Она с размаху вонзила в дыню черное лезвие своего острого-острого кинжала. С легким треском золотая корка поддалась. Тонкие, худые пальцы, заканчивающиеся черными-пречерными ногтями аккуратной, овальной формы, разломили дыню на две половины и густой, сладкий аромат разлился в холодном послезакатном воздухе. Оранжево-желтое солнце утонуло в синей пучине древнего моря и съедено темнотой наступающей ночи. 

Ведьма уложила дыню на расстеленный на темно-изумрудной траве платок, быстро ее нарезала ровными, аппетитными ломтями и предложила мне угоститься. Наш маленький 

костер с трудом боролся с чернотой вокруг, но развести слишком большой было бы опрометчиво. Пусть до ближайшего самого захолустного городка мили и мили, ни единой человеческой души вокруг, наша осторожность перебарывала желание согреться. Я кутался в свой плащ, ведьма поплотнее завернулась в отороченный мехом жилет. 
- Итак,- ведьма пристально взглянула на меня и показалось, что ее пронзительно-желтые глаза сверкнули,- как же ты оказался среди приговоренных к смертной казни? Много чего натворил?
Вокруг нас вился беспокойный ветер, он трепал кроны деревьев и вплетался в длинные волосы ведьмы, по цвету напоминавшие вороное крыло, лишней лентой. Исполины-деревья же протяжно вздыхали, издавали грустные скрипы, шуршали своей уже багровеющей листвой. Подол рубинового платья ведьмы с тугим корсетом, затянутым алыми атласными шнурами, трепыхался из-за ветра, как только что пойманная рыбка, пытающаяся выбраться из прочных рыбацких сетей. 
Я смотрел на эту прекрасную молодую женщину, чья кожа в отсветах крохотного костерка казалась перламутровой, мерцающей и жемчужно-белой. Острые скулы, прямой нос, высокий красивый лоб. Чувственный оскал, изящный изгиб графитовых бровей, веер из длинных, иссиня-черных ресниц над горящими дьявольским огнем глазами. Стройное, упругое, молодое тело, облаченное в тяжелую, прохладную ткань. Я жадно рассматривал ее, стараясь запомнить ее как можно лучше, надышаться ее пряным ароматом, наслушаться ее мелодичным, певучим голосом. Я смотрел, как она берет сочный ломоть дыни, как липкий сок струится по ее пальцам, как она откусывает кусочек, облизывает красные губы, еще раз кусает. 
- Да в общем-то,- начинаю я, потирая озябшие кисти рук, понимая, что если не оторву от нее глаз, она возьмет надо мной верх и ее чары меня погубят,- не так уж и много я чего совершил. 
Ведьма улыбается. 
- Расскажи,- попросила она, вытирая резко очерченный подбородок. До чего она хороша собой, сердце замирает от каждого ее движения, произнесенного ею слова. Я гляжу, как вздымается ее грудь, когда ведьма делает глубокий вздох, как она отворачивает от меня лицо и осматривается по сторонам, а потом снова возвращает его ко мне – безмятежное, спокойное, свежее. 
Я пожимаю плечами, убираю волосы со лба. 
- Что там рассказывать. Все как у всех заурядных разбойников. 
Глаза ведьмы вспыхнули, как угли в гаснущем костре, в котором поворошились палкой, и по моему телу прокатилась волна мурашек. 
- Разве ты заурядный,- она поправила волосы, черным водопадом ниспадающие ей на точеные плечи. Я подавил смешок. 
- Да, самый что ни на есть заурядный. Кстати.
Я, облизнув губы, придвигаюсь к ней ближе и вижу, как угли в ее глазах постепенно разгораются, превращаются в сигнальные огни. Она охотно двигается мне навстречу. Я касаюсь рукой ее мягких волос, чувствуя, как у меня учащается сердцебиение. Воистину, вблизи такого редкого и опасного хищника, безжалостно убивающего всех ему неугодных, я нахожусь впервые. 
- Слышал, что ты свела старого царя в могилу, вздумала погубить его молодого сына и носишь в себе его внука,- шепчу я, притянув ее к себе за талию, опаляя своим дыханием ее ушко. 
Она зарделась, отвела взгляд. Я едва сдержался, чтобы не расцеловать ее пылающие щеки и изгиб шеи, на которой на черном кожаном шнурке поблескивал бирюзовый камень. И, достав свою саблю, подставил холодное, равнодушное лезвие прямо к ее глотке, слегка надавил на пульсирующую плоть и струйка крови устремилась к вороту жилета. 
- Значит, я не ошибся, и не зря потерял столько своего времени, снуя между этими несчастными, ожидающими своей петли, не зря ждал, пока тебя привезут в эту тюрьму,- я провел рукой вдоль ее спины и ведьма вздрогнула,- и когда ты сбежишь.
 А потом она горько, обреченно усмехнулась. 
- Знала я, что долго жить мне не придется даже при всей своей силе. Но чтобы погибнуть от руки простого наемника, не демона и не бога, а человека. 
- Как и всем приговоренным, тебе полагается последнее желание,- я увидел, как по ее безупречному лицу катятся стеклянные слезы. Она взглянула в мое лицо и прошептала:
- Поцелуй меня. 
Я опешил, а мое сердце едва не выпрыгнуло наружу. 
- Что ты сказала?
- Поцелуй меня,- повторила она. Ее лицо было совсем близко, блестело от слез, губы приоткрыты. Я сплел свои руки вокруг хрупкой шеи ведьмы, глядя, как она закрывает свои светящиеся, наполненные слезами глаза, и коснулся ее обжигающих губ своими…
И какая боль пронзила мое тело! Словно в рот мне залили расплавленного железа. Грудная клетка разрывалась. Я хрипел, кашлял кровью, повалился наземь. 
- Мразь,- презрительно процедила сквозь зубы ведьма, встав с земли, одернув платье. Я корчился, извивался, задыхаясь и царапая ногтями грудь и шею, не в силах выдавить из себя ни слова. 
- Разве не нашлось ни одного умника, который научил бы тебя не доверять женщинам?- она смотрела на меня сверху вниз, как на мерзкого змея, ползающего у ее ног, харкающего ядом. Ведьма покачала головой и одним взмахом руки погасила костер. Она исчезла в ночной мгле, как будто и не было ее здесь. Не осталось платка на земле, лишь перепачканные куски дыни валялись в золе, среди гаснущих угольков.  
Я перевернулся на спину и дышать стало легче. Но кровь изо рта полилась по щекам, залила уши, которые и так уже ничего не слышали кроме жуткого, нарастающего звона. Глаза, словно припорошенные песком, едва различали на черно-синем бархате небосклона бриллианты звезд. И впервые за всю свою пусть и не слишком длинную жизнь, я видел их меркнущий свет яснее, чем когда-либо. И мои холодеющие губы дрогнули и застыли в улыбке. Знал я, что долго мне жить не придется, но погибать от горячих губ дьявольски прекрасной женщины, похожей на огненный цветок, и демона, и бога, и человека в одном этом восхитительном теле, не страшно. 
Свет звезд померк. И видел я только ее сверкающие глаза, светящиеся ярче них, далеких, холодных и мертвых.