Антон Каульбах. Фауст и Мефистофель.
С тех самых пор, как Гёте написал своего "Фауста", Мефистофель завладел умами и душами композиторов . На протяжении всего 19 века этот посредник между дьяволом и человеком то и дело появлялся в музыке в разных образах - чаще пугающих, но иногда не лишённых даже некоторого шарма.
Вспомним, к примеру, самое известное: бравурные Куплеты Мефистофеля ("На земле весь род людской чтит один кумир священный!") или его элегантную Серенаду из "Фауста" Шарля Гуно.
Все немецкие, французские и итальянские оперные Мефистофели 19 века хоть и поют зловещим басом, а иногда даже лихо свистят в процессе (как в арии из "Мефистофеля" Арриго Бойто), но в целом всё же в держат себя в рамках оперных приличий и эстетических границ.
Другое дело - наш советский Мефистофель, герой кантаты Альфреда Шнитке "История доктора Иоганна Фауста", а также одноимённой оперы. В своё время - 80-е годы - его супердемоническая ария взорвала все академические каноны и произвела настоящий фурор в музыкальном мире.
Вспомним, как это было.
В 1982 году Венское певческое общество заказало Шнитке сочинение для хора - кантату. Он решил посвятить его истории Фауста, поскольку эта тема всегда, ещё с юности, находилась в орбите его интересов - немецкий язык и немецкая культура были родными для него в силу происхождения и воспитания. Он хорошо знал не только "Фауста" Гёте, но и весь корпус фаустианской литературы написанной до, после и "вокруг" него.
За основу он взял не Гёте, а средневековую немецкую легенду о докторе Фаусте неизвестного автора из "Народной книги" - старинного сборника 16 века . Название она имела такое (в те времена не знали слово "спойлер"):
«История о докторе Иоганне Фаусте, знаменитом чародее и чернокнижнике, как на некий срок подписал он договор с дьяволом, какие чудеса он в ту пору наблюдал, сам учинял и творил, пока, наконец, не постигло его заслуженное воздаяние. Большей частью извлечено из его собственных посмертных сочинений и напечатано, дабы служить устрашающим и отвращающим примером и искренним предостережением всем безбожным и дерзким людям. Послание апостола Иакова, IV: Будьте покорны Господу, противоборствуйте дьяволу, и он бежит от вас».
Сведения о реально существовавшем средневековом маге, докторе медицины и алхимике Иоганнае Фаусте, жившем в 15-16 веках, сохранились в разных исторических источниках.
Георг Фридрих Керстин. Фауст в кабинете. 1829.
Известно, что он имел дурную репутацию, подвергался гонениям властей и принял ужасную смерть. Возможно, она была результатом мощного взрыва в процессе экспериментов в его алхимической лаборатории.
Шнитке взял из легенды о докторе Фаусте заключительную главу, где рассказывается о последнем дне его жизни и смерти. История примерно такая.
Некогда доктор Иоганн Фауст заключил договор с нечистой силой на 24 года. Время пролетело незаметно, и однажды к нему явился дух с извещением о том, что завтра ночью дьявол придёт за его телом, и велел ему готовиться.
В крайнем смятении Фауст приглашает своих друзей ("студентов и бакалавров") провести с ним этот день в трактире соседней деревни. Он щедро угощает всю компанию с утра до ночи, а в конце концов просит внимания и произносит исповедальную речь. Он признаётся в своём сговоре с дьяволом, прощается, завещает предать его тело земле и не поминать лихом.
"Ночь одна мне осталась и склянка стоит уж перед глазами, песок бежит последний. Знаю верно, что ночью он за мной явится, ведь тело и душу я обязал ему, своею кровью дал расписку".
Поражённые студенты и бакалавры отвечают ему:
«Ах, господин наш Фауст, в чём вы признались, зачем так долго молчали и не открывались нам? Учёные богословы помогли бы нам спасти и вызволить вас из сетей дьявола, а теперь уже слишком поздно и погибельно для вашего тела и души».
Они советуют ему молиться, чтобы спасти если не тело, так хотя бы душу, но Фауст не верит в своё спасение.
