Дорогие друзья! Предлагаем вашему вниманию заключительный текст из серии «Дачные адреса Н.А. Некрасова», подготовленный Надеждой Сергеевной Казак, специалистом по методической работе музея.

 

"Лето 1858 года Некрасов и Панаевы проводили на даче под Ораниенбаумом. В своих «Воспоминаниях» А.Я. Панаева писала: «Мы жили несколько лет на одной и той же даче, близ Ораниенбаума. Все приходили в восторг от нее. И в самом деле, трудно было найти более удобный летний приют. Построенная в виде красивого швейцарского домика, дача находилась на берегу взморья, вдали от всякого жилья, посреди громадного парка с тенистой, липовой аллеей, тянувшейся почти три четверти версты, так что дачники Петергофа и Ораниенбаума приезжали гулять в наш парк и любовались швейцарским домиком, стены которого были красиво декорированы гортензиями и другими растениями, а перед домом была разбита огромная клумба разнообразных цветов, расставлены скамейки, стулья и столики, на которых мы всегда обедали и завтракали». Основным событием этого лета, по воспоминаниям Панаевой, был приезд в Петербург А. Дюма-отца, автора известных романов.

 

 

 

 

 

В Петербурге и его окрестностях французского писателя сопровождал Д. Григорович. Дюма пожелал познакомиться с петербургскими писателями, и Григорович неожиданно привез его со свитой на дачу к Некрасову и Панаевым. Авдотья Яковлевна вспоминала, как она накормила тогда всю компанию завтраком, а потом и обедом, послав за провизией кучера в Петергоф за 4 версты от дачи. «Дюма всем восторгался - и дачей, и приготовлением кушанья, и тем, что завтрак был подан на воздухе, - писала она. - Он говорил своей свите: - Вот эти люди умеют жить на даче,<…> здесь простор! Дышится легко после еды». Дюма все так понравилось, что он со своим секретарем без приглашения нагрянул еще раз уже с саквояжем. «Я пришла в негодование, - вспоминала Авдотья Яковлевна, - когда Дюма с развязностью объяснил, что приехал ночевать, потому что ему хочется вполне насладиться нашим радушным и приятным обществом». «Дюма был для меня кошмаром в продолжение своего пребывания в Петербурге, потому что часто навещал нас, уверяя, что отдыхает у нас на даче», - писала она не без кокетства.

 

Не без гордости вспоминала она, как он восхищался приготовленным ею кофе, как расточал ей комплименты. «Раз я нарочно сделала для Дюма такой обед, что была в полном убеждении, что, по крайней мере, на неделю избавлюсь от его посещений. Я накормила его щами, пирогом с кашей и рыбой, поросенком с хреном, утками, свежепросольными огурцами, жареными грибами и сладким слоеным пирогом с вареньем и упрашивала поесть побольше. Но напрасно я надеялась: через три дня Дюма явился, как ни в чем не бывало, и только бедный секретарь расплатился вместо него за русский обед. Дюма съедал по две тарелки ботвиньи с свежепросольной рыбой. Я думаю, что желудок Дюма мог бы переварить мухоморы!» «Григорович умасливал меня тем, что Дюма восхищается моими кулинарными способностями и моим радушным гостеприимством. «Он, голубушка, когда будет писать о своем путешествии по России, посмотрите, как вас расхвалит», — в увлечении говорил Григорович». «Боже мой, как я обрадовалась, когда Дюма приехал, наконец, прощаться перед своим отъездом на Кавказ! Дюма, прощаясь со мной, наговорил мне много комплиментов и так расчувствовался, что обнял меня и поцеловал». Предсказания Д.В. Григоровича сбылись: Дюма в своих известных записках «Impressions de Voyage en Russie» (Paris, 1859) написал об А.Я. Панаевой, что она «женщина с сильным характером», а об ее муже, что он «один из первых журналистов в Петербурге». В своих записках А.Дюма поместил и перевод на французский язык трех стихотворений Некрасова: «Еду ли ночью», «Забытая деревня» и «Княгиня».

 

Это имело свои последствия.

 

В стихотворении «Княгиня» читатели увидели недавно умершую в Париже графиню А.К. Воронцову-

Дашкову, после смерти первого мужа вышедшую замуж за французского доктора медицины, барона де Пойли. И теперь ее муж, барон де Пойли, приехал в Петербург защитить свою честь от клеветы, что якобы его жена, как сказано Некрасовым в стихотворении, умерла в Париже в нищете, брошенная своим мужем. Барон де Пойли явился на квартиру к Некрасову и вызвал его на дуэль. Некрасов вызов принял, но не на шутку обеспокоенные И.И. Панаев и Авдотья Яковлевна постарались загладить этот инцидент.

 

«Разве возможно допустить, чтоб еще один русский поэт был убит на дуэли французом!» – воскликнул Панаев и объявил французам, что Некрасов сейчас болен. «История с дуэлью кончилась тем, что доктор-француз сначала обратил свой вызов к Панаеву, находя сам, что при болезненном состоянии Некрасова шансы будут не равны, Панаева же он считал участником в клевете. Посредник Панаева повел с французами разговор о том, что не благоразумнее ли будет с обеих сторон прекратить эту дуэль, так как, в сущности, стихотворение Некрасова своим названием «Княгиня» уже доказывает, что оно не было написано на умершую жену доктора. Дело окончилось благополучно», - завершает свой рассказ А.Я. Панаева."

 

 

 

 

   После 1858 года Некрасов уже не снимал летом дачу под Петербургом: с покупкой Карабихи в Ярославской губернии и позднее Чудовской Луки в Новгородской, в этом не было необходимости. Последний раз Некрасов жил на петербургской даче летом 1877 года, когда был уже тяжело болен. 12 апреля 1877 года профессор Т. Бильрот, приехавший в Петербург из Вены, сделал операцию, которая принесла поэту некоторое облегчение. Доктор Н.А. Белоголовый, лечивший Некрасова, настоятельно рекомендовал как можно скорее перевезти больного за город. В конце июня, совершив две пробные поездки по городу, Некрасов решился на переезд; на даче он проживет два месяца – июль и август. «Поспешаю сообщить, - писал 19 июля губернатор Лутковский градоначальнику Трепову, - что литератор Н.А. Некрасов проживает на даче в С.-Петербурге во 2 участке Выборгской части на даче Строганова, по набережной Большой Невки, № 81».

 

Дача эта – одно из замечательных созданий зодчего А.Н. Воронихина. Дом был построен в 1790-х гг. для мецената и богача А.С. Строганова; в 70-е гг. XIX в. наследники графа сдавали его в наем. Дом был украшен большой террасой. Польский литератор Г. Квятковский, посетивший в те дни Некрасова, писал: «На террасе в кресле, обложенном подушками, сидел Некрасов. Дрожащей рукой он сыпал зерна на песок – кормил вечно голодных петербургских голубей. Я подошел и поклонился. <…> Он протянул мне руку». На даче с Николаем Алексеевичем неотлучно были его сестра А.А. Буткевич и жена Зина. Анна Алексеевна писала брату Федору: «Здоровье его все в том же положении, стихов с зимы совсем не пишет, говорит очень мало, никого не хочет видеть <…>. Но нередко выдаются такие дни: он встает утром, умывается, садится завтракать, потом читает газеты ...

 

 

 

Когда теплый день, ездит кататься не менее часа. Это лучшие дни, а бывает иногда и совсем скверно. Врачи недоумевают, как помочь ему». В конце августа Некрасова перевезли в квартиру на Литейном. Состояние его становилось все хуже; жить ему оставалось четыре месяца.

Изображения: