Ядов Яков Петрович

[показать]     Ядов Яков Петрович (настоящая фамилия Давыдов) родился в 1873 году в Киеве, на Подоле.

К сожалению биография Якова Ядова изобилует белыми пятнами. Дату его рождения пока выяснить не удалось, документы в Литфонде не сохранились. Практически ничего не известно о его родне. Нет сведений о том, где и как долго учился, прежде чем заняться журналистикой.

Начинал свой творческий путь в Киеве в газете «Последние известия». До Октябрьской революции печатал фельетоны в Николаеве, Одессе и Киеве (в киевских газетах «Последние известия» на русском языке и «Народная воля» на украинском), под литературными псевдонимами: Жгут, Боцман Яков, Яків Отрута, Яків Боцман, Пчела

После революции Яков Давыдов переехал в Одессу. Там он поработал сначала в газете «Одесские новости», под псевдонимом «Яков Боцман», а затем, в газетах «Одесские известия», «Станок», «Моряк» (здесь он вел рубрику «На баке»), где прославился написанием стихотворных фельетонов, эпиграмм и сатирических куплетов против врагов Советской власти. Так же много путешествовал по стране, поработав ещё в газетах «Трудовой Батум», «Пролетарий», «Всеукраинский пролетарий», «Харьковский пролетарий» и «Коммунист» (Харьков), «Красное Знамя» (Владивосток).

В Одессе Ядов познакомился с И. Ильфом, Е.Петровым, В.Катаевым и К.Паустовским.

[220x299]А.Дейнека. "Кабаре". 1921 г.

В середине двадцатых ЯковДавыдов выбрал себе новое имя — Яков Ядов — и занялся сочинительством куплетов для маленьких кабаретных театров. В это время Яков Ядов написал куплеты и сценические фельетоны для артистов эстрады: П. Муравского и О. Нехлюдовой («Чей ребенок?»), для Л. Утесова, для клоунов братьев Кольпетти (они первыми в 1917 году исполнили песню «Яблочко»), А. Громова и В. Милича («Мертвая душа», «Мой товарищ и я», скетч «Телеграфисты» и множество других), дуэту В. А. Глебовой и М. И. Дарской. Долгое время Яков Петрович сотрудничал с популярным в 1920-30-е годы сатириком Василием Гущинским. Но особенно тесные и дружеские отношения сложились у Ядова с Красавиным. Сохранилось несколько записок подобного содержания:
«Написанные мною фельетоны «Кто кого?», песенка «Квартирная техника» и два письма к фельетону «Новый человек» по специальному заказу т. Красавина предоставляю в исключительное исполнение указанных номеров по всему СССР исключительно т. Красавину.

[показать] В 1926 году вместе с эстрадником-куплетистом Георгием Красавиным (музыка) Яков Ядов написал песню «Бублички». Григорий Красавин - яркий артист так называемого «блатного жанра»: был особенно популярен во времена НЭПа, ученик и последователь знаменитого эксцентрика Михаила Савоярова, выступал на сцене так же, как и его учитель, со скрипкой, одновременно пел, играл в паузах, аккомпанировал сам себе, пританцовывал и дополнял пение мимическими импровизациями. Мелодия для песни была заимствована Красавиным у приглянувшегося ему популярного в то время фокстрота. В разных источниках автор мелодии указывается как «Г. Богомазов» или «С. Богомазов», однако есть мнение, что это был заграничный фокстрот.

Песня была написана на спор, буквально за несколько минут, и уже через несколько дней эту песня пела вся Одесса.  В рассказе куплетиста, наговоренном на магнитофон (1956), эта история выглядит так:

• «- Я тогда жил в Харькове, и туда приехали известные администраторы Аркадий Вольский и Борис Рейф. Они меня приглашали выступить на открытие сезона в Одессу  - в Театр миниатюр на Ланжероновской улице.  В процессе разговора, когда я старался выяснить, в чем же сегодня состоит одесская «злоба дня», они мне сказали, что в Одессе на всех углах продают горячие бублики с утра и до вечера и с вечера до утра.  Только и слышно: «Купите бублики, горячие бублики...» Вот это, сказали они, и стоило бы отразить в моей песенке. Кто это может сделать хорошо и быстро?
  
  - Только один человек — Яков Петрович Ядов! Он как раз сейчас находится в Харькове.
  
  Через несколько часов мы были на Сумской улице в квартире Ядова. Якову Петровичу очень понравилась предложенная мной музыка на скрипке.
  Он сразу загорелся:
  - «Это прекрасная идея! Надо показать в этой песенке несчастную безработную девушку, мерзнущую на улице ради куска хлеба, умирающую с голода для обогащения нэпмана, так сказать, одна из „гримас Нэпа"».
  
