Детальный богословский разбор книги см.здесь
Художник К. Калинович
Екклесиаст — это точная древнегреческая калька с еврейского «Кохелет», что значит «говорящий в собрании» или «проповедующий». Это одна из самых загадочных и противоречивых книг Ветхого Завета. В ней нет яркого свидетельства веры, чудес или грозных пророчеств. Все сакральное здесь словно выветрено, обнажены лишь человеческое бессилие и усталость.
И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их: и вот, всё — суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем! (2:11)
Не случайно многие исследователи называли эту книгу самой «небиблейской», — настолько ее главный мотив — бессмысленность человеческого бытия, кажется, противоречит духу Священного Писания.
Даже само включение Екклесиаста в еврейский библейский канон вызвало напряженный спор раввинистических школ Гиллела и Шамая в I веке после Р. Х.
Судьбу книги тогда решило то, что она традиционно приписывалась царю Соломону, чей авторитет для иудеев был непререкаем.
Древние христианские экзегеты — Ориген, святитель Василий Великий, святитель Григорий Нисский, блаженный Иероним — также полагали, что это прощальная речь царя Соломона.
Однако в современной научной библеистике это вызывает сомнение.
Художник Эрнст Неизвестный
"Я, Екклесиаст, был царем над Израилем в Иерусалиме." Еккл 1.12
Книгу Екклесиаста, как правило, датируют III веком до Р. Х., временем после окончания Восточного похода Александра Македонского (334–325).
Эта военная кампания расшатала прежний политический и социальный миропорядок; античность вступила в диалог с востоком — началась эллинистическая эпоха.
Именно это, как утверждают специалисты, и объясняет совершенно нетипичную для Священного Писания тональность Книги Екклесиаста. И особенно — повторяющийся рефрен о вечной цикличности событий, природных явлений и человеческих судеб, столь близкий греческому духу и столь чуждый духу ветхозаветному:
Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас (1:9–10).
Однако есть и иная точка зрения, ее придерживался Сергей Аверинцев: «Природные циклы не радуют Кохэлэта* своей регулярностью, но наводят на него скуку своей косностью.
“Вечное возвращение”, которое казалось Пифагору возвышенной тайной бытия, здесь оценено как невыносимая и неизбывная бессмыслица.
Поэтому скепсис книги Проповедующего в собрании есть именно иудейский, а отнюдь не эллинский скепсис; автор книги мучительно сомневается, а значит, остро нуждается вовсе не в мировой гармонии, а в мировом смысле, он утратил и оплакивает не Божественный космос, а Священную историю».
Важно, что этот текст откликается на глубинный человеческий кризис, к которому приводит девальвация смысла и духовное «выгорание», но даже на глубине отчаяния он вплетается в ветхозаветную реальность. Как справедливо заметил культуролог Михаил Эпштейн: «Если Екклесиаст находится на границе канона, то это его входные врата».
Царь Соломон
Диалог мысли и тайны
Автор Екклесиаста — человек, который ничего не ищет. Он не взывает к Богу, требуя от Него помощи или ответа. Он успешен, уважаем и мудр. Тем удивительнее, что его уверенность в бессмысленности и тщетности всех человеческих дел настолько тотальна и рациональна, что, кажется, совсем не оставляет места ни вере, ни надежде.
Последовательно взвешивая различные стороны человеческой жизни, автор каждый раз лишь устало отмахивается: все это суета. Переведенное на русский язык как «суета» слово «хавель» имеет и другие значения — «пар, вздох». Это слово употребляется в тексте более 30 раз — настолько емко и точно оно передает основную тональность авторских размышлений. Земное счастье и благополучие, все самые значительные и животрепещущие вопросы человеческого бытия и даже человеческая мудрость —
во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь (1:18) — все это «хавель»: пар, дуновение, пустое, тщета.
Однако, если внимательно вчитаться, в тексте можно заметить внутреннюю драматургию.
В сущности, перед нами разворачивается, как говорил священник Павел Флоренский, «диалог мысли и тайны».
И мысль автора здесь совсем не статична и не догматична, она мучается, пульсирует, ходит по кругу, пытается обрести твердую почву, но, не найдя ее, каждый раз остается в молчаливом недоумении перед суетностью мира и своим внутренним нежеланием эту суетность принять.
Это особенно ощущается в его удивительно противоречивых суждениях. То он риторически вопрошает:
Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем? (1:3); то заявляет:
Все, что может рука твоя делать, по силам делай; потому что в могиле, куда ты пойдешь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости (9:10).
