- Хода жи при мори галилилэисцъм видэтъ... - задумчиво распевает по слогам Анка, сидя ранним сентябрьским утром на крылечке главного корпуса Литинститута.
- Видътъ, - поправляет Катерина, - там ер, а не ерь.
Анка бросает на нее полный отчаяния взгляд и силится произнести два ера подряд.
Катерина давится от смеха.
Я жую яблоко.
Наши склоненные над книгой головы золотит ласковое солнышко, стирая всякие границы между двумя блондинками и мной, рыжей - у солнышка по сентябрю рыжие все.
Начинается четверг, четвертый день установочной сессии.

* * *

Литинститут прекрасен и удивителен – это говорю вам я, относившаяся к нему раньше более чем скептически. Чем дальше в лес, тем толще партизаны, и абитуриент, безусловно, всего не видит, а меж тем все не так страшно, как казалось на первый взгляд. Нет, менее субъективным в моих глазах Лит не стал. Преподаватели в основном снобы, студенты еще снобее, некоторые представители обоих множеств вызывают острое желание как минимум лишить их возможности общаться с окружающими людьми. Каждый преподаватель ярок и уникален. Есть, конечно, такие, которые не нравятся с первой лекции, но – черт возьми! – все они стоят того, чтобы хоть раз в жизни с ними встретиться. В общем и целом атмосфера приятно напоминает коростелевскую «Школу в Кармартене» (Как? Вы еще не читали?): множество общих курсов, один другого интереснее, и преподаватели, к каждому из которых можно пойти в личные ученики (изначально у тебя, разумеется, уже есть свой Мастер, но ты имеешь право перейти к другому с согласия этого самого другого). Я, впрочем всегда считала, что индивидуальное обучение на фоне массобуча дает самые вкусные плоды – вкуснее даже, чем индивидуальное обучение от массобуча в изоляции. Сочетание общих, групповых и индивидуальных курсов развивает человека всесторонне, не припекает с боков и не холодит пятки. Рай на земле, в общем.

Мне, кстати, иногда кажется, что Кармартен был написан с Лита (что вряд ли), потому как детали удивительным образом совпадают. Скажем, на творческие семинары студенты разделены, фактически, по типу сознания – реалисты у Есина, эмоциональщики у Лобанова, любители игры слов – у Фирсова. Курс славянского фолклора походит на курс наследия фоморов, семинар по современной русской литературе – на поэзию Туата де Даннан, занятия Змейка – на семинары Шитьковой, а блистательный Демин – на не менее блистательного МакКехта. Не говоря уже о ректоре с его привычкой внезапно материализовываться где угодно, вспоминать что-нибудь к слову и необъяснимо исчезать, стоит тебе только отвернуться.

Ну и на перерывах студенты играют в Метаморфозы Талиесина.
По крайней мере – пытаются.

* * *

На моем курсе есть прекрасные люди. Светлоликая Мари, открытая и солнечная, с которой хочется просто быть рядом. Ярко-рыжая Катя, которая великолепно рисует одной левой. Сергей, который-везде-был и который-что-только-уже-не-пережил-в-своей-жизни; называющий жену «Товарищ Жена» и сыплющий фамилиями малоизвестных мне, но внушающих уважение всем остальным знаменитостей, с которыми он знаком. Леша, вьюнош с моего семинара, пишущий искрометно-смешно и пронзительно-одиноко одновременно; смешно-вихрастый, приятно-эрудированный; при встречах и расставаниях у него рука чуть дергается вверх – пожать руку даме? поцеловать руку даме? – и замирает на полпути. Анка-переводчик, свет очей моих, заливающаяся краской при слове задница (что, между прочим, по-старославянски – наследство) и пишущая на диктофон украдкой студенческий смех для какой-то научной работы своей сестры-психологини. Девушка-белоруска с пшеничными волосами и тихим, печальным взглядом. Множество, множество других - я уже люблю их, но еще не умею сказать им об этом.

* * *

Всем, кто хотел знать, чему учат в Литинституте, торжественно заявляю – примерно тому же, чему на филфаке МГУ (литтворчество – как славянское отделение, переводчиков – как ромгерм). Потому что курсы те же и преподавательский состав наполовину тот же. Есть, разумеется, и специальные курсы вроде современной русской литературы, но это мелочи. А все дело в волшебных пузырьках. (с)

Главное отличие между филфаком МГУ и Литом – во вторниках. По вторникам филфак МГУ учится как все, а Лит – как черт знает кто. Потому что у Лита во вторник – Великий Семинарный День. Классная штука, надо сказать. Собственно, во вторник и только во вторник проходят творческие семинары; посещать можно не только свой, но и чужой тоже (если мастер не против), читать свои произведения и разбирать по косточкам чужие хоть десять раз в разных компаниях. Набираться любого опыта, какого только хочешь (и какого при этом успеваешь). Словом, писать учат, фактически, в основном здесь.

Объемы знаний пугают.

Список литературы, которую мне надо прочесть за неделю, вызывает легкое недоумение – а когда я успею? Список литературы, которую следует прочесть и выботать до экзаменов, потрясает и ужасает – я столько читаю за год-два, но никак не за пять месяцев, четыре из которых работаю с десяти до семи. Притом что треть литературы – на неизвестных мне языках. И, что, самое ужасное – вся она интересна. И труднодоступна. Одновременно, да.

* * *

- Был я седой волной, аистом белокрылым,
Трижды двенадцать лет был колокольным звоном, - говорит Анка, заплетая косу какой-то незнакомой мне критикессе очного отделения.
- Был я декабрьским днем, ланью был быстроногой
И на заре росой был на траве у храма, - отзывается незнакомая критикесса.
- Сном был и был шмелем, был предрассветной дымкой,
Год острием клинка в ножнах я ждал свободы, - говорю я.
- Был тишиной в ночи, алым закатом был я,
Дважды был буквой ерь, нижнего ряда гласной, - подхватывает еще кто-то.

Учебный день близится к завершению.