  Он задумался, потом сказал жене Ольге Петровне своим сиплым голосом:
  - «Ставь самовар для артиста. А я буду печь бублики…».
  
  Мы сидели в кругу семьи Ядова, пили чай, а в соседней комнате стучала пишущая машинка. И не прошло тридцати минут, как Ядов без заминки прочел текст песни "Бублики". Приехав на гастроли в Одессу, я был поражен, что, пока я ехал с вокзала на Дерибассовскую улицу, всю дорогу меня сопровождали возгласы «купите бублики!
  
  В тот же вечер я с листа исполнял «Бублики» в "Гамбринусе". На следующий день Одесса запела «Бублики»…
  А через некоторое время, когда я приехал в Ленинград, Утесов, встретив меня, сказал: «Гриша, я пою твои «Бублики». Ничего?» — «Кушай на здоровье!» — ответил я ему.» »

Также об этом факте подробно написано в воспоминаниях Константина Паустовского.

К. Паустовский в четвертой книге «Повести о жизни» рассказал о Ядове и их совместной работе, газете «Моряк» в двух главках: «Рубка мебели» (где приводит куплет одного из его фельетонов) и «Полотняные удостоверения».

«В «Моряке», — вспоминал Паустовский, — было два фельетониста: бойкий одесский поэт Ядов («Боцман Яков») и прозаик Василий Регинин. Ядов, присев на самый кончик стула в редакции, торопливо и без помарок писал свои смешные песенки. На следующий день эти песенки уже знала вся Одесса, а через месяц-два они иной раз доходили даже и до Москвы.

Ядов был по натуре человеком уступчивым и уязвимым. Жить ему было бы трудно, если бы не любовь к нему из-за его песенок всей портовой и окраинной Одессы.
За эту популярность Ядова ценили редакторы газет, директора разных кабаре и эстрадные певцы. Ядов охотно писал для них песенки буквально за гроши. Внешне он тоже почти не отличался от портовых людей. Он всегда носил линялую синюю робу, ходил без кепки, с махоркой, насыпанной прямо в карманы широченных брюк. Только очень подвижным и грустно-веселым лицом он напоминал пожилого комического актера...»

Интересны воспоминания Паустовского о его встрече с Ядовым на Кавказе. ( Следует отметить, что в своих рассказах и Г. Красавин и К. Паустовский расходятся в датах. Первый называет 1926 год, второй рассказывает о событии, случившемся на четыре года раньше (получается, что Бублики к 1922 году были уже написаны).

«Весной 1922 года я уехал из Одессы на Кавказ и несколько месяцев прожил в Батуме. Однажды я неожиданно на батумском приморском бульваре встретил Ядова. Он сидел один, сгорбившись, надвинув на глаза старую соломенную шляпу, и что-то чертил тростью на песке. Я подошел к нему. Мы обрадовались друг другу и вместе пошли пообедать в ресторан «Мирамаре»... На эстраде оркестр играл попурри из разных опереток, а потом заиграл знаменитую песенку Ядова :
... Купите бублики
Для всей республики!
Гоните рублики
Вы поскорей!
Ядов усмехнулся, разглядывая скатерть, залитую вином. Я подошел к оркестру и сказал дирижеру, что в зале сидит автор этой песенки — одесский поэт Яков Ядов. Оркестранты, услышав это, встали. Подошли к нашему столику. Дирижер взмахнул рукой, и развязный мотив песенки загремел под дымными сводами ресторана ещё раз. Ядов поднялся. Посетители ресторана тоже встали и начали аплодировать ему. Ядов угостил оркестрантов вином. Они пили за его здоровье и произносили замысловатые тосты. Ядов был растроган, благодарил всех, но шепнул мне, что хочет поскорее уйти из ресторана». ( Так что в этом случае, скорей всего, большего доверия заслуживает рассказ Григория Красавина.).

Сам Ядов о своём песенном творчестве говорил Паустовскому :
- "Если говорить всерьёз, то я ведь посетил сей мир не для того, чтобы зубоскалить, особенно в стихах. По своему складу я лирик. Да вот не вышло. Вышел хохмач". И вздыхал: "Я раздарил свой талант жадным и нахальным торгашам-антрепренёрам и издателям газет. Мне бы дожить без потерь до сегодняшнего дня, я, может быть, написал бы вторую "Марсельезу!".

Интеллигент- демократ мечтал об идейном революционном творчестве. А прославился "Бубличками". Ничего не попишешь - НЭП.

Песенка, поющаяся на разухабистый одесско-еврейский мотив, озвучила и пометила целую эпоху - эпоху НЭПа, 1920-е годы, и стала как бы ее музыкально-вокальным символом, ее звучащей визитной карточкой, а также неотъемлемой частью Одесского городского фольклора.

