Аня вошла в полупустую электричку, выбрала местечко у окна, с удобством расположилась и радостно вздохнула. Кажется, наконец, фортуна повернулась к ней лицом. Вечернее, сентябрьское небо приветливо улыбнулось Ане, она тоже заулыбалась и даже покивала в ответ. Может быть, небу, а, может быть, собственным мыслям. Кажется, вот сейчас жизнь дала ей маленькую передышку, появилась возможность успокоиться и какое-то время не вести изнуряющую борьбу за кусок хлеба и за крышу над головой. Она уже устала меряться силами с собственной жизнью, честное слово, устала. Здоровье, да и возраст уже не те.
В прошлом году Ане сравнялось пятьдесят. Выглядела она значительно моложе своих лет, хотя, наверное, похудеть не помешало бы, но…
Ох, уже эти «Но!», бесконечные, странные, неожиданные, коварные. Аня спотыкалась о многочисленные «Но» всю свою сознательную жизнь. «Но» когда-то помешали создать семью, родить ребенка, «Но» запутали, уговорили не получать высшее образование, да что там говорить, в свое время «Но» сделали ее бомжем. Эх! Аня снова тихонечко вздохнула. Едва ли в этой улыбчивой, опрятной женщине можно было заподозрить бомжа. Человека без определенного места жительства. А, между тем, это было так. Много лет Аня скиталась по друзьям и знакомым, то жила в гостях, то снимала жилье, а своего угла не было. Вот и остается только охать, но толку, как говорится, от этого мало. Будучи добрым, но безалаберным и чрезвычайно непрактичным человеком, Аня терпеливо сносила неприятности, то и дело, падавшие на ее голову, а православная вера, в которую она нырнула с головой совсем недавно, и молитвы, которые она успела выучить наизусть, помогали ей как-то сохранять душевное равновесие. Богемная молодость, растрата сил и здоровья, бродяжничество, актерская деятельность, бесконечные путешествия по всему свету остались позади. Теперь хотелось покоя, стабильности, а самое главное, понимания смысла, к чему все это, зачем нужна эта странная, непонятная жизнь, полная вопросов и загадок.
Аня уже много лет работала лаборантом в кабинете химии, в одном из петербургских медицинских колледжей, но подрабатывать, чтобы хоть как-то сводить концы с концами, приходилось постоянно. И вот сейчас она как раз ехала на одну такую «халтуру». Наконец-то «халтура» попалась легкая и приятная, а деньги за нее были обещаны хорошие. Аня достала из сумки старенький телефон и отыскала в записной книжке нужный номер.
-Привет! Хочу поблагодарить тебя за работу. Что? Да, всё получилось. Люди приятные, деньги дают хорошие, вопросов лишних не задавали, про временную петербургскую прописку не спрашивали. А? Да, слышно плохо, поезд шумит. Нет, общалась уже. Славный такой дед, разговорчивый. Полковник в отставке. За ним и ухаживать не надо. Так, еду приготовить, посуду помыть и поговорить по душам. Он там один сидит в своем коттедже. Родственники разъехались, ему скучно, бедняге. Что? Нет, там не нужно сильно вкалывать, я же говорю. Техника на грани фантастики. Да, машина посудомоечная, машина стиральная, комбайн один, комбайн другой…готовь – не хочу. Да, ну в общем, спасибо тебе. Удачная халтура. После Славика, это конечно рай земной.
