Это цитата сообщения Томаовсянка Оригинальное сообщение
Памяти Веры Игнатьевны Мухиной
Вера Мухина, самая известная в мире женщина-скульптор, прославилась шедевром - гигантской статуей «Рабочий и колхозница», за что и объявили ее певцом коммунистического рая, твердокаменной советской фанатичкой. На деле все было сложнее.
Любить советскую власть Вере Мухиной мешали гены. Ее предки, купцы первой гильдии, еще в начале XIX века перебрались из курских краев в Ригу и начали поставлять в Европу исконные русские товары - пеньку, лен и хлеб. На заработанные деньги дед скульптора Кузьма Игнатьевич выстроил в Риге каменный особняк, в Смоленске - гимназию, в Рославле - больницу и реальное училище. «У латинян Козьма Медичи, а у нас - я за него!» - шутил он, жертвуя деньги молодым художникам и музыкантам. Дети его тоже увлекались меценатством, но и о деле не забывали. Таким был и старший, Игнатий. Одно печалило Кузьму - до тридцати лет его наследник ходил холостым, отказываясь от самых выгодных браков. Так и не дождался старый купец внуков. А через год после его смерти Игнатий встретил дочку рославльского аптекаря Надежду Мюде - и влюбился на всю жизнь. Отец ее был не то немцем, не то французом; по семейной легенде, он пришел в Россию с армией Бонапарта, да так и остался здесь.
В 1885 молодые обвенчались, через год у них родилась дочь Мария, а в июне 1889 появилась на свет Вера. После вторых родов Надежда Вильгельмовна часто болела. Игнатий Кузьмич до конца своей жизни корил себя за то, что не сразу обратился к врачу: диагноз был страшный - туберкулёз. Оставив дочек на попечение Надиной подруги Анастасии Соболевской, Мухин увез жену за границу, на лучшие курорты. Все напрасно - в 1891 в Ницце Надежда умерла, не дожив до двадцати пяти лет. Забросив бизнес, забыв про детей, Игнатий Кузьмич заперся в мастерской, старался забыться в изобретательстве, сооружал новые станки для обработки льна. От этого занятия его отвлекла болезнь Верочки: простуда вроде бы прошла, но девочка продолжала глухо, надрывно кашлять. Туберкулез матери мог оказаться наследственным, и Игнатий тут же увез дочерей из пасмурной Риги в теплую Феодосию. Там у моря он вскоре тихо угас, не в силах забыть о своей потере.
Из воспоминаний Всеволода Замкова и Веры Мухиной (От Андрея Кончаловского)
Вера Игнатьевна Мухина: «…Поехали. Иофан …явился в двенадцать часов ночи и рассказал, что в 11 часов вечера на завод снова вернулась комиссия, на этот раз вместе с И. В. Сталиным. Директор включил сильные прожекторы. Гости минут двадцать осматривали скульптуру. Иофан сказал, что правительство очень довольно.
Через несколько дней началась разборка скульптуры, чистка и обдувание песком. Упаковали все в ящики, обложили войлоком. С Польши начинается другая колея. Чтобы не перегружать там ящики, заказали вагоны в Польше. Скульптура с каркасом, дерриком и инструментами заняла весь поезд - двадцать восемь вагонов.
В этом поезде поехал инженер В.М. Рафаэль. Вдруг мы узнаем: в Польше задержали поезд под тем предлогом, что некоторые ящики, дескать, не пройдут в туннеле. Недолго думая, изобретательный Рафаэль отрезал автогеном куски статуи, чтобы после приварить их на месте.
Когда пришло время ехать, я обратилась с просьбой разрешить мне взять с собой сына. Мне разрешили…»
Всеволод Замков (сын Веры Мухиной): «Мы приехали в Париж поздно вечером 6-го апреля. …На следующее …мы отправились на строительную площадку статуи. По временным строительным лестницам мы поднялись на башню советского павильона. Там уже стояли стальные башмаки (фермы крепления ног статуи) и первые звенья основного каркаса. Справа, через Сену, высилась Эйфелева башня, слева, в лесах, полукружия дворца Шайо и еще сухие бассейны его фонтанов. Прямо впереди, за высоким сплошным забором, поднималась квадратная башня павильона фашистской Германии. На левом углу верхней площадки, на поворотном подпятнике, высилась тридцатиметровая ферма крана, с помощью которого монтировалась статуя. Три толстых троса, державшие его верхний конец, уходили далеко вниз к лебедкам, закрепленным у хвоста павильона, у бассейна фонтанов и почти на середине Иенского моста.
Вера Игнатьевна сразу приступила к работе…»
В.И.Мухина: «Появились у нас и друзья, и недоброжелатели. Нас буквально преследовали фотокорреспонденты некоторых буржуазных газет, которые пытались заснять наш павильон вместе со скульптурой до того, как все было готово. Железные части каркаса выглядели неприглядно. Мы всячески старались выпроводить фотокорреспондентов - тут пригодился мой сын Всеволод, говоривший по-французски…»
Всеволод Замков: «…Как я понимаю теперь, обстановка вокруг советского павильона была напряженная. Некоторые эпизоды прочно застряли в памяти.
