После сотни, двух, трех прочитанных безотрывно страниц люди вокруг переставали иметь какое-либо значение. Она отрывала глаза от книги и жадно, близоруко вглядывалась в сгущающиеся на окнами сумерки, ловя последние розоватые отблески садящегося солнца на стволах берез, и самые последние умирающие на западном горизонте отсветы.
Вот это было настоящим и было жизнью - это, а не то, что было напечатано на дешевой бумаге черной типографской краской двадцать, а то ли тридцать лет назад, а написано и того раньше. Но одновременно с этим она с грустью понимала, что стоит ей самой написать о том, что она видит за окном, или о своих мыслях, как свежесть и красота мгновения, которое она будет описывать, померкнет и станет не более чем грубым спешным наброском, не достойным на самом деле ни записи, ни чтения.
И дело здесь не в таланте или его отсутствии - это само свойство слова... Консервировать то, что должно жить, дышать, шевелиться на ветру, дрожать в сердце и быть, черт возьми, неуловимым.