Это цитата сообщения Milendia_Solomarina Оригинальное сообщение
[194x273]Говорили, что роль городского сумасшедшего он играл. Играл для того, чтобы выжить и не попасть под каток репрессий. Свои работы он при жизни не продавал, дарил детям и говорил, что писал для будущего зрителя.
Художник выработал свой собственный оригинальный стиль живописи, иногда его называют «фантастическим экспрессионизмом». Сейчас его полотна оцениваются в – 15 000–26 000 долларов.
Словно факир, волшебник и маг он из обычных вещей легко мог создать настоящее чудо. Его декорации к спектаклям в театре им. Абая в Алма-Ате превращали обычное местное представление в необыкновенное по яркости шоу и зрители всегда с нетерпением ждали появления его новых работ. Вся его жизнь – это театр, и художник щедро декорировал ее всеми доступными его разуму средствами.
Без этого человека сложно представить Алма-Ату 40–60-х годов. Гуляя по городу в странных, нелепых нарядах, он был неотъемлемой частью столицы. Гениальный художник или городской сумасшедший? Знаменитый алмаатинец Сергей Калмыков был фигурой неоднозначной и противоречивой. Но тем не менее именно его картины сейчас украшают музеи многих городов.
1896 год, семья. Подпись на обороте: «Мои папа, мама, Леля, Шура! Ваня и я, самый маленький. Я помню, как нас снимали. Мы с Ваней были в красных шелковых рубашечках. Шура гимназист!».
Сергей Иванович Калмыков родился в 1891 году в Самарканде. Вскоре его семья переехала в Оренбург, здесь Сережа Калмыков учился в гимназии, затем в школе живописи, ваяния и зодчества. В молодости он был замкнутым, малообщительным человеком. В 1910 году он уехал в Петербург и в течение 4 лет посещал школу В.Н. Званцевой, где преподавали такие известные художники, как Добужинский, Петров-Водкин, Бакст.
Именно тогда двадцатилетний юноша создал удивительную картину «Купание красных коней». Петров-Водкин высоко оценил работу ученика, сказав о нем: «он точно молодой японец, только что научившийся рисовать».
А год спустя Кузьма Петров-Водкин сам написал своего знаменитого «Красного коня», ставшего символом русского авангарда. По этому поводу Калмыков вспоминал: «Похожий на японца желтый мальчик, что сидит на красном коне – это я. Только ноги у меня не такие короткие. Это Петров-Водкин писал с нижнего ракурса. У меня ноги подлиннее будут».
Возвратившись в Оренбург, Калмыков много работал, после Октябрьской революции стал одним из самых активных оренбургских художников. Он участвовал в оформлении революционных праздников, общественных зданий, читал лекции. Его живописные, графические и скульптурные работы привлекали внимание общественности. В 20-х годах Калмыков принял участие в художественном оформлении спектаклей Оренбургского театра и цирка, в разработке эскизов театральных костюмов и афиш. В то время он много ездил со Средневолжской передвижной оперой как главный художник, тогда же Калмыков определился как художник-декоратор и решил связать свою творческую жизнь с театром.
- Последняя запись, найденная в его дневнике, как нельзя лучше характеризует его философию и отношение к жизни: «Что мне какой-то там театр? Или цирк? Для меня вся жизнь – театр». В 1935 году, когда усилилась цензура и прошли чистки в рядах интеллигенции, Сергей Калмыков принимает решение переехать из Санкт-Петербурга в Алма-Ату, где устраивается на работу в Национальный театр оперы и балета имени Абая художником-декоратором и работает там до конца своей жизни.
три грации
В 1935 году Калмыкова приглашают в Казахстан для работы в только что созданном музыкальном театре (ныне ГАТОБ им. Абая). Здесь он самостоятельно оформил оперы «Аида», «Князь Игорь», «Фауст», «Флория Тоска» и другие.
«Казахстанская правда» от 30 октября 1935 года писала о спектакле «Князь Игорь»: «Художники Калмыков и Михеев удачно разрешили оформление сцены, заслуженно вызвав аплодисменты зрителей. Написанные в приятных тонах, с большим чувством меры декорации, не загромождавшие, как обычно, сцены, удачные костюмы – свидетельствуют о том, что художники внимательно изучили эпоху и умело использовали имеющийся материал». В Алма-Ате он много рисует, пишет, но не выставляется, не публикуется, не продает свои работы.
Центр искусства в настоящее время находится в моей голове, – писал художник.