То категорично осуждает веселье: Сказал я в сердце моем: «дай, испытаю я тебя весельем, и насладись добром»; но и это — суета! О смехе сказал я: «глупость!», а о веселье: «что оно делает?» (2:1–2);
то утверждает обратное: И похвалил я веселье; потому что нет лучшего для человека под солнцем, как есть, пить и веселиться: это сопровождает его в трудах во дни жизни его, которые дал ему Бог под солнцем (8:15).
Выходит, автор непоследователен?
Или он нарочно пытается сбить нас с толку? Некоторые комментаторы полагали: он просто иронизирует, потому что настолько разочаровался в жизни, что смотрит на все с усталой насмешкой.
Однако едва ли Церковь включила бы эту книгу в библейский канон, если бы ее содержанием была обычная, пусть и горькая, ирония.
Дело в том, что за внешним скептицизмом и противоречиями открывается совершенно особенное богословие.
В пустыне всеобщей тщеты автор ищет оазис евангельского блаженства, словно предчувствуя слова Нагорной проповеди, с которыми Христос обратится к тем, кто желает преодолеть суетность мира и обрести подлинное счастье.
Царь Соломон
Веселый пессимизм
«Кто не видит суеты мира, тот суетен сам», — писал Паскаль. Екклесиаст не суетен, он эту суетность осознал и над ней поднялся. Он без жалости лишает человека всех иллюзий в этом мире.
Да, мы не можем знать, для чего нам суждено трудиться. Да, наше веселье и наше земное довольство — признак нашей глупости. А приобретенное нами знание и вся человеческая мудрость только умножают скорбь.
И даже искание правды и справедливости на этой земле не более чем очередная тщета — автор прямо об этом пишет:
Есть и такая суета на земле: праведников постигает то, чего заслуживали бы дела нечестивых, а с нечестивыми бывает то, чего заслуживали бы дела праведников. И сказал я: и это — суета! (8:14).
Все одинаково бессмысленно и ничтожно перед лицом смерти. Однако там, где у Екклесиаста возникают явные противоречия, их напряжение всегда снимается именем Божиим.
Вот лишь несколько примеров:
Итак иди, ешь с весельем хлеб твой, и пей в радости сердца вино твое, когда Бог благоволит к делам твоим (9:7);
Как ты не знаешь путей ветра и того, как образуются кости во чреве беременной, так не можешь знать дело Бога, Который делает все (11:5);
Наслаждайся жизнью с женою, которую любишь, во все дни суетной жизни твоей, и которую дал тебе Бог под солнцем на все суетные дни твои; потому что это — доля твоя в жизни и в трудах твоих, какими ты трудишься под солнцем (9:9).
Человеку не дано знать судьбу того, что он посеял, не говоря о том, как распорядится его наследием потомство. Но это знает стоящий над всем Бог, и этого достаточно.
«Мы видим, как смыслоотрицание “нет пользы”, — пишет в связи с этим культуролог Михаил Эпштейн, — переходит в жизнеутверждение “нет ничего лучшего, как”.
Это вовсе не противоречие, а глубочайшая правда веры как сомнения, как отрицания положительного знания.
Человек не знает, для чего ему посланы его труды, но именно поэтому он знает, что ничего другого, ничего лучшего ему не дано. Этим предвосхищается знаменитое “верую, потому что абсурдно”, приписываемое Тертуллиану.
Мысль Екклесиаста, как впоследствии мысль Тертуллиана, Дионисия Ареопагита и Сёрена Кьеркегора, движется <…> от абсурда и отчаяния — к надежде, от суеты и томления духа — к вере».
Когда человек, с такой ясностью сознающий тщетность всех своих усилий, полностью принимает волю Божью, рождается, по выражению того же Михаила Эпштейна, «позиция веселого и деятельного пессимизма».
Это жизнь — вопреки ее абсолютной бессмысленности — с абсолютным упованием на Бога. Иного человеку не дано.
В этом, если угодно, вся «каноничность» Книги Екклесиаста.
Вера безосновательна, подсказывает нам автор.
Она питается не формальным исполнением обрядов «по расписанию», а простотой хождения перед Богом — вот лаконичный и при этом бесконечно глубокий призыв к ветхозаветному человеку.
И христианское мировидение — такой же радостный и деятельный пессимизм.
Верующий знает: Царство Небесное на земле неосуществимо — в Церковь никогда не войдут все населяющие ее народы, к ней всегда будет прислушиваться меньшинство, а всеобщая справедливость возможна только в утопических грезах. Христианский пессимизм — это трезвый, очищенный от иллюзий взгляд на мир.
Но в то же время он радостный, более того, деятельный, потому что все, что дано человеку в этой жизни, — от Бога, а Его благодать изливается на верующего просто так, помимо его мнимых или действительных заслуг.
И значит, христианин не имеет права опускать руки.
