Очень трудно говорить о человеке, которого ты - пусть и косвенно - знаешь всю жизнь. К тому же за последние дни со всех сторон разными людьми - близкими и не очень - было столько всего сказано. Но и молчать было бы не совсем правильным...
Как-то сложно оценить масштаб происходящего - только где-то на подсознательном уровне понимаешь, что вот он - ход истории, которая творится здесь и сейчас. И ты ничего не можешь изменить - только наблюдать и предполагать, что там будет дальше.
Многие его коллеги вспоминают, что Эльдар Александрович "брал правдой, самой своей сутью", и невозможно было не попасть под его обаяние. Он любил жизнь, помнил и ценил все, что с ним когда-либо случалось. Удивительно, но Эльдар Александрович никогда не вел дневник. Издавал книги - да, но никогда не записывал, как многие представители его профессии, как прошел его день, какие события имели место, о чем думалось и рассуждалось. Зато писал стихи, и именно их считал своей летописью. Он был очарователен с окружающими, снимал много комедий - дарил людям радость и "продлевал жизнь", а для себя оставлял немного поэтической грусти. Возможно, в этом и был его баланс, его жизненная гармония.
Так получилось, что в профессии Эльдар Александрович был с 23 лет, т.е. более полувека удачной карьеры. И удача это была не формальной - народной. Фильмы Рязанова такие разные, но настолько человечные, что не найти отклик в сердцах людей было просто невозможно. И социальный статус здесь стирался сам собой.
Ирония судьбы... (1975) была новогодней "настольной книгой", а любимой комедией - Гараж (1979) - скорее всего, потому что кооперативная тема была злободневной и актуальной.
В предисловии к своему сборнику стихов Эльдар Александрович поделился историей о том, как ему написал Константин Симонов. И на мой взгляд, слова, что были в том письме, несмотря на неоднозначную историю, с ним связанную, невероятно точно передают общее отношение к творчеству Рязанова: "...Вы делаете дело, которого я совершенно не умею делать, что, в то же время, не мешает мне чувствовать себя Вашим единомышленником в чем-то очень, особенно важном для Вас, для меня и для очень многих других людей, важном прежде всего в жизни, а затем уже и в наших профессиях..."
А теперь вдруг стало не "делаете", а "делал", "стоял", "помнил"... Но по-прежнему укладывается рамки одной большой жизни. Твоей.
|
Меж датами рожденья и кончины
(а перед ними наши имена)
Стоит тире, черта, стоит знак «минус»,
А в этом знаке жизнь заключена.
В ту черточку вместилось все, что было…
А было все! И все сошло, как снег.
Исчезло, растворилось и погибло,
Чем был похож и не похож на всех.
Погибло все мое! И безвозвратно.
Моя любовь, и боль, и маета.
Все это не воротится обратно,
Лишь будет между датами черта.
Все тороплюсь, спешу, лечу я,
Всегда я в беге нахожусь,
Нехваткой времени врачуя
Во мне таящуюся грусть.
И все ж не вижу в этом смысла —
Жить, время вечно теребя.
Куда бы я ни торопился,
Я убегаю от себя.
Ищу я новые занятья,
Гоню карьером свою жизнь,
Хочу ее совсем загнать я…
Да от себя не убежишь!
* * *
Жизнь скоро кончится… Меня не станет…
И я в природе вечной растворюсь.
Пока живут в тебе печаль и память,
я снова пред тобою появлюсь.
Воскресну для тебя, и не однажды:
водою, утоляющею жажду,
прохладным ветром в невозможный зной,
огнем камина ледяной зимой.
Возникну пред тобой неоднократно, —
закатным, легким, гаснущим лучом
иль стаей туч, бегущих в беспорядке,
лесным ручьем, журчащим ни о чем.
Поклонится с намеком и приветом
кровавая рябиновая гроздь,
луна с тобою поиграет светом
иль простучит по кровле теплый дождь.
Ночами бесконечными напомнит
листва, что смотрит в окна наших комнат…
Повалит наш любимый крупный снег —
ты мимолетно вспомнишь обо мне.
Потом я стану появляться реже,
скромнее надо быть, коль стал ничем.
Но вдруг любовь перед тобой забрезжит…
И тут уж я исчезну насовсем.
Моцарт "Lacrimosa dies illa (Реквием)"
[353x120]