Мы любим наших родителей больше, чем они любят нас.
Наши родители уже не полюбят нас сильнее.
Наших родителей не обвинить в том, что мы с вами появились на свет.

Уже светло и довольно сильно хочется в туалет. Пытаюсь выгадать ещё хотя-бы минут двадцать сна.
-О-о, хозяевоооооооо!
-О-о моя оборуууууоообаныйврыооооот!
-Ау, хозяевааааааа!

Я вылетаю из постели и выпрыгиваю из комнаты

-Ах ты, жёваная кука!
-Ах ты, плядь!
-Какого куя ты так орёшь?!

Но проворное существо уже сныкалось в диван в зале. Я ещё издаю шипение для устрашения, грожу, что достану, несколько раз ударяю в диван ногой, но наткнувшись на деревяшку под мягкой обивкой иду на горшок и потом забиваюсь лежать, ждать, когда пройдёт ушиб и думать о будущем.

К нам, вслед за Кошаком, за неугодное поведение при дворе была сослана девятитилетняя кошка, фиг знает какой породы, очень похожая мордой на мэйна, с характерными кисточками на ушах.

Кошка - и есть кошка. Истинная представительница своего вида и заодно - и мэйнов. Капризная, обидчивая, любопытная и очень, я подчёркиваю, очень любящая своих хозяев и преданная им. Очень любящая - это готовая проводить на коленях хозяев очень длительное время, считающая своим долгом распушить хвост и подставить хозяевам в лицо несоизмеримо тощую по сравнению с хвостом и другими частями тела задницу.

И отец Кошака так и сказал: "Ну вот вам, тренируйтесь пока на кошках".
И имелось в виду - тренироваться и доказывать, что мы сами достойны завести потомство.

А кошка - что? Кошка - как многие - открытую душу толкует ох как по-своему. В инстинкты этого зверька заложены безмерные любовь и  преданность к человеку. И ей, вероятно, невыносимо плохо, когда рядом нет человека, которому можно было бы показать их.
Заложено:
Прижиматься, тереться, упираться лбом в часть тела, сидеть рядом.
Заложено и требовать самих хозяев для удовлетворения инстинктов.
"Самая правильная кошка на свете", - скажете Вы. И будете правы.
А ещё у неё заложено быстро прощать обиды, в действительности забывая причину, по которой её могли наругать.

Но, поедая корм, она может не уловить меры - и поблевать, прижимаясь к хозяевам - не рассчитать меры и залезть на голову.

И вот я оказалась на месте родителя...

- Гента, - говорю я, когда она вылезает и приходит ко мне, - ну что ты орала ночью и утром?
Она смотрит извиняющимся взглядом.
- Вот когда мне не нужно будет работать - тогда мы с тобой будем колобродить хоть всю ночь. Будем с тобой лить воду в ванной, гонять мячик из бумажки, полезем с тобой вместе в самую пыльную щель - и достанем оттуда пыли и клочьев волос.
Нам с тобой вместе хватит!
отворачивается.
- А так - люди, те, кто работают, - по ночам спят, работают днём, поняла?
- Ясен хуй, я поняла. Дождёшься от вас... Когда не нужно будет работать... Когда это?

Родители... Моя мама тоже не позволяла мне забираться ей на голову. Я помню это: я обнимаю её, пахнущую самым моим весенним и солнечным запахом, а она отталкивает меня, в какой-то момент отвлекает на что-то, обманывает - и я не успеваю опомниться, как за ней закрывается входная дверь, обитая ватой и дермантином. Я бегу - и ударяюсь в эту дверь, и стою и рыдаю, уткнувшись в такую родную обивку двери дома, моего дома, моего жилища, проклиная свою глупость - вот так повестись на какую-то там игрушку и упустить саме дорогое.
Потом от двери меня отлепляет бабушка, ставит в угол рядом, (в котором, впрочем, я стою недолго) а мои слёзы и сопли постепенно высыхают и становятся неотличимы на обивке, но к двери я боюсь подходить, там, на ней остаётся безобразная гримаса боли потери. Навсегда остаётся.
Этот запах потом я нахожу на её вещах, кторые мне становятся впору одна-за-другой. И мне хочетсчя быть тян, чтобы носить эти вещи с самым дорогим в мире запахом. Я уже не лезу обниматься к маме, и даже потом не называю мамой. Моя любовь остаётся со мной.

Потом в квартире поставили вторую дверь, а эта оставалась почти всегда открытой. Её заменили в 2015м, далеко не по самым радужным причинам, на металлическую, но и та беспмощность маленького запертого человека ушла.

Родители, воспитатели, наставники, опекуны - все они мечтают давать воспитаннику самое лучшее, защищать, и уберегать от бед. И бывает так, что уберегать от бед становится единственным возможным вариантом. А уберегать от бед - это прекращать обнимашки и идти что-то делать.
Или прекращать обнимашки и идти спать. А если воспитанник плачет по ночам, зовёт тебя - что ты сделаешь? Пойдёшь укачивать, успокаивать, брать на руки. Но истинны ли будут твои чувства? Захочешь ли ты утешить, чтобы унять сиюминутные страдания ребёнка, или чтобы выспаться, чтобы заработать, чтобы уберечь от вероятных страданий в будущем?

Все мы воспеваем сиюминутные и непосредственные проявления чувств, но живём по-другому. Заводим детей, чтобы сохранить семью, работаем, чтобы не сдохнуть, а не потому что испытываем дискомфорт не-работая и не потому что делать это дело доставляет удовольствие.
Встаём ночью не чтобы подарить частичку любви воспитаннику-засранцу, а чтобы не уменьшать шансов выжить всей семьёй в конечном итоге.

Не осуждаю, так должно быть. Наша война духовная. А ты, Гента, прости, что ору на тебя. Когда-нибудь, когда мне не нужно будет работать, уж мы с тобой хоть всю ночь будем лить воду в ванной и доставать пыль из щелей.