Перезимовавшие вещи похожи на отчаявшихся отшельников. Пыль меняет им окраску, но прибивает к земле. Апрельское солнце иссушающе-нервное. Типографская краска на обложке старой книги выгорела за пару дней. Небесный маляр переплюнет любого киллера в неутомимости поиска жертв. В запустении особенная тишина. Нетронутость не всегда ненужность. Иногда беречь можно только по принципу отказа от роли Мидаса. Тишиной, не касанием, забвением. Всё, чего коснулся рукой или словом, входит в круг влияния: взглядом, телом, мыслью. И если погода в этом пространстве мало зависит от говорящего, лучше проходить мимо.
И пусть ругают за равнодушие, замкнутость, высокомерие. Сквозь треснутое стекло свет пробивается с трудом. В трещинах своя жизнь и своя история, они редко совпадают с траекторией благополучия, которое быстро утомляет однообразием. Еще прохладно, особенно по ночам. Но земля уже въелась в руки, насытившись подарками зимних сугробов. Кожа сохнет не только от солнца, от любого соприкосновения с тем, что зимой ждало весны.
Старая полосатая скатерть утопила в ворсе налёты пыли и кажется чистой. Но если встряхнуть, облако серого дыма фракции пудры исчезнет не с первого и даже не с десятого раза. Иногда, чтобы вернуться к себе, нужно как с этой скатертью. Но я боюсь, что с этой пылью исчезнет земля того, кто научился незримости. Кто сбывается, как твоя мечта в чужом доме или судьбе.
Словесный приворот — бессовестный аркан чужих даров. Молчание бывает гнетущим только в переходе по тоннелю "бывший" в состояние "чужой". Твоё молчание больше слов, тоньше танца босоногой сумасшедшей, особенно, когда вдруг начинаешь говорить. Или делать...
Ливнёвки высохли и наполовину укрылись осенью. Где-то есть прогалины чистоты, смешная возня благоустройства чужими для чужих. Искусственные цветы уже в хрустале, они выгорели от холода и необычной роли — поминать живых. Не знаю, долго ли, всё это будет таким, которое не хочется паковать в слова. Но то, что оно будет рядом жужжанием пропеллеров майских жуков, падалью саженцев, рефракцией тента, капустой для тли и картофельными всходами роз не прогноз, данность.
"Настоящий полковник" на шпалере, отловленный латунью старой симки, смотрит на сцену с неба. Уже оттуда. Витилиго обожженной листвы похоже на его руки. И ручка, и глупый автограф в вырванном из дневника листке. Когда-то были текучкой дня, а стали новым небом. Стены прозрачны и каменная плазма. Два совка это отработали, бро. Игрок, о котором не сложат легенд.
|
|
