ИГРУШКИ
Утро красит нежным светом, заливает перламутром
Те дома, где на рассвете, повернувшись на бочок,
Не торопятся проснуться, начитавшись «Камасутры».
Спит в коробке (что за дикость!) в позе вычурной бычок,
Спят усталые игрушки – без матраца, без подушки,
Спят на лавочке, оставшись без иллюзий и монет…
Им, игрушкам, недоступно после буйства и пирушки
Наслажденье нежным светом, да и грубым – тоже нет.
Сплю и я. Я – тоже кукла… Воровато время-проседь
Проползает тихой сапой по кудрявым волосам:
Даже груздем не назвавшись – лезь, тебя не спросят,
Гордый вид сострой, как будто ты всегда решаешь сам.
Утро красит нежным светом неба лик одутловатый,
И поверить снова в чудо pourquoi бы и не pas,
Что акуна-каракуна – обязательно матата,
Что успеешь увернуться от фатального серпа,
Что возможно и смириться, если сердце истопталось,
Заменяя ту, что надо, той, которая не прочь:
«Вероника, нам осталась до любви такая малость!
Так давай-ка эту малость совершим сегодня в ночь…»
Утро красит… Но впустую: цвет не стоит и онуч.
Жмет насильственной морали позолоченная клеть:
Я пошел бы в экстрасексы, только кто ж меня научит,
Чтобы дорого, практично, чтоб ничем не заболеть…
Утро красит… и колбасит, давит, гнет, трясет и плющит,
Даже дух в здоровом теле очевидно нездоров,
Затихает глас в пустыне, так упорно вопиющий,
О прекрасном светлом мире как о лучшем из миров…
Он, по правде, все же плоский (это пишет даже Пратчетт)
И ему совсем не треба наших панегириков и од
До тех пор, покуда глупый пингвин, – тот, что робко прячет, –
До тех пор, покуда умный – тот, что смело достает…
Утро выкрасило нежно в черный тонкую оградку,
Утро выбросило нежно глас последний – и молчок.
Будто не был. И не будет. И не стоит. И не надо.
Спите, милые игрушки. Лучше спать. Уснул бычок…
СМЕРТЬ
Будто посажено на эпоксидный клей,
Время на страже – Цербером, иначе давно сбежало бы;
Все повторяет: «Давай, выздоравливай, не болей»,
И хоть ты его пинай, хоть выкрикивай жалобы,
Будет держать, и только когда надоест
Капризы твои наблюдать и глупости неисчислимые,
Растянет, словно на пяльцах, и выколет крест
Где-то в районе твоей срединной сердечной линии.
Это в лассо стянулась вдруг Ариадны нить –
Больше не дразнит напрасно детеныша человечьего.
А смерть – она может и вовсе не приходить,
Поскольку делать со мной ей больше попросту нечего…