Листок календаря...
В новогоднем номере газеты «Большевистское слово», выходящей в городе Пушкине с 1938 г., «октябренок Люся срывает первый листок календаря, чтобы открыть начало новому счастливому году».
Год наступал – 1941-й – год третьей сталинской пятилетки. Город Пушкин, «город отдыха и культуры», вместе со всей страной был уверен: новый год «принесет советским людям еще более радостные и блестящие победы». Одних только цветов в пушкинских парках должно увеличиться в десять раз: в наступающем 41-ом планируется построить новую оранжерею, а еще провести реставрацию Екатерининского и Александровского дворцов, Камероновой галереи, фасадов Лицея.
Состояние лицейского здания, где десятилетиями не было ремонта, вызывало особенное беспокойство. Редакция городской газеты завалена возмущенными письмами о «превращении исторического здания Лицея в какое-то грязное общежитие». А ведь именно Лицей мог бы стать «ярким противовесом дворцовой культуре, потому что, – утверждали авторы писем, – самое замечательное в нашем городе не дворцы, а именно Лицей, где воспитывался великий поэт».
Запущенность мемориальных пушкинских зданий, и Лицея, и дачи поэта, давно уже превращенных в перенаселенные жилые дома, в предвоенные годы стала одной из главных обсуждаемых в прессе тем.
1939-й – год 140-летия со дня рождения поэта. Пушкинская газета заканчивала 30 декабря статьей «Городу нужен музей Пушкина» и начинала 1-го января новогодней фантазией на ту же тему.
По крайней мере, в отношении парков в ней были затронуты проблемы, о которых в то же самое время писал в своем дневнике известный царскосел, искусствовед Э.Ф. Голлербах:
«Пушкинские парки давно потеряли для меня половину своей прелести: многолюдство, рев радио, танцульки, ларьки, осквернение Камероновой галереи, превращенной в плохой ресторан, – все это унижает в моих глазах «сады прекрасные» и «сумрак их священный».
В фантастической сценке из новогоднего номера газеты оживший Пушкин, в цилиндре, сюртуке и с тростью в руке, неожиданно подъезжает в парк на автомобиле, идет по усыпанным окурками и бумажками дорожкам, читает свои стихи: «близ вод, сиявших в тишине», стоя над заросшими прудами, где давно уже нет ни лебедей, ни тишины, сталкивается у Камероновой галереи с шатающимися и нехорошо ругающимися гражданами, выходящими из ресторана. «Очевидно, красота пушкинских мест опьянила их», – саркастически замечает автор фантазии.
В конце этой прогулки обессиленный от увиденного Пушкин не может даже отдохнуть на своей любимой чугунной скамье: скамеек в парке просто не осталось.

Но самое печальное ожидает поэта в Лицее.
Его описание представлено в духе рассказов раннего Зощенко: замусоренные лестницы, где «пахло кошками, щами и еще чем-то нехорошим», женщина с ночным горшком на лестничной площадке, «хмурая, заспанная, небритая физиономия» в дверях пушкинской комнаты, бранью встречающая гостя: «Здесь частная квартира, а не проходной двор! Покоя не дают!.. Приходи хоть сам Пушкин – не пущу!».
«Пушкин с поникшей головой покинул Лицей» – так кончается этот невеселый новогодний рассказ.
О тех же фактах: отсутствии на дверях бывшей комнаты Пушкина простой надписи и устроенной перед ней дощатой уборной, о грязных, отсыревших стенах и выбитых окнах писали в газету и рядовые экскурсанты.
Заселенной и неприглядной видели они и дачу Пушкина в доме Китаевой, с давно не крашенным фасадом, вышибленной калиткой и неухоженным садом, по которому разгуливали забредшие из соседнего двора куры и где неизвестно по чьему приказу вырубали деревья.
И все же реальная перспектива стать музеем, сообщала газета, по крайней мере у дачи Пушкина уже появилась: в июне 1940 года Исполкомом было принято решение об освобождении бывшего кабинета поэта и открытии в нем комнаты-музея.
А к началу весны 1941 года закончена работа над исторической справкой по зданию Лицея с многообещающим выводом о том, что обнаруженные архивные документы позволяют восстановить его «в том виде, в котором он находился при Пушкине».
Конечно, превращение здания Лицея в музей было вопросом будущего и для его решения была необходима продуманная подготовка и достаточное время.
Газета тогда не знала, что достаточного времени ни у города, ни у Лицея уже не было....
Мемориальным пушкинским зданиям сначала надо было просто выжить.
Выжить 859 дней от начала оккупации Пушкина 17 сентября 1941 года до красного флага над аркой Лицея и московского салюта двенадцатью залпами из 124-х орудий по случаю его освобождения города 24 января 1944-го года.
Автор текста — Татьяна Ивановна Галкина, хранитель экспозиции Мемориального Музея-Лицея и музея-дачи А. С. Пушкина.
***