Виктор Куллэ
* * *
Не стать собой, и не сойти с ума
пока горчит случайная отрада.
Нарезанная мелко бастурма,
завёрнутая в листья винограда,
ещё напоминает оны дни,
дурацкие застолья, санный полоз…
Магнитофон перевирает голос,
засыпанный землёю Сен-Дени.
Но песня длится, нижутся слова
и облака плывут над Абаканом,
и страшно тяжелеет голова,
склонённая над пролитым стаканом,
поскольку нам немножко повезло
хотя бы в том, что сами не успели
попасть туда. И, как сумели, спели;
и, как сумели, встали на крыло.
Безумец (в просторечии «козёл») –
забывший где зерно, а где полова –
я полагал одним из меньших зол
способность состраданья с полуслова.
Я выставлял зевакам напоказ
намокшую от мелких слёз жилетку
и, разжевав противную таблетку,
ложился спать. И, не смыкая глаз,
припоминал унылый полусон,
пророчащий казённую дорогу,
прощальный стол на несколько персон,
тяжёлый посошок. И слава Богу,
что каждому необратимо дан
в отместку путь, начертанный заране,
что встретимся в парижском ресторане
пролётом из Нью-Йорка в Магадан,
что жизнь прожить – не поле перейти...
Но если мне дано произнести
хоть что-нибудь навроде завещанья,
я повторю с улыбкой: не грусти.
Иных уж нет, а те уже в пути
и вряд ли обернутся на прощанье.
© http://magazines.russ.ru:81/novyi_mi/redkol/kulle/palimpsest/III.html