Аня попрощалась и нажала отбой. Улыбка медленно сползла с её лица. Пару месяцев назад ей пришлось поработать одновременно няней и сиделкой у одиннадцатилетнего Славика, страдавшего ДЦП в тяжелой форме. Родись Славик обычным, здоровым мальчиком, он, наверное, был бы очень подвижным и озорным. Даже сейчас он был по-своему активен. Мычал что-то на ему, одному, понятном языке, пытался двигаться в коляске, дергал за специально подвешенную погремушку. Он весил около тридцати килограммов, переворачивать, мыть и переодевать мальчика было тяжело. И морально, и физически. Тяжелее же всего было смотреть на его маму. Эльвира Юрьевна, дизайнер, преподаватель ВУЗа, во всем остальном успешная дама, вероятно, когда-то была красавицей. Горе состарило мать Славика лет на десять и наложило на ее лицо неизгладимую печать строгой, почти монашеской печали. Она полностью смирилась со своей участью, приняла ее, но при этом, словно бы отрешилась от мира, целиком посвятив себя больному сыну. Муж бросил ее, не выдержав столь тяжелого испытания. Эльвира Юрьевна и это приняла со спокойной, грустной готовностью, словно и не ожидала ничего другого. Она просто продолжала любить своего сына таким, каков он есть. Могла часами читать ему стихи или показывать репродукции с картинами знаменитых художников, напряженно вглядываясь в лицо мальчика. Иногда Ане казалось, что взгляд Славы становится более осмысленным во время таких занятий, а, может, ей просто хотелось так думать. Кроме этого было еще кормление с ложки, смена памперсов и длительные прогулки по лесной дороге. Аня часами возила Славу в коляске, после чего они вместе с Эльвирой Юрьевной мыли, кормили, укладывали больного ребенка. Другой работы летом не нашлось, но Аня понимала, что скоро она сломается. Не в силах она была так долго оставаться рядом с неизбывным горем и безысходностью. Аня пыталась сама себя уговорить, пыталась внушить себе, что это ее христианский долг, что раз уж она считает себя верующей, раз стоит часами на коленях в церкви и читает молитвы, то уж, казалось бы, должна остаться, но не могла заставить себя. Ане каждый раз казалось, что воздух куда-то уплывает из комнаты, когда она наталкивалась на бессмысленный взгляд светло-карих мальчишеских глаз. Сердце начинало громко стучать, виски ломило, хотелось убежать из этих стен куда угодно, все равно куда. На прогулке было лучше. Она могла не все время смотреть на Славика, пока везла коляску. Роскошная природа Карельского перешейка, сосны, залив и живописная дорога вдоль пляжа делали прогулки терпимыми. Но непоседливый Славик требовал внимания. Он мычал, пытался двигаться, сползал с коляски и полностью выматывал Аню. С ужасом чувствовала она в себе не сострадание, а раздражение и даже отвращение, хотя старалась никак его не показывать. В конце августа она, пряча глаза, сказала, что планы ее изменились, и работать с их семьей она больше не может, так как уезжает. Эльвира Юрьевна, которая, конечно, рассчитывала на ее дальнейшую помощь, ни словом не попыталась ее удержать.
- Спасибо и за то, что Вы для нас сделали, Вы и так надолго задержались. Пока мне мама поможет, а потом я подыщу другую сиделку. Еще раз спасибо.
Расчет был произведен до копейки и, мучимая угрызениями совести Аня в тот же вечер укатила в город. Денег было заработано достаточно, чтобы две-три недели не делать ничего, пожить она собиралась у подруги, а заодно и подыскать себе там более приятную подработку. Аня успокаивала себя тем, что, сходит в церковь, помолится за раба Божьего Станислава и за матерь его Эльвиру, и ей почти удалось усыпить свою совесть. Но где-то там, глубоко, глубоко внутри шевелилась подлая мыслишка, что она их просто бросила, сбежав, как крыса с корабля.
Прошла неделя, пробежала другая, и судьба повернулась к Анечке лицом. На сей раз, госпожа Фортуна обнаружила свое присутствие в лице подруги Серафимы. Серафима, проще говоря, Симка, позвонила с утра пораньше, и, не обращая внимания на сонное Анино ворчание, затараторила в трубку:
Хорошая работа для тебя есть. Коттедж, клиент – полковник в отставке, ходячий, живучий, ему только приготовить что-нибудь вкусненькое и жить там же. Срочно нужно. Я тебя рекомендовала.