Где-то в середине апреля мы заметили страшную суету около немецкого павильона, после чего на его верхней части началась круглосуточная работа и башня снова полезла вверх. Как мы узнали позже, на строительство приезжал министр экономики Я. Шахт и потребовал, чтобы немецкий павильон был выше советского павильона. В результате огромный герб нацистского рейха - орел, держащий в когтях свастику, оказался прямо перед лицами "Рабочего и колхозницы". Однако фантастическая динамика статуи, подчеркнутая нарастанием архитектурных масс павильона, настолько доминировала в общей панораме берега Сены, что статическая башня перед скульптурами не только не останавливала их стремительного бега, но казалась просто неуместным препятствием…».
В. И. Мухина: «Немцы долго выжидали, желая узнать высоту нашего павильона вместе со скульптурной группой. Когда они это установили, тогда над своим павильоном соорудили башню метров на десять выше нашей. Наверху посадили орла. Но для такой высоты орел был мал н выглядел довольно жалко.
С немцами мы негласно соревновались в сроках. Все же нам удалось кончить работу в своем павильоне за день до них. Еще не весь мусор вымели, а стали уже пускать народ…»
Всеволод Замков: «По мере того как статуя росла и одевалась оболочкой, она производила все большее впечатление как на друзей, так и на врагов и вызвала резкую поляризацию среди парижских белоэмигрантов. У наиболее черносотенной части это проявилось в неприкрытой ненависти, прорывавшейся в самых различных формах. В эмигрантских газетах появились эпиграммы и карикатуры на статую, в общем довольно беззубые. Однако были нападения и более серьезные.
Однажды утром, незадолго до конца строительства, к нам пришел один из испанских рабочих, работавших на находившемся недалеко павильоне республиканской Испании, и посоветовал срочно осмотреть лебедки, регулировавшие натяжение тросов крепления монтажного крана. И не зря. Один из тросов оказался подпиленным. В случае нагрузки на стрелу крана он бы неминуемо лопнул, приведя к катастрофе и, вероятно, безнадежному разрушению статуи. Вызванная тут же парижская полиция только разводила руками и делала вид, что этого не может быть, так как этого не может быть никогда: "В Париже, месье, такие вещи просто не делаются".
Кажется, к вечеру того же дня появились молодые люди из дружественного нам крыла эмигрантских кругов: они услыхали о готовящейся диверсии и прибежали предупредить. С этого дня и до конца работы, пока кран не был снят и статуя не оказалась в безопасности, патрули из числа эмигрантской молодежи по 4-5 человек каждую ночь охраняли лебедки, вынесенные далеко за пределы строительной площадки павильона…».
В.И.Мухина: «"Рабочий и колхозница" имели большой успех в Париже. Даже враги не могли охаять скульптуру. А французские рабочие салютовали ей. Я испытывала глубокую радость от того, что рабочие меня понимают.
Когда поднимали серп и молот, фотокорреспонденты "Юманите" сняли их в воздухе так, что казалось будто они реют выше Эйфеловой башни. Была подпись (точный текст не помню) - Эйфелева башня хочет найти свое новое завершение…».
Всеволод Замков: «Медленно, какими-то заторможенными волнами доходили отклики на советский павильон художественных кругов Парижа. Арагон рассказывал, что статуя вызывала бурные споры среди французской интеллигенции, часто продолжавшиеся всю ночь напролет. В происходивших ожесточенных дискуссиях, часто в среде, не принимавшей реалистическое искусство, никто не отрицал силы и действенности "Рабочего и колхозницы", утверждавших новое советское искусство и новое миропонимание...»
В. И. Мухина: «Первого мая 1937 года в Париже была демонстрация. В этот момент шла острая борьба Народного фронта с фашистами. Нашим рабочим запретили выйти на улицу и принять участие в демонстрации. Но зато над Парижем, видные издалека, победно сверкали серп и молот в руках у советского юноши и девушки, которые в непреодолимом порыве устремлялись в будущее….»
Всеволод Замков: «Выставка закончилась. На демонтаж статуи была послана бригада рабочих и инженеров, не знавших сложной специфики монтажа скульптуры. Статую разрезали автогеном на части и свалили на платформы. Без повреждений до Москвы доехали только головы и мужская рука статуи. Резонанс "Рабочего и колхозницы" был так велик, что было принято решение о ее восстановлении и монтаже перед входом открывавшейся в 1939 году ВСХВ...»
«Из воспоминаний», 1984, В. А. Замков. Книга «Скульптура и время. Рабочий и колхозница. Скульптура В.И. Myхиной для павильона СССР на Международной выставке 1937 года в Париже».
Отрывок из устных воспоминаний В.И Мухиной, записанных в 1939-1940. Журнал "Искусство", №8, 1957.
Скульптура Веры Мухиной для павильона СССР на Международной выставке 1937 года в Париже.
Ещё сообщение: Скульптор Вера Игнатьевна Мухина (1889 - 1953)