Не хочу начинать повествование со слова "я", придётся довольствоваться описанием природы. Впрочем, я к ней равнодушен, потому и не буду описывать, хотя здесь она этого заслуживает.
Меня зовут Дарк. Естественно, у меня есть настоящее имя, но оно говорит обо мне столько же, сколько рубашка игральной карты о самой карте, независимо от того, что я его напрочь позабыл. И да, я игрок. Причём заядлый. "Дарк" значит "тёмный", это знает каждый дошкольник в наше постперестроечное и постапокалиптичное время. Это прозвище я заработал благодаря способности скрывать свои мысли, чувства и мотивы. Слишком поэтично? Возможно. Если бы я выбирал, то назвался бы по-другому.
Что ещё стоит упомянуть обо мне - я сумасшедший. И нет, это не романтизированный образ, это реальность. Давным-давно, можно сказать, в иную эпоху, медики с восьмибитным образом мышления навесили на меня шизофрению, тем самым лишив работы. Я преподавал на кафедре истории и метасоциологии для подверженных изменениям личностей, рассказывал несчастным отщепенцам, таким же, как я, о творчестве Гои и Нострадамуса. Знать бы тогда… Впрочем, та моя жизнь закончилась, и вот я здесь, в Некрополе. Что я тут делаю? Живу. Если, конечно, это можно назвать жизнью. На самом деле официально я умер, как и любой обитатель этих мест.
После того, как я не прошёл очередную плановую медкомиссию, мне запретили преподавать и перевели в лаборанты. Всё вышло банально и скучно - я просто оказался списан, как разорванная на страницы книга. На новой должности я продержался недолго. Так вышло, что я убил своего бывшего ученика. Меня признали невменяемым и определили пожизненно в специальную лечебницу. Мои родители подписали бумаги, дав согласие на моё лечение по усмотрению медиков. Мне ничего не оставалось кроме как умереть. Я не держался за жизнь. На мне испытывали новые препараты и методы медицины, это продолжалось довольно долго, после чего, удостоверившись в приближении конца, извлекли годные для продажи органы и кремировали. Родители поместили мой прах на кладбище, которое называлось "Общиной бестелесных", потому что там хранились либо урны с пеплом, либо символы умерших, тела которых не смогли найти. Так я стал одним из них, немёртвых, как их сейчас называют. Но я другой, не такой, как они. Я всё ещё чувствую жизнь. Понятия не имею, как это возможно.
Долгое время, если мне позволено вообще говорить об этом божественном понятии, я жил как все немёртвые, мыкаясь бесцельно по Некрополю и нарываясь на конфликты, дабы хоть на миг заглушить свою тоску, которая после смерти стала моим единственным чувством и основной сутью. Но в один из дней, давно слившихся для меня в единое невыразительное настоящее, всё изменилось. Я понял, что мне здесь не место и что я не один из них. Что я жив.
Теперь необходимо рассказать о Ринде. Я считаю его своим другом и обманываю его. Какой глупец придумал, что с друзьями мы всегда честны? С близкими друзьями мы лжём настолько искусно, что сами верим в свою ложь. Так я, вероятно, и поверил, что реально жив. Благодаря Ринду. Выходит так, что он вообще ничего обо мне не знает, но видит во мне кого-то… возможно того, кем я был когда-то или в своём воображении. Мне не хотелось бы сопоставлять его с моей жертвой. Ему незачем знать, кто я на самом деле, да он и никогда меня не расспрашивает. Он просто общается со мной ни на что не претендуя и ничего не ожидая от нашей дружбы. Я до сих пор не верю, что подобная дружба вообще возможна.
Чаще всего мы пересекаемся в столовке на границе городов, куда захаживают некоторые из наших и отчаянные, дошедшие до грани безразличия к собственной жизни, люди. Думаю, Ринд один из них. Вот и сейчас он сидит напротив меня и курит мои сигареты - слишком юный для своего жизненного опыта, слишком хрупкий для своей внутренней силы, он знает себя ещё хуже чем меня. Я смотрю на него будто сквозь время, ставшее янтарём с нами внутри. Как же мне оно безразлично сейчас. Когда он появился сегодня в этой дыре и увидел меня, я осознал, что произойдёт в следующую секунду, хотя до последнего момента думал, что это невозможно. Он схватил меня в объятия, будто неосознанно, как утопающий цепляется за случайный плавник, и я вздрогнул от страха и преступного счастья. Когда меня обнимали в последний раз? И вообще было ли это в моей бессмысленной и безнадёжной жизни? Он почти сразу меня отпустил, видимо, что-то почувствовал. Как многое я бы отдал в своей былой жизни, чтобы ощутить эти объятия... Теперь же всё слишком поздно. Но я не хочу, чтобы Ринд узнал.
Резорты… Вот кто мне нужен. Ринд убил одного из них и теперь мне придётся разобраться с ними со всеми, пока они не добрались до него. Влиятельное семейство Некрополя, можно сказать, первые, кто был захоронен на кладбище, Резорты довлели над всеми нами, навязывая своё видение порядка. Как всё должно быть, как нам жить, что делать, как себя вести и подавать, кем себя считать и что чувствовать. Звучит смешно, но немёртвые по-другому не могут, им нужны безапелляционные установки. В отличие от живых, их существование подчиняется строгой формуле, ритму и точно регламентированному быту, возведённому в ранг церемониального обряда. В этом и есть главное отличие нас от живых. Иллюзия жизни, которая может рухнуть от малейшего неточного действия, как карточный дворец. Тем не менее это не отменяет то, что я должен сделать. И пусть на этом я закончу своё бесконечное тоскливое существование, мне не о чем жалеть.
Некрополь стал мне ненавистен. Да, он был неизменно прекрасен, все эти его природные аномалии, пейзажи, которые не увидишь больше нигде - всё это не желало меня отпускать, но я чувствовал себя здесь чужим. Меня всё больше притягивал серый мир живых. Мир, который я когда-то покинул без сожаления, потому что в нём не было ничего, что мне было бы дорого и что я хотел бы сохранить для себя. Теперь есть. Такая вот нелепость. Почему сейчас? Мне нужно было умереть, чтобы получить этот дар? У меня нет ответа на эти вопросы.
Есть живые, которых тянет в Некрополь. Они приходят туда ненадолго, скрываясь в тенях и воровато впитывая увиденное. Художники, поэты и другие представители творческого круга. Я знаю, как это у них происходит: они закидываются всем, что могут себе позволить, и с фанатичным отчаянием первопроходцев вступают в царство немёртвых. Но такие вылазки заканчиваются почти всегда одинаково - изувеченные останки пионеров остаются гнить под сюрреалистично прекрасным небом, таким вдохновляющим и таким невозможным для воплощения на картине. Мало кто выживает из этих одержимых туристов. А кто выжил, тот уже ничего не нарисует и не расскажет. Хотя, вероятно, кому-то всё-таки удалось. Я сам видел картины, изображающие пейзажи некрополя. Это сильные, глубоко воздействующие на психику вещи, изменяющие сознание. Они опасны, потому что это настоящее творчество. То, что дано увидеть немногим. И вот теперь Ринд. Не могу поверить, что он был там один и вернулся. Но это он, живой и невредимый, сидит напротив и смотрит на меня, стараясь делать это незаметно. Знает, что я не выношу, когда на меня пялятся. Знал бы он, где именно побывал и насколько теперь всё для него изменится. Но он в придачу ко всему убил эту девку из Резортов. Безумие. Что же делать теперь? Как мне его спасти?