Аня, окончательно проснувшись, подумала, что раз уж Бог решил ее побаловать, отказываться не следует. Через час она созвонилась с дочкой полковника, а через два уже ехала в электричке знакомиться со своим будущим подопечным.
Подопечный полковник не разочаровал, а, скорее, очаровал Аню. Широкоплечий, усатый дядька галантно поцеловал новой сиделке руку, предложил чаю и пробасил:
Вы, Анечка, согласны стать моей домоправительницей? – полковник отчаянно кокетничал, и его дочь Катя, усмехнувшись, шепнула Ане, что в молодости отец был тот еще ловелас и любой даме мог запросто вскружить голову. Заниматься хозяйством в доме с отлаженной техникой, где все работает, где вдоволь денег и не нужно экономить на продуктах, было одно удовольствие. Аня, проработав у полковника два дня, испытала целый букет положительных эмоций. Они с Валерием Викторовичем пили чай, вспоминали молодость и даже слегка друг с другом флиртовали. Изредка Аня подумывала, не позвонить ли Эльвире Юрьевне, не узнать ли, как чувствует себя Славик, но трусила.
Она уже несколько раз ставила за мать и сына свечи в церкви, но противная совесть все-таки нет, нет, да и поднимала голову и пищала, и ныла, и мешала Ане наслаждаться легкостью и приятностью бытия, которые так неожиданно подарила ей судьба.
Когда она вышла из электрички, небо, до этого сиявшее не по-сентябрьски легкомысленной голубизной, неожиданно сделалось свинцово-серым, подул ветер, и Аня пожалела, что не прихватила с собой теплую куртку. Раскланявшись с охранником, она пошла по длинной улице, где один за другим выстроились в ряд коттеджи, словно солдаты на параде. Хотя солдатами их назвать было трудно, скорее уж это моделями на подиуме. Забавно было наблюдать, как трех или четырехэтажные, громоздкие здания стоят почти вплотную, и соседи могут без труда наблюдать за жизнью друг друга через окна. Аня рассматривала очередные дизайнерские изыски и думала, что, пожалуй, не хотела бы жить в таком доме, несмотря на комфорт и бьющее в глаза богатство. Наконец она подошла к коттеджу, где обитал полковник, и позвонила в дверь. Хозяин не отзывался довольно долго, а когда, наконец, щелкнул замок, Аня от удивления открыла рот и едва удержалась от восклицания. На старичке-полковнике красовалось японское кимоно, а в руках он держал настоящий самурайский меч.
Не беспокойтесь, Анечка, это я так, балуюсь иногда с мечом. Гимнастику, так сказать, делаю. А то ведь в семьдесят пять лет можно, знаете, и форму потерять.
Аня испуганно посмотрела на полковника, но возражать и спорить не стала, а сказала только:
Вы, главное, не переусердствуйте, а то давление подскочить может.
- Ерунда, какое там давление, Вы лучше, Анечка, пожарьте мне блинчиков, мы их сейчас со сгущеночкой употребим, – ласковым, но нетерпящим возражений голосом сказал полковник, и Аня поспешила на кухню, чтобы приступить к своим обязанностям. Когда она позвала Валерия Викторовича к столу, ей сразу бросилась в глаза неестественная бледность старика, которая, впрочем, быстро прошла, едва он выпил чаю с медом. Нырнув в какой-то шкафчик, полковник выудил из его недр маленькую, пузатую бутылочку коньяку и радостно улыбнулся Ане:
Употребляете?
- Валерий Викторович, Вам нельзя спиртного, Катя говорила, что нельзя.
- Пустяки. От одной рюмочки ничего не сделается, а я так давно не пил с хорошенькой барышней – Аня, коньяк уважавшая, позволила себе налить совсем чуть-чуть, решив, что если проконтролирует процесс, то дед не будет больше пить и отправится спать. Куда там! Старик и не думал униматься. Не спеша, он выпил первую рюмочку, причмокивая от наслаждения, и моментально налил себе вторую. Тут уж Аня воспротивилась и решительно убрала бутылку в шкафчик, заявив, что если полковник не будет слушаться, то она позвонит Екатерине Валерьевне и пожалуется дочери на недисциплинированного отца.
