Когда кто-то уезжает с дачи, кажется, что он моментально переносится в лучшую, яркую жизнь, где море огней, где девочки танцуют, а дамы в соболях.
А ты так и останешься здесь с полынью, дровами и яблоками. Косилка сломалась, крапива щиплет за ноги.
На мельнице Ново-Иерусалимского монастыря научили собирать пижму и донник, сушить и нюхать. Пропал у нас донник, как и не был вовсе. Надо ехать в луга.
Надо полоть, но лень, лень преследует меня с зимы. Хочется только сидеть и смотреть на розовеющие яблоки, на опадающую смородину, на золотые шары.
Хорошо, что есть велосипед. Можно ехать далеко и загадочно, следя краем глаза за полосами леса по сторонам. Маньяков там нет, бурелом, ногу сломить запросто. Лесники спят и видят уютные сны. Но хорошо все-таки вернуться назад к волнующейся собаке Тяпе.
Это жаркое лето без смысла и цели, эта тоска, что оно проходит, проходит, уже почти прошло. И не удержать за золотой лисий хвост.
Но все так же белеют зонтики и утренние платья к завтраку. Так же где-то закручивают усы мужчины. Фотографируются на крыльце дома, который скоро пропадет в вихре лет.
Это приснилось, это не те дачи, наши только для урожая, для длинных огурчиков, пахучих помидоров, жарких теплиц. Но и у нас есть зонтики и платья.
Только здесь мы сможем встретиться с родными. Хорошо бы увидеть призрак, но в щитовом домике ему не нравится.
Призраку нужны мансарды, окна, открытые флоксам, кони, юность, любовь.
Но эти яблони посадили родители, они протоптали эту дорожку. . Мы ходим теми же тропами.
Ничего, ничего, у нас огурцы в пупырышках, у нас пенки от варенья. У нас все ещё будет.
Будет сентябрь, утренний холод, запах грибов, деревянный стол, заваленый опятами и противными жучками, булькающая кастрюля на десять литров, запах уксуса и соли. Рябина, калина, разноцветные перцы, предчувствие зимы, покоя, маленькой смерти.
Она будет всегда, и мы опять пойдём босиком пыльными дорогами, смешно завидуя дамам в соболях.