В 1936-м Сергей Иванович становится членом Союза художников Казахстана. Параллельно с работой в театре Калмыков вел и самостоятельную художественную работу по рисунку, живописи и гравюре. Он принимал участие почти во всех проводимых союзом художественных выставках. В 1946 году оставил работу по состоянию здоровья. В 1952 году возвращается в театр и работает на должности декоратора.
автопортрет
Вот как описал свою первую встречу с художником писатель Юрий Домбровский: «…и тут я увидел художника над мольбертом. Об этом чудаке я уже слышал. Месяц тому назад он подал объяснение в милицию (жаловались соседи) и подписался так: «Гений I ранга Земли и Галактики, декоратор, художник-исполнитель Театра оперы и балета им. Абая СЕРГЕЙ ИВАНОВИЧ КАЛМЫКОВ». <…>
Он был одет тоже не для людей, а для Галактики. На голове его лежал плоский и какой-то стремительный берет, а на худых плечах висел голубой плащ с финтифлюшками, а из-под него сверкало что-то невероятно яркое и отчаянное – красное-желтое-сиреневое. Художник работал. Он бросал на полотно один мазок, другой, третий – все это небрежно, походя, играя, – затем отходил в сторону, резко опускал долу кисть – толпа шарахалась, художник примеривался, приглядывался и вдруг выбрасывал руку – раз! – и на полотно падал черный жирный мазок. Он прилипал где-то внизу, косо, коряво, будто совсем не у места, но потом были еще мазки, и еще несколько ударов и касаний кисти – то есть пятен – желтых, зеленых, синих – и вот уже на полотне из цветного тумана начинало что-то прорезываться, сгущаться, показываться. И появлялся кусок базара: пыль, зной, песок, накаленный до белого звучания, и телега, нагруженная арбузами…».
«Обыватели представляют себе гения, наверное, так. Это величайшие оклады. Популярность. Растущая слава, деньги. Мы же, скромные профессиональные гении, знаем: гений – это изорванные брюки. Это худые носки. Это изношенное пальто», – писал художник.
«Калмыков всеми считался талантливым художником, – рассказывала потом одна из сослуживиц художника. – Это признавалось весьма компетентными людьми, но масса странностей в его поведении не позволяла ему добиться заслуживаемого им положения. Так, он мог нарисовать по заказу великолепнейший эскиз или картину, но затем все замазать и написать что-то несуразное. Например, он мог написать Венеру Милосскую, пририсовать ей руки и вложить в них примус.
Или изобразить на эскизе актера в нелепом, не соответствующем ситуации и замыслу костюме. Всегда в его голове теснилась масса самых разнообразных теорий: то он хотел строить необычные ракеты, то коридор, соединяющий Москву с Алма-Атой. Или работал над диссертацией «Соединительные швы черепа». Уже тогда у него ярко проявлялись идеи величия. Он называл себя космическим гением, гениальным художником и говорил, что все должны целовать ему пятки…
В последние годы ему не поручали самостоятельных работ, он часто делал совершенно нелепые вещи, портил. Многие работы его, между тем, коими завалена вся его квартира, видели московские художники и сочли его лучшим художником города. Он всегда был неряшливым, своей внешностью и одеждой не интересовался. Стал мазать волосы масляной краской, объясняя, что ему необходимо иметь черные волосы для долголетия… У него была своя система питания: то он ел один хлеб (в молодости все время жевал французские булки), но при этом, когда он ходил в гости, то ел все, что давали. Потом он питался преимущественно молоком, сыром и творогом, но без хлеба. Мясо не ел, был вегетарианцем. Говорил, что горячий чай и пища вредны для здоровья, электрический свет – для глаз, поэтому у него нет газа, а вечером он работает при свечах или сидит в темноте.
Бытовая нищета шла за ним по пятам, он знал, что такое недоедание, голод. Год за годом молоко и хлеб составляли его рацион. «Мебель» в его конуре была построена из перевязанных бечевкой пачек старых газет.
Когда ему в Союзе художников подарили пальто, он его распорол, вставил клинья. С тех пор стал ходить в нелепых нарядах, причудливой одежде, которую перешивал из разного старого хлама. Полагал, что творит революцию в мировом моделировании. Считал себя писателем, писал много под вымышленными именами. Женщин он не знал, вел дневники, в которых писал о своих сексуальных переживаниях. Никто не знал, посещал ли он когда-нибудь баню. Спал на полу на газетах. В последнее время никого к себе не впускал, помощи от соседей не принимал».
