Я выхожу из студенческого общежития, чтобы дойти до аптеки. Ранее на кухне я поранила палец ножом, разрезая дыню. Соседка по квартире засыпала мою рану морской солью (столовая не помогла), а я брызнула на рану парфюмом, который, вообще-то, использую крайне редко, так как нехорошо. В общем, аптека была закрыта, потому что суббота, и завтра будет закрыта, потому что воскресенье. Люди отдыхают. В расстроенных чувствах опять перехожу дорогу, так как решаю купить хотя бы пластырь в продуктовом магазине. И, о чудо, русская речь. Две женщины и рыжий пухленький мальчуган подошли к светофору. Тетки явно не подозревают во мне свою и матерятся так, будто завтра за русский мат будут штрафовать на всех улицах Абердина, поэтому  они решают выговорить уж все, что накопилось. За пеленой чувств еле проглядывается смысл: окна в доме поставили не так, как хотелось бы хозяйке. Почему столько мата? Русские не дикие (sic!), и я не привыкла слышать такую трехэтажную речь от женщины, обсуждающей свои проблемы с подругой. Возникает ощущение, что они представляют себя в языковой изоляции. Черная дыра не пропускает свет. Когда вокруг тебя никто не понимает, ты обретаешь силу бесконтрольного высказывания. Ты можешь солгать, обозвать, открыть коробку со своими языковыми тараканами: гуляй, таракан-таракан-тараканище! Тебя я назову жабой, а тебя слоном, я скажу тебе это почти в лицо, dearsir, когда буду проходить мимо. Когда ты думаешь на другом языке, отличном от языка страны, где ты проживаешь, вокруг тебя звенящая тишина, фоны фонят, но смысл не доходит и получается, что языка вокруг нет: только голый шум, в общем, тихо. Я «молчу», непривычно «молчу» уже третью неделю. А кто-то пускает желчь изо рта и ему от этого вкусно, а точнее не так пресно жить. Палец немного болит, а значит, в понедельник придется покупать перекись и зеленку и искать в словаре, как это будет по-английски.