Все ложатся спасть, только Фауст плачет и "томится сердцем" в своей комнате, пока к нему снова не является дух, на этот раз с утешениями, и "вещает ему противно святому писанию, лживо":
«О Фауст мой, что за малодушие? Хоть и тела лишишься ты, а ведь твой судный час грядёт не скоро, ведь не избежать смерти, хоть бы ты и сотни лет прожил. Ободрись, не отчаивайся так! Вспомни, что сказал тебе дьявол. Он даст тебе плоть из стали и стальную душу и тем избавит в аду от наказания».
Эдуард фон Грютцнер. Мефистофель (фрагмент). 1895
"А после двенадцати, к часу ночи в полную тишь случилось так, что в дом внезапно с жестокой силой ворвался ярый грозный вихрь, объял весь дом железной рукой, так если б всем готовил погибель. Студенты в страхе вскочили с постели, думая, что всем настал конец".
С этих слов начинается та самая ария Мефистофеля. Дальнейший текст с леденящими душу описаниями того, что увидели бакалавры и студенты, войдя в его комнату, лучше не цитировать. В нём подробно, как в отчёте добросовестного патологоанатома, перечисляется всё то немногое, что осталось от бедного Фауста. Но музыка ещё страшнее.
Кажется, что Шнитке поставил перед собой задачу собрать здесь всё, что может шокировать наш слух и нервы, и сделал это с редкой изобретательностью, точно рассчитав пропорции для максимального эффекта.
Сначала двенадцать нестройных ударов часов на фоне какого-то нарастающего гула (колокола, клавесин и орган), а дальше начинается демоническое танго.
В комбинации смерти и танца нет ничего революционного - каких только "плясок смерти" не было в классической музыке: у Берлиоза, Листа, Сен-Санса, Мусоргского. Но именно танго с его жёстким, цепким и угрожающим ритмом попадает в самую сердцевину инфернального.
Ещё страшнее то, насколько вульгарно и беспардонно пошло оно звучит. Как будто с греха сорвали все его соблазнительные обёртки. И тут особенно важно, каким голосом и как это поётся.
Эту арию Шнитке отдаёт самому низкому женскому голосу - контральто, поющему в особой, смешанной манере: внизу - открытым, преувеличенно знойным и грубым эстрадным голосом, а вверху - "оперным", академическим. Эти переходы, мало того что звучат как дьявольские фокусы, ещё и создают акустическую иллюзию необъятности голоса. Кажется, что вокальный диапазон здесь громаден - об баса до визга, хотя на самом деле он укладывается в две с небольшим октавы.
Чтобы всё это звучало с демонической, "сверхъестественной" силой, Шнитке предписывает петь арию в микрофон (в академической музыке это запрещённый приём).
Кстати, контральто - это только один из голосов Мефистофеля в кантате. Поскольку он выступает сразу в двух лицах (один - лживый, искушающий и притворно утешающий, другой - адски жестокий, разящий), Шнитке придумал "раздвоить" его партию на два как бы отражающих друг друга голоса: мужской (но звучащий как женский) контртенор, и женский (но с мужскими тонами в нижнем регистре) - контральто.
Все прежние оперные басы-Мефистофели - как правило, статные красавцы (вспомним, хотя бы Шаляпина, спевшего двух Мефистофелей) - с их наивным бутафорским демонизмом меркнут перед этим вокальным мутантом, жестокой и бесполой сущностью. То что мы слышим, это даже не изображение ужасного, это оно - ужасное - и есть.
Оркестровая "свита" Мефистофеля в этой арии тоже заслуживает комментариев.
Наверняка во время прослушивания у вас будут возникать вопросы: что это там завывает или так страшно ревёт, или так странно вибрирует, или так зловеще постукивает? Чего только нет на этом инструментальном шабаше!
Альфред Шнитке за работой.
Клавесин и саксофоны, электрогитары и челеста, там-тамы и том-томы, маримба и контрфагот, флексатон и орган (даже он в демоническом амплуа). Это не считая хора и многочисленных "рядовых" инструментов симфонического оркестра, которые тут как будто бы сходят с ума и в этой демонической истерии звучат уже не своими голосами.
