МЕСТА В ПЕТЕРБУРГЕ

   Я хочу рассказать о местах Петербурга, моих местах, тех, что запомнились, дарили вдохновение. Они не входят в туристический маршрут, но их и окраинами назвать нельзя. Однако для меня они были своеобразной пограничной зоной, лимбом.
Я помню, понимаю и пою их, потому что когда я ходила и жила там – у меня такое чувство было, что я на краю света. Живу на краю света. И впрямь: за Матисовым островом уже ничего не было, одни только Адмиралтейские верфи.  Васильевский остров вроде как центр города, а на самом деле оторван, сам в себе. Что касается Обводного канала – так каждому известно, что дальше Обводного канала города нет – одни заводы, фабрики, трубы… Парк Политехнического института, если углубиться в историю, тоже ранее находился на краю города – в Лесном. Дальше парка простиралась деревня Гражданка.

   Итак,

 

КОЛОМНА [показать]

   

Коломна – это западная оконечность старого города, издавна затапливаемая водою при наводнениях. Так получилось, что именно с этим историческим районом Петербурга я познакомилась раньше всего остального.

   В первую очередь – это Матисов остров и отделяющая его от города речка Пряжка. Матисов остров назван по имени мельника Матиса, который заслужил покровительство Петра Первого: он в годы Северной войны следил за шведскими войсками.
На острове  располагаются: автомойка, четыре улицы, среди которых улица Александра Блока, с десяток жилых домов, массивные ворота, за которыми скрылись Адмиралтейские верфи, ещё одни, за которыми слышно монотонное гудение фольгопрокатного заводика (один в один гигантский улей электрических пчёл!), отель «Матисов домик» и знаменитая психиатрическая больница №2.

   За чертою Пряжки для меня начинался мир – вдаль уходила улица Декабристов
с регулярным включением по обеим её сторонам культурных достопримечательностей, по правую руку начинался Дровяной переулок, а чуть поодаль находилась улица со зловещим названием Мясная.  Английский проспект с его пустынной перспективой не производил жилого впечатления. Как точно здесь блоковское «тусклых улиц очерк сонный»! Обитель отдыха для местных жителей, зелёный островок – площадь Тургенева – снова переходил в пыльный, каменной струёю льющийся, проспект. Здесь не было ни одного садика, ни чахлого скверика, который бы оживил однообразную, высокую вереницу домов. Летом – раскалённый асфальт и промозглая сырость подворотен, зимою – снежная хлябь и противная морось. В одном из двориков стояла одиноко бетонная женская скульптура с насурьмяненными кем-то бровями и нарисованными щеками. Так стояла она и в зной, и в мороз, а вокруг неё последовательно сменяли друг друга времена года.  У меня была даже задумка отснять её в разных погодных условиях и сделать фотоальбом, пока эта фигура окончательно не разрушилась.

   Чем дальше от Пряжки, тем интереснее: по левую руку пойдешь – придёшь к ограде загадочного замка, а за ним ещё один дом-замок, а там и вовсе остров со старинными пакгаузами и аркой, а дальше – Нева.

   По правую руку пойдёшь – увидишь мавританские балкончики, эркеры, колонки и арабески синагоги, что так удачно встала у начала Лермонтовского проспекта. А ещё до этого увидишь высокий шпиль эстонской церкви. Петербург – город всех конфессий! Доминанта района – Никольский собор, за которым начинается восхитительная петля канала Грибоедова с маленькими горбатыми мостиками, тут и там мерещатся герои произведений девятнадцатого века, и становится не так тоскливо, как совсем уж на окраине, а если в придачу взять мороженое с кленовым сиропом… то кажется, что этот город можно любить и безо всякого страдальческого чувства и жалости. Можно любить его за настоящее жаркое, как в Ташкенте, лето (из-за низкого неба!), за воробьев, купающихся в лужах, за пышные кроны раскидистых деревьев, за ветер, приносящий с собою прохладный запах воды.

