МЕСТЬ.
Горько видеть, как разоряет немец русскую землю. Дым сожжённых деревень щиплет за сердце. Ненависть, молчаливая ненависть без слов, закипает в каждом, кто видел пожары деревень и слышал ночью на лесных дорогах плач перепуганных детей, стоны женщин.
Скрипят колёса подвод. Народ уходит за своими. Дымя махоркой, вполголоса переговариваются мужчины.
Вспыхнет цигарка, и видно, как суровы и сосредоточены лица. И только. Сейчас не время длинных разговоров. Великий счёт ведёт душа каждого. Счёт мести. Настанет час, когда эти люди извлекут из глубин памяти все обиды, все боли, всю злобу и начнут вершить страшный суд над сволочью, опоганившей нашу землю.
Но ещё горше тем, кто остался на родном пепелище, кто не мог уйти вместе со своими. Если здоровье или возраст не позволяют человеку идти к партизанам, и он оказывается свидетелем того, как глумится немец над вольною русскою жизнью, как плюёт в самую душу нам гад, не знающий чести — тогда ещё больней душе.
Председатель одного из колхозов в Волосовском районе Ленинградской области Василий Егорович Егоров оказался именно в таком положении. Был он болен и не успел скрыться, а утром немцы были уже в селе. К нему в дом они заглянули раньше всего, но, увидев, что перед ними больной, да ещё, чего доброго, заразный, ушли и больше не возвращались.
Егоров встал с кровати, прильнул к окну. В немецкий штаб прошли два выпущенных из тюрьмы уголовника и один, когда-то раскулаченный мироед. И в тот же день были арестованы все, не успевшие уйти активисты, комсомольцы, члены партии.
Егоров стал ждать своей очереди.
Он лежал один, и мыслям о русской судьбе ничто не мешало. Вся широкая русская жизнь, которую прожил он, как умел, до пятидесяти семи лет, встала перед его глазами чередою неповторимых картин, радостных и ярких.
В обычное время многое не удавалось вспомнить Егорову из той громадной, вдохновенной жизни, которую он сворачивал в пружину своими жилистыми руками, но вот пружина раскрутилась, и всё пережитое предстало в ясном, чётком виде. Как быстро, плотно и горячо жил советский человек! С какой весёлой отвагой строил он своё молодое государство!
С волнением разглядывал и вспоминал Егоров большую и вдохновенную жизнь свою. Так в одиночестве пролежал он два дня. Утром, на третий день, сельсоветский сторож, инвалид Прохор, рассказал ему, что уголовники и бывший кулак выдали немцам сельских активистов. Предатели, не стесняясь, бахвалились на селе, что выдача активистов — дело их рук, что теперь, мол, пришла ихняя власть.
Первая немецкая часть ушла, и в село ввалилась новая. Сызнова начался грабёж, опять стали насиловать женщин, охотиться за курами и, опять потребовали выдать всех активистов. Егорова арестовали первым и, связав по рукам и ногам колючей проволокой, бросили в пожарный сарай.
Егоров знал, что он, как и все другие честные люди села, выдан несколькими подлецами, изменниками, которым всё равно, как жить и чем жить, у которых нет любви к родившей их земле. И злость к этим мерзавцам вскипала в нём, временами заглушая боль. Простить им предательство он не мог.
Когда тело Егорова посинело, и язвы стали издавать трупный запах, офицер-фашист заглянул в сарай и обещал Егорову жизнь, если он выдаст всех активистов.
— Ты хочешь жить? — спросил офицер.
— Хочу, — вздохнув, ответил Егоров.
— Ты будешь жить. Я вызову сейчас врача. Тебя положат в больницу и быстро вылечат. Только назови имена.
Егоров поглядел в оловянные, нечеловечьи глаза офицера и согласился сразу без раздумий и колебаний.
— Пишите, — сказал он.
И стал обстоятельно перечислять имена всех мерзавцев, которых видел он входящими к первому немецкому коменданту.
Он старался произносить имена и фамилии наиболее тщательно, чтобы немец, не дай бог, чего не напутал.
Этой же ночью все, кого он назвал, были взяты. Их втолкнули в сарай к Егорову. Глаза его уже видели плохо.
— Трифон? — спросил он.
— Я.
— Максим?
— Я.
И перебрал всех до единого. Все были тут — бывший кулак, уголовники.
Спустя час трое предателей были расстреляны вместе с героем. В селе недоумевали, за что гибнет Василий Егоров вместе с преступниками и мерзавцами, и, даже посчитали его одним из них.
Но скоро ход Егорова раскрылся, и слух о последнем подвиге его жизни прошёл по лесам от Холма до Новгорода.
Закончится война, в колхозе Егорову поставят памятник. Надпись будет проста: «Герою-мстителю от благодарной Родины».
П.Павленко