- Калмыков, подобно некоторым художникам его поколения, был увлечен идеей «космизма»: обращался в своих работах к теме космоса, инопланетного разума. Одна из его картин, выполненных маслом на холсте, так и называется: «Звездный перекресток». Это нефигуративное сочинение второй половины 40-х годов прошлого века, многокрасочное, с розовым и золотистым подтекстом. Глядя на него, в памяти проявляется другая картина, где-то виденная… Эта «похожая» картина – фотография далекой галактики, сделанная космическим телескопом «Хаббл» несколько лет тому назад. Сходство поражает: то же расположение деталей рисунка, та же цветовая гамма. Как это могло случиться? Объяснения невозможны.
Важной темой русского космизма была пространственная архитектура, поэтому Сергей Калмыков строит свои Вавилонские башни, уходящие в небо, и проектирует некие обитаемые аппараты для космоса. Иногда в его «космических пасторалях» вдруг появляется лягушка, которая вскоре обязательно должна превратиться в прекрасную Принцессу, и это легко объяснимо, потому что художник, проживший в одиночестве, конечно же, мечтал о подруге, но не о «Венере с примусом», как назвал он один из своих рисунков, а о милой и Прекрасной Даме.
- «Колеса пола несут человечество вперед», – говорил Калмыков и продолжал рисовать женские образы. Среди них есть не только портреты его современниц, это и загадочные принцессы, добрые феи и путешественницы из далеких Галактик, созданные богатым воображением художника и согретые его влюбленностью. «Художник – это, прежде всего, мечтатель, а не мастер», – напишет он в своих заметках.
-
Он мог написать картину, заключенную в рамку, затем создать произведение в вертикальном стиле китайской каллиграфии и тут же переключиться на другую работу и выполнить ее в зеркальном отражении. Он легко перемещается из одного мира в другой, переходит от одного стиля к другому без предупреждения. «Моя премудрость – явление стихийное», – сообщает художник. Но при этом Сергей Калмыков всегда оставался узнаваемым в проявлении своей внутренней свободы, которая подчинялась только его великой технике. - Помимо картин он постоянно писал романы, притчи, афоризмы.
Названия произведений Калмыкова полны вычурности: роман «Последние дни гастролей легендарного Касфикиса, или Апофеоз Сергея Калмыкова», автопортрет «Претендент на абсолютное бессмертие – С. Калмыков», «Необычайные абзацы», cохранились его рукописи, эссе, искусствоведческие сочинения, философские рассуждения и романы: «Голубиная книга», «Зеленая книга», «Фабрика бумов», «Лунный джаз» и другие.
Официальная критика не признавала творчество Калмыкова, оно вызывало «досадное недоумение».
"Мир болен. И нет ничего удивительного в том, что только художники могут привести мир к спасению". - писал Сергей Калмыков
Однако сейчас его творения висят в музеях Санкт-Петербурга, Москвы, Астаны и Алматы. Хранятся полотна и в частных коллекциях. Некоторые из картин Сергея Калмыкова еще можно купить тут http://bonart.kz/kalmyikov-s.html А один из американских коллекционеров основал Фонд Сергея Калмыкова.
В 1962 году Сергей Калмыков вышел на пенсию и был освобожден от работы в театре. За активное участие в производственной и общественной работе театра Калмыкова неоднократно награждали грамотами Верховного Совета КазССР (в 1940, 1945, 1959 гг.).
В марте 1967 года Калмыков был доставлен каретой скорой помощи в больницу в тяжелом состоянии, где вынесли заключение: «Истощен, речь бессвязная, походка шаткая. Параноидальный бред. Дистрофия». 27 апреля 1967 года Сергей Калмыков скончался. Перед смертью, в больничной палате, он восхищался вкусом горячей пищи. Место его упокоения неизвестно. Справедливо сказать: планета Земля.
По самым грубым подсчетам, Калмыков оставил после себя свыше полутора тысяч работ (рисунки, графика, живопись) и около десяти тысяч страниц рукописей. Сами эти рукописи представляют собою своего рода «самиздат»: сшитые, сброшюрованные и переплетенные книжки, щедро иллюстрированные. Все без исключения тексты исполнены от руки, каждая буква — рисунок, каждая страница заключает в себе законченную композицию.
[699x468]
[700x518]
[699x468]
[700x361]
[700x323]
[700x282]
В материале использованы фотографии из Центрального Государственного Архива РК.