 

 

ВАСИЛЬЕВСКИЙ ОСТРОВ  [показать]

   

Васильевский остров, гавань, где ещё, как не здесь, так чувствуется оторванность от остального города? Ощущение края города, какого-то запределья усиливало особенное вечернее освещение улиц, домов (при условии движения на запад, а мне как раз и нужно было возвращаться домой на запад), создаваемое заходящим солнцем. Жизнь острова у гавани была неторопливой, дремотной, совсем не такой, как у метро или в оживлённых коридорах университета. Однако ещё совсем недавно на этих улицах не рекомендовалось появляться после девяти вечера – местные хулиганы просто не пропустили бы. Так же следует помнить о дурной славе послевоенного Васильевского острова.  Описанная Эдуардом Кочергиным жутковатая процессия безногих и безруких людей – изувеченных войной,  шествующих по Среднему проспекту, чтобы похоронить своего товарища, вставала иногда у меня перед глазами на пустынных и безлюдных улицах острова.

   Помню, меня поразили дома «на ножках» у Приморской. Как такие громады не падают? Ещё всегда поражало здание церкви Умиления Господней, в котором до сих пор тренируются водолазы. Церковь эта стоит за забором и являет собою препечальнейшее зрелище: без креста, с мрачным ржавым куполом – вспоминаю, как страшный сон! А сам Васильевский остров, будто разлинованный старательным школьником, всегда напоминал мне печень. В центре острова располагается Смоленское кладбище, одно из старейших кладбищ Петербурга. Мне нравилась его тишина, которая начиналась сразу же за оградой, отделяющей мир мёртвых от оживлённого проспекта.  Никогда не была я у часовни Блаженной Ксении Петербургской; меня интересовали лишь любопытные надгробия, и странно, что не лень мне было идти туда в перерывах между парами. Вот что значит отсутствие рекреационных зон!

    Ещё одним любимым объектом у меня был Василеостровский хлебозавод. Какие ароматы витали в воздухе рядом с этим благословенным предприятием! То были настолько щедрые и сдобные ароматы, что у меня сама собою сложилась поэма «Хлебозавод». Приведу из неё несколько строф:

Но… что за благодатный запах?
Что за сладчайший фимиам?
И, словно пёсик на двух лапках,
Я устремляюсь к тем дверям,

Что вход в благословенный небом
Дом, врата в душистый рай!
Как хочешь, так и понимай,
Мой рай – это где пахнет хлебом.

Рогалик, маком обсыпной,
Резвясь, являлся предо мной.
Литые, только из печи,
Меня манили калачи!

Баранки, плюшки, пироги
Меня просили: «Помоги!
Сними нас с противня, пока
Нам не поджарили бока!»

   Запах хлебозавода начинал чувствоваться уже с десятых линий и заканчивался, таял в районе Косой линии. О ней следует поговорить особо. Косая линия вела к угрюмой, чёрной от копоти промзоне, в которой находятся Балтийский завод,  автосервисы, цеха под аренду и прочие неприглядные строения. Прежде эта местность называлась Чекуши.  Автобус, следуя по маршруту №153, совершал там несколько остановок, собирая работяг и других трудящихся, и выруливал к Морскому вокзалу. То, что Петербург морской город – это факт. Но где сегодня можно выйти к морю простому обывателю?  Разве что в Петергофе, пробравшись сквозь дачный посёлок с гордым названием «Просвещение», или в Стрельне – словом, на юго-западе города.  Или на Канонерском острове, но туда так просто не пойдёшь от нечего делать. Конечно, можно лицезреть, как разливается Нева, со стрелок малых островов… В старой части Петербурга залив надёжно скрыт многочисленными секретными предприятиями и заводами, и даже популярное место прогулок влюблённых парочек и любителей пива – Морская набережная – теперь огорожено дамбой! А ведь раньше можно было сидеть на берегу, вглядываться вдаль и узнавать Кронштадт, Петродворец, и находить меж камней старинные кирпичи с клеймами изготовителей. Неужели теперь, чтобы увидеть море в портовом городе, нужно залезть на какой-нибудь двадцать пятый этаж?!

