит! Ну мало ли в детстве таких вот «беспорочных» забав да «святых» радостей.
Видно, читатель, несомненно по нынешней моде принявший на себя негласный сан психолога, заявит, что затем автор сего так злиться начал на детском пункте, что сам был тем, кто глаза пучил, да уколы от товарищей принимал. Именно, братец вы мой, соврали! Я ведь и был одним из тех, кто колол да смеялся весело и звонко. А теперь зато вижу, что дрянь, мерзость и дрянь сопутствуют человеку всю жизнь его. И, вернувшись к начальной мысли о слезах, скажу: не оттого человек вдруг плачет, что прошла эта самая мифическая инносенция, невинность бестолковая, а оттого, что видит – не нужно было бы и вовсе рождаться. Не по тому терзается, что потерял, а по тому скорбит, что нашёл.