Оркестровая партитура в этой части кантаты - настоящий инструментальный цирк, коллекция редких и очень эффектных приёмов игры, сливающихся в общем хаосе. Увы ни одна запись не передаёт всех деталей этого искусно созданного звукового хоррора.
Но главная ось всей этой жуткой композиции, достойной кисти Иеронима Босха - конечно же, женский голос, перед которым стоят совершенно исключительные задачи.
Выбор исполнителей партии Мефистофеля - контртенора и контральто - осложнялся тем, что оба типа голосов - довольно редкие, особенно контральто с диапазоном больше двух октав. Контртенора тоже надо было поискать: до современного контртенорового бума в то время было ещё далеко.
Для первого исполнения в Вене пригласили знаменитого английского контртенора Пола Эсствуда (он уже пел во Второй симфонии Шнитке). А партию, написанную для контральто, поручили меццо-сопрано Кэрол Уайетт - главной солистке Берлинской оперы, опытной певице с большим вокальным диапазоном.
Премьера в венском Концертхолле 19 июня 1983 года (дирижировал Геннадий Рождественский) прошла с огромным успехом и шумным резонансом в прессе.
Кантата имеет два варианта текста - немецкий и русский -и два варианта названия. В немецком - "Seid nüchtern und wachet" ("Так бодрствуйте и бдите"), а в русском - "История доктора Иоганна Фауста".
У нас, в Москве, кантату впервые исполнили только спустя четыре месяца, в октябре. Премьеру ждали с огромным интересом и нетерпением, достигшим вскоре стадии ажиотажа. Отсутствие всякой официальной информации при избытке слухов сработало лучше всякой рекламы. Говорили:
Самое интересное, что всё это было чистой правдой.
Такой крутой замес из академического авангарда и Аллы Пугачёвой, пусть даже в стадии намерения, не умещался в сознании. Как раз в этом году (на Новогоднем огоньке-1983) она спела свой хит хитов - "Миллион алых роз", и была на пике всенародной славы.
Поэтому, когда, наконец, премьера была объявлена в афише фестиваля современной музыки "Московская осень", и билеты смели в один момент, организаторам пришлось озаботиться проблемой общественного порядка. В день концерта возле зала Чайковского дежурила конная полиция.
Московской премьерой дирижировал Валерий Полянский, "двойную" партию Мефистофеля пели 24-летний Эрик Курмангалиев (первый советский контртенор) и солистка Большого театра Раиса Котова (контральто).
Ария Мефистофеля - это седьмая часть, точнее, эпизод, кантаты, который называется "Гибель Фауста" (всего их десять). И, конечно, максимально впечатляюще она звучит не отдельно, а в контексте.
Сама кантата - образец того, что Шнитке назвал полистилистикой, когда, чтобы сказать своё, композитор использует игру с "чужой" музыкальной лексикой.
Тут стилизация под барокко смешана с крайне неуютными диссонансами 20 века, а общий нравоучительный и строгий тон в духе "Страстей" Баха отравлен мелкими дозами "эстрадного" яда. То мотивчик танго (прямо с него кантата и начинается), то смутно знакомый оборот из популярной советской песни, то наивно-лукавый вальсик в самом конце, словно подмигивающий всем нетвёрдым в вере христианам.
"Так бодрствуйте, бдите, — все частно враг ваш лютый, дьявол бродит, как рыкающий лев, всё ищет, где добыть наживу. Будьте же стойкими в вере!"
- поёт в заключение хор.
За сорок лет, прошедших после её премьеры, кантата была исполнена множество раз. Арию Мефистофеля поют и академические певицы, и эстрадные с несомненным перевесом в пользу первых.
На русском языке ария звучит не очень органично, от чего сильно теряет исполнение Раисы Котовой, которая открыла эту кантату для советской публики.
В ролике ниже самое первое исполнение арии Мефистофеля Кэрол Уайетт на венской премьере 19 июня 1983 года. В какой-то мере оно эталонное, поскольку, во-первых, вокально качественное, а во-вторых, оно максимально соответствует авторским намерениям - Шнитке сам консультировал певицу при подготовке этой партии.
_________________________________________________________________