Он знает, что в суете и мимолетности земного существования всегда присутствует перспектива вечности и подняться над усталостью и рутиной быта, подобно Екклесиасту, можно — если помнить о том, что только в Боге обретаются покой и счастье. Такая вот нехитрая формула.
Вспоминаются слова блаженного Августина, сказанные им уже после Боговоплощения: «Не знает покоя сердце наше, пока не упокоится в Тебе».
«Екклесиаст», иллюстрации Константина Калиновича
Серия офортов "Книга Екклесиаста" была создана Константином Калиновичем в 1993 – 1995 г.г. для рукописной версии книги в жанре artist book, осуществленной в двух экземплярах.
№1/ 1997 в авторском переплете, библиотека Mount Holly Oak College (Масс., США)
№2/ 2002 несброшюрованный вариант, коллекция К. Авелева (СПб, Россия)
До конца 2000-х гравюры из цикла печатались автором в качестве отдельных эстампов, тиражом не превышающем 60-80 оттисков.
В 2011 было принято решение вернуться к первоначальному замыслу и завершить судьбу этой серии изданием 33-х экземпляров авторской книги. "Книга Екклесиаста" выполнена в традициях французской livre d’artiste в виде альбома из не сброшюрованных листов.
Специально для этого издания Константин Калинович дополнил серию двумя недостающими офортными вставками. После полной печати тиража на офортных досках художником будет выгравировано клеймо "Тираж закрыт".
“Книга Екклесиаста или Проповедника” включает:
• восемь несброшюрованных гравюр (в т.ч. титул и колофон) на бумаге Hahne Muhle 300 г/м2 вложенных в разворот из кальки с авторской каллиграфией отрывков из Книги Екклесиаста
• папка-суперобложка с конгревным тиснением для эстампов и каллиграфии
• вложение: полный текст Книги Екклесиаста и колофон в обложке с конгревным тиснением
• коробка-футляр из плотного картона в тканевом материале с тиснением, имитирующая составной французский переплет с корешком из натуральной кожи
• защитный футляр из бескислотного картона
Это замечательно. Металл. Сухая игла. И рождается офорт, в котором может быть заключен не только образ, но и глубинные философские смыслы, в «Книга Екклесиаста» это так.
"Мне нравится процесс, включающий в себя и грязные работы: резку и полировку металла, копчение специального лака и т.д.
Нравится, что не сразу виден результат - все время находишься в напряжении, представляя себе картинку лишь умозрительно, и только печать первой пробы показывает всю твою работу. Как будто в темной комнате вдруг загорается лампочка - и ты видишь, обо что спотыкался в темноте".
«Я, Екклесиаст, был царем над Израилем в Иерусалиме; и предал я сердце мое тому, чтобы исследовать и испытать мудростью все, что делается под небом: это тяжелое занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в нем.
Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, всё — суета и томление духа!
Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать.
Говорил я с сердцем моим так: вот, я возвеличился и приобрел мудрости больше всех, которые были прежде меня над Иерусалимом, и сердце мое видело много мудрости и знания.
И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость: узнал, что и это — томление духа; потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь» («Книга Экксесиаста или Проповедника», 1 гл. 12−18).
Так в книге
Покрупнее
Татьяна, жена художника пишет в своём дневнике:(май 2015года)
На днях Константин завершил работу над рукописной книгой «Экклезиаст».
Книга от начала до конца выполнена руками: иллюстрации, текст, переплет. Наброски и эскизы для иллюстраций будущей книги создавались на протяжении нескольних лет, под вдохновеньем от множества событий и эмоций.
Золото, натуральная кожа и старая английская бумага ручного отлива – то, что использовалось при создании этой великолепной книги.
Род проходит и снова приходит,
Вновь к истокам стекаются реки,
Солнце всходит и Солнце заходит,
А Земля пребывает вовеки.
Веет ветер от Севера к Югу,
И от Юга на Север стремится,
И бежит во мраке по кругу,
Чтобы снова под Солнцем кружиться.
Суета! Что премудрость и знанье!
Нам одно все века завещали:
Тот, кто хочет умножить познанья,
Умножает тем самым печали.
Полдень жжет ослепительным зноем,
Ночь смиряет немым усыпленьем:
Лучше горсть с невозбранным покоем,
Чем пригоршни с трудом и томленьем.
Смех напрасен, забота сурова,
И никто ничего не откроет,
И ничто здесь под Солнцем не ново,
Только Смерть - только Смерть успокоит!
К. Д. Бальмонт
На Мотив Экклезиаста
Художник Константин Калинович (на фото с женой) родился в 1959 году в российском городе Новокузнецке.
В последнее время он жил в Луганске. Где сейчас, не нашла сведений.
https://foma.ru/ekklesiast-kak-v-biblii-okazalas-t...tml?ysclid=leaayx3k9j376208731