Он вернулся в свой город, где все
ему так незнакомо.
На шинели его - грязь и пепел
военных дорог.
Повезло: он живой, на пороге
родимого дома,
Да вот только от дома остался один
лишь порог.
Этот миг возвращения он
представлял постоянно,
Сколько раз, замерзая в окопе,
мечтал горячо,
Как примчится из кухни его
хлопотливая Анна,
И с улыбкою Гретхен потрется
щекой о плечо...
Только пепел и грязь. Там, где
вспыхнул гигантскою печью
Древний город, хранивший
творенья искусных умов,
Даже тел не осталось - что жалкая
плоть человечья
Перед огненным смерчем,
корежившим балки домов?!
Пальцы трогают письма, которые в
годы походов
Выцветали на солнце и мокли под
русским дождем...
"Ты же знаешь, что в Дрездене нету
военных заводов -
Не волнуйся за нас. Береги себя,
папочка. Ждем!"
Он карателем не был. Какой из него
кровопийца?!
Он - обычный солдат. Он не
выдумал эту войну.
Но отныне и присно клеймом
палача и убийцы
Заклеймят его те, кто сожгли его
дочь и жену.
Он - "проклятый фашист", и о нем
не напишут баллады.
Он виновен лишь в том, что
исполнил свой долг до конца.
Что им горе его? "Так и надо тебе!
Так и надо!
Пепел жертв крематориев в наши
стучится сердца!"
Что ж - судите преступников. Всех.
Отчего ж вы ослепли?
Отчего же вы видите жертв лишь
одной стороны?
Иль вершители Нюрнберга знают
различия в пепле?
Иль убитые дети по смерти и то не
равны?
Снова красные флаги на улицах.
Только без свастик.
Невеликая разница - слопал тирана
тиран.
Но, сверкая очками, плешивый
трибун-головастик
Будет петь о свободе для духом
воспрянувших стран.
Будет Запад кремлевского монстра
одаривать лестью...
А солдату, что молча стоит над
своею бедой,
Утешаться лишь тем, что родные
избегли бесчестья,
Не достались в усладу насильникам
с красной звездой.
Абсолютное зло, воплощенное в
Анне и Грете,
Уничтожено с корнем - кому тут
заявишь протест?
Все, что он заслужил, что еще он
имеет на свете -
Деревянный костыль. И железный
оплеванный крест.