 

[показать]  ОБВОДНЫЙ КАНАЛ

   

   Да, и в моём окне на весь квартал Обводный царствовал канал. На самом деле,
я испытываю равнодушие к этой нелепой водной артерии, не несущей ныне никаких функций, кроме того, что по её берегам несется поток бесконечных автомобилей,
а к каменным стенам мостовых опор жмутся утки, подкармливаемые сердобольными прохожими. Мифы и таинственный флёр окутали собою мелкий, никому не нужный водоём. Воспетый поэтами, он останется в вечности даже закованный в трубу и стёртый с лица земли. Характер Обводного - это не неистовство полноводной и дикой Невы, не величавая торжественность Фонтанки, не прихотливость извилистых линий канала Грибоедова, не тёмные воды Мойки-Муйи с перекинутыми над нею достопамятными литературными мостами. Обводный канал, бесчувственный, безмолвный – был сотворён, не рождён, - катит свои тихие волны вдоль заводов, краснокирпичных (кроваво-коричневых?) зданий, дымящих труб, каких-то руин, газгольдера, вокзалов, Варшавского и Балтийского, огромного квартала «Красного Треугольника», мимо прядильных фабрик и комбинатов, золотой луковицы церкви Богоявления до дельты Невы, где он растворяется в алом пламени закатывающегося солнца. Он там красивее, наверное, чем у Боровой.

   Много лет я по разным причинам бывала на его берегах. Сначала – по пути к Балтийскому вокзалу, откуда я регулярно ездила домой, затем – направляясь на работу, на улицу Розенштейна. После этого я с завидным постоянством снимала жильё
в непосредственной близости, один раз даже – с видом на канал, как раз на газгольдер и первую в Петербурге электростанцию «Общества электрического освещения 1886 года», где работал сам Кржижановский.

   С Обводным каналом связано множество легенд, мол, в его водах находили и расчленёнку (а где не находили?), и топились тут с удовольствием всякие маргиналы. Особенно популярная легенда повествует о том, что каждый год, оканчивающийся на тройку, самоубийцы прыгали в воду в районе Борового моста (якобы из-за проклятия карельского колдуна, когда устье реки Волковки пришли завоёвывать шведы). Мне думается, что всё это враки. Сейчас канал настолько обмелел, что, упав с моста, можно просто отбить себе задницу. В лучшем для самоубийц случае – наглотаться отравленной воды и умереть в страшных мучениях.

   В наше время Обводный канал, конечно, не такой, каким он был в начале двадцатого века – собирающим на своих негранитных ещё берегах пьяниц и прочих бродяг, и даже не такой, каким показан он в фильме Алексея Учителя – как будто он состоит весь только из психиатрических лечебниц и рюмочных - то было недоброе для Ленинграда-Петербурга время. Теперь же по адресу набережная Обводного канала располагаются современный автовокзал со сплошным остеклением фасада, новый торговый комплекс с расположенной в нём эффектной станцией метро, креативное пространство «Ткачи», неизвестно как долго просуществующее… всё остальное в том или ином виде как-то облагораживается. В окна домов, сколь бы ветхими они ни были, вставлены стеклопакеты – ещё бы, ведь скоростная магистраль!  Только люди остались прежними на этих берегах – помятые, понурые и с баночками-бутылочками, несмотря на  всё старание властей навести на Обводном канале порядок!

 

                ПАРК ПОЛИТЕХНИЧЕСКОГО ИНСТИТУТА [показать]

   

Политехнический парк, сперва отвергаемый мною вследствие увиденного как-то раз в кустах обнажённого вуайериста, а затем любимый…  Летом в парке никого нет (чем и воспользовался упомянутый выше извращенец, желающий шокировать своим голым торсом одиноких прохожих), а в остальные времена года он полон студентов. В парке я была ещё давным-давно, в годы, когда мои приятели стихийно устраивали на любой подходящей скамейке распитие портвейна. Как оказалось впоследствии, мы бухали у памятника погибшим политехникам. Простите меня, дорогие!..
Я ничего не знала тогда про этот парк, кроме того, что простирается он далеко-далеко, до самой Гражданки. Теперь я перехожу его за десять минут. Парк красив, особенно зимой и осенью. Зимой над белым маревом покрытых инеем деревьев возвышается гидравлическая башня, похожая на башню сказочного замка. Осенью так приятно загребать ногами сухие листья - желтые, красные, пурпурные… клёнов здесь множество! А также полупрозрачные, сусального золота листы осины, ажурные веточки рябины и ещё одни, похожие на рыбьи хвосты.