- Предательница, как и все женщины, – грустно произнес полковник, снова слегка кокетничая. Пить он больше не стал, но зато развлекал Аню рассказами о своих любовных похождениях весь оставшийся вечер. Рассказывал дедушка с юмором, Аня хохотала до слез. Наконец, около часу ночи Владимир Викторович авторитетно заявил, что самое время отправляться ко сну. Уставшая Аня была полностью с ним согласна. Полковник начал подниматься из-за стола, и вдруг что-то произошло. Лицо его как-то странно перекосило. Он захрипел, взмахнул правой рукой, после чего начал оседать обратно на стул, издавая короткие, громкие хрипы.
Сказать, что Аня испугалась, было бы ничего не сказать. Она не имела медицинского образования, но состояние полковника сомнений не вызывало. Это был или инфаркт или инсульт, требовалось срочно вызывать скорую помощь. Полковник хрипел, из уголка рта у него потекла слюна. Он был достаточно грузный мужчина, и Аня понимала, что ей даже будет не дотащить его до кровати. Мысль о том, что она нанималась не как сиделка, а как домохозяйка, мелькнула быстро, как молния. В ее обязанности не входило медицинское обслуживание, ее наняли, как компаньонку. Может, просто бросить все и уехать? Поймать попутку, как в юности? Нет. Не годится. Не выйдет. Противное пиканье вывело ее из состояния шока. Этого еще не хватало. Конечно, в самый неподходящий момент разрядился аккумулятор. Аня знала, что в коттедже пока нет городского телефона, его еще не успели подключить, дом был куплен и обустроен для деда совсем недавно. Обитатели коттеджа пользовались мобильными телефонами. Аня беспомощно оглянулась. Она знала, как включить стиральную или посудомоечную машину, знала все про комбайн и микроволновую печь, но, черт возьми, она не удосужилась узнать, есть ли мобильный телефон у полковника, и где он его обычно держит. Все переговоры велись до сих пор с дочерью полковника. Аня беспомощно заметалась по столовой, потом ринулась на второй этаж, где были спальни, по дороге истово крестясь и ругая себя за то, что начала чертыхаться. В голове у нее все больше и больше путалось.
Аня пережила на своем веку немало смертей и похорон. Она похоронила мать, множество друзей, но никогда ей еще не приходилось присутствовать при агонии. И это было страшно. Огромный пустой дом, в котором она, кроме хозяина, была единственной, живой душой, вдруг словно еще увеличился в размерах. Аня вбегала то в одну комнату, то в другую, трясущимися руками зажигала свет, растерянно шарила глазами по многочисленным секретерам, диванам, пуфикам, но нигде не находила чертов мобильный. Ругая себя на чем свет стоит, за то, что умудрилась забыть дома заряжающее устройство, она снова вбежала в столовую. Полковник стал какого-то синего цвета, но все еще был жив, о чем свидетельствовали короткие свистящие хрипы. Тут она вспомнила, что Екатерина говорила про стационарный телефон у охранника. Значит, надо было бежать через весь поселок в охранную будку. Ноги Ани сделались как ватные, дышать стало трудно, к горлу подкатывала истерика. Она выскочила во двор. Дождь, моросивший весь вечер, теперь прекратился. Над Аниной головой висело бесконечное, темное небо, усыпанное равнодушными, холодными звездами. Аня побежала сначала по садовой дорожке, потом через весь поселок, то и дело, спотыкаясь и теряя шлепанцы, которые в спешке забыла переодеть. Задыхаясь, она подбежала к будке охранника и заколотила кулаками в темное окошко. Прошло, наверное, минут пять, показавшихся ей вечностью, прежде чем на крыльце показался заспанный охранник, от которого сильно разило спиртным. Как только Аня начала объяснять, в чем дело, слезы, которые она до сих пор сдерживала, прорвались наружу, и вместо слов получилось какое-то неразборчивое бульканье. Наконец, поняв, в чем дело, охранник, матерясь сквозь зубы, вызвал скорую помощь. Аня побежала назад. Когда она влетела в столовую, старик все еще боролся со смертью. Он еще дышал. И невыносимо было слушать свистящие хрипы в сочетании с равномерным тиканьем ходиков. Тик-так. Тик-так. Время отсчитывало последние минуты жизни человека, который всего несколько часов назад шутил, хохотал, флиртовал, балагурил. Аня словно чувствовала присутствие смерти здесь, совсем рядом, протяни руку и дотронешься до нее, словно смерть была неким одушевленным организмом. Одушевленным организмом без души. Больше всего Аня боялась, что ей самой сейчас станет плохо. Пятьдесят лет – не шутка, сердечные приступы с ней уже случались. С невероятным облегчением она услышала, как подъехала машина. В этот момент полковник перестал хрипеть. Существо по имени смерть одержало над ним полную и окончательную победу.