   Сколько здесь было истории! Может быть, я прохожу мимо общежития, где в начале прошлого века организовывался заговор на царя, и полицейские облавы обрушивались на студентов? А каково идти мимо корпусов, где жили учёные с мировыми именами, прогуливаться теми же тропинками, видеть те же деревья, то же архитектурное окружение? Вот я прохожу мимо котельной, где, по преданию, сожгли тело Распутина. Неужели здесь? Стены красного кирпича надежно хранят тайны истории.

   Величественные стены института – белокаменные лайнеры – обветшали со временем, но и сегодня поражают монументальностью и гармоничностью пропорций.  Здесь грызут гранит науки! В парке – средоточие архитектурных стилей: церковь, что встречает нас сразу за оградой парка - в неорусском стиле; главные корпуса – неоклассицизм, причем нагромождение объемов северного фасада главного корпуса и вовсе напоминает мне романскую архитектуру.  Далее: краснокирпичные (фабричный стиль!) жилые дома для преподавателей и сотрудников, изящная, уникальная гидравлическая башня в стиле модерн, спрятавшийся в глубине парка двухэтажный Дом ученых, и, наконец, гидрокорпус в стиле конструктивизма. 

   Особенно я люблю проходить вечером по аллее главного корпуса, когда в парке уже темно, оранжевые фонари освещают проходы-тропинки, а из здания института льётся… музыка! Я, впервые услышав виртуозные фортепианные пассажи, подумала было, что это вечерний концерт в Белом зале, но это оказалась запись, транслируемая через динамики.  Как чудесно идти по заснеженному лесу, в котором звучит классическая музыка – оркестровая или фортепианная, сразу улучшается настроение и хочется присесть на скамеечку и слушать, слушать, наслаждаясь морозным сосновым воздухом…

   Парк Политехнического института – это молчаливый свидетель судьбоносных событий прошлого века, уголок старого Петербурга (кучер, в Лесное!) среди новых районов, застроенных типовыми многоэтажками. Десятиминутная прогулка под сенью его деревьев - как возможность отдохнуть душою и взглядом, перенестись на сто лет назад, вспомнить трагическую судьбу России и русских учёных. Дорога с работы домой через парк для меня – путешествие из девятнадцатого в двадцатый век. Или наоборот. Вот я покидаю современный район с его гипермаркетами и высотными домами (раньше здесь была деревня!),  иду по парку вдоль зданий начала двадцатого века, сажусь в метро. Метро, таким образом, является машиной времени, раз уж я через каких-то полчаса оказываюсь в мрачном, чёрном, тесном «Петербурге Достоевского»! Да-да, и поныне здесь бродят персонажи его романов: время и чиновники не властны над всеми этими Разъезжими, Коломенскими, Колокольными улицами, куда не проникает дневной свет, где тротуары столь узки, что по ним невозможно пройти втроем, где до сих пор люди снимают углы и комнатушки за неимением позволить себе лучшее.

   Вот я захожу в свой дом постройки девятнадцатого века, где на площадке третьего этажа некие униженные и оскорблённые оставили после себя пустые бутылки в окружении бычков, поднимаюсь на пятый этаж без лифта и попадаю в квартиру, бывшую некогда анфиладною.

   Я думаю, что город этот – странный конгломерат. Место, где ты вынужден жить, накладывает отпечаток на сознание, и зачастую нет гармонии, нет соответствия между твоим мироощущением и экстерьером. Так, люди со средневековым сознанием живут в небоскрёбах-муравейниках, а поколение хай-тек обитает на Петроградской стороне, в старой части Васильевского острова, в Коломне, имея у себя в соседях вполне гармоничных людей с советским сознанием, продолжающих строить коммунизм в коммунальных квартирах. Я живу в старом ямщицком районе, где раньше селились лишь торговцы и извозчики, эта часть города была построена для них! Быть может, если бы я родилась здесь, у меня не было бы такого противоречия в душе, не было бы отторжения, я бы не знала иного!.. Но я знаю иное.  Наверное, эти старые дома были когда-то только что построенными, чистыми, новыми, но сейчас это ветхие, пыльные декорации, меж которыми, как герои какой-то абсурдной пьесы, снуём мы.