Худой, остроносый врач был явно разочарован, что не застал никого, кроме зареванной экономки. Он брезгливо пощупал пульс старика и быстро констатировал смерть. Зевнул, достал какие-то бланки и равнодушно спросил:
Фамилия покойного? Имя, отчество? Год и место рождения?
В этот момент Аня поняла, что толком не может ответить ни на один поставленный вопрос, ведь паспорта полковника у нее не было. Тускло-серые глаза доктора смотрели на Аню с невероятным презрением. Врач, годившийся ей в сыновья, был раздражен всем. И тем, что ночь, и тем, что маленьких вознаграждений не предвидится, и тем, что надо возиться с трупом, а эта глупая баба ничего толком не может объяснить. В конце концов, Аня назвала имя и отчество полковника, а также примерный возраст умершего, потом сообразила, что у охранника есть телефон хозяйки коттеджа, и сказала, что у нее самой сел мобильный телефон, и она ничем помочь не может. Врач выслушал истерическое лепетание, послал своего шофера на охранный пункт, а Ане предложил вколоть успокоительное:
Иначе завтра тут могут лежать два трупа – цинично пошутил доктор. Аня едва стояла на ногах без всякого лекарства. Ей хотелось спать, голова слегка кружилась, перенапряжение давало себя знать. Труповозку можно было вызывать только утром, милицию тоже, все равно бы они сейчас не поехали. Аня, пошатываясь, пошла в свою комнату. Тело полковника доктор и санитар перетащили на диван в гостиной.
Утром приехала Катя и взяла дальнейшие формальности на свои плечи. Она долго лепетала слова благодарности и щедро заплатила Ане и за труды и за пережитые волнения. Но Аню почему-то не радовали эти деньги, хотя были они, как всегда, кстати. Что-то в ней изменилось необратимо. Слишком близкое присутствие смерти, дыхание ее, напомнило Ане слова принцессы из фильма «Обыкновенное чудо»:
Она подошла так близко, что я рассмотрела все. У нее был большой мешок с отвратительными инструментами…»
Ане казалось, что она тоже видела этот мешок со страшными инструментами смерти, слышала зловонное дыхание, чувствовала, как смерть медленно и с наслаждением вытаскивает клещами жизнь из человека. Аня видела бездонное, молчаливое равнодушие небес, и вдруг ей стало понятно, что нас всех, маленьких, беспомощных человечков легко и просто придавить и уничтожить или, кто знает, быть может, просто перенести в иное пространство, не важно. Все, что мы можем дать друг другу здесь на земле – это живое и чуткое, человеческое тепло. Ибо человек тоже космос, только теплый.
Аня, идя на электричку, путалась в собственных мыслях, пыталась их как-то собрать, соединить воедино, получить некую систему, но все разваливалось.
Уже вечером, выспавшись, и немного придя в себя, она, наконец, сделала то, что хотела уже давно. Набрала знакомый номер:
Здравствуйте, это Анна. Как там Славик? Эльвира Юрьевна, если можно, я бы хотела вернуться…