Одесские эмигранты перевезли «Бублички» в Нью-Йорк, и уже в конце двадцатых их распевали на Нижнем Ист-Сайде, где песню быстро перевели на идиш и она получила название «Бейгелах». "Бублички" на идиш приобрели совсем другой смысл. В дословном переводе с идиш появились такие слова:
Я стою один на улице.
В дожде я весь промок.
Последние бублички
Купите у меня.

Интересен и такой жизненный факт судьбы. В начале XX века в Киеве, на Подоле, жил еврей по фамилии Бейгельман. Предки его были бубличниками, и фамилию свою получили по роду профессиональной деятельности (бейгель – значит бублик).

Бейгельман занимался тем же самым. В поисках лучшей жизни один из его сыновей уехал в начале 20-х в Америку и оказался в еврейском квартале Манхэттена, где жили в те годы его земляки, выходцы из России. Вскоре у него родились две дочки – Мина и Клара.
Как-то, где-то на улице Мина услыхала песенку «Бейгелах», которую легко запомнила и стала часто её напевать. И как это бывает только в сказках и голливудских фильмах, её пение случайно услышал профессиональный музыкант и, поразившись вокальными данными, пригласил шестилетнюю девочку спеть и сделать запись на еврейском радио (идишистский канал WMND или 1050 - газеты "Форвертс").

Первое же выступление маленькой артистки явилось началом музыкальной карьеры родившегося в будущем всемирно известного дуэта.
Мина стала Мерной, Клара – Клэр, а фамилию Бейгельман переделали в Берри. Так родился всемирно известный дуэт «сестры Берри»,а первой песней в их репертуаре стали те самые «Бублички», которые по странному стечению обстоятельств были «основой» их фамилии.
[480x342]
Сёстры Клара и Минни Берри (настоящая фамилия - Бейгельман)

В 1930-е годы песню "Бублики"  на французском пела Дамия - Мари-Луиза Дамьен, которая вошла в историю французского шансона не только как трагическая певица. В её голосе смешались рыдания и мятежность - так говорил о голосе Дамии один из её современников. Песня в исполнении певицы превращается в драму, где важно всё - свет, движения актрисы, её фигура, похожая на греческую статую, её облегающее платье и обнаженные плечи.

Яков Петрович прекрасно сам исполнял «Бублики» на эстраде, однако очень скоро его затмили Леонид Утесов и Пётр Лещенко, взявшие «Бублики» в свой репертуар.... Утёсов пел песенку с явным удовольствием, даже зажмуривая при этом глаза.
И говорил, что она - про тесто, то есть не "Протеста", а "Про тесто, про бублички".

Ночь надвигается, Фонарь качается, И свет врывается В ночную мглу… А я, немытая, Тряпьем покрытая, Стою, забытая, Здесь — на углу.

Горячи бублики Для нашей публики, Гоните рублики Вы мне в момент… За мной гоняются И все ругаются, Что полагается Мне взять патент.

Горячи бублики Для нашей публики, Гони-ка рублики, Народ, скорей! И в ночь ненастную Меня, несчастную, Торговку частную, Ты пожалей.

Здесь трачу силы я На дни постылые, А мне ведь, милые, Шестнадцать лет… Глаза усталые, А губки алые, А щеки впалые, Что маков цвет.

Здесь, на окраине, Год при хозяине, Проклятом Каине, Я состою. Все ругань слушаю, Трясусь вся грушею, Помои кушаю, Под лавкой сплю.

Горячи бублики Для нашей публики, Гоните рублики Мне кто-нибудь… Суженый встретится, И мне пометится… …Мой честный путь.

Горячи бублики Для нашей публики, Гони мне рублики, Народ, не зря. Тружусь я ночкою, Считаюсь дочкою И одиночкою У кустаря.

Твердит мне Сенечка: «Не хныкай, Женечка… Пожди маленечко - Мы в загс пойдем». И жду я с мукою, С безмерной скукою… Пока ж аукаю Здесь под дождем.

Отец мой пьяница, Гудит и чванится. Мать к гробу тянется Уж с давних пор. Совсем пропащая, Дрянь настоящая — Сестра гулящая, А братик вор!

Гони мне рублики, Для нашей публики <Купите бублики>, Прошу скорей, И в ночь ненастную Меня, несчастную, Торговку частную, Ты пожалей! "

Под музыку "Бубличков" в 20-е годы танцевали фокстрот, а в Соловецком театре отбивала чечетку парочка – Савченко и Энгельфельдт. Урки ревели, выли от восторга...

Постепенно, запетая народом, песня «Бублички» стала значительно короче, - ушли социальные темы, куплеты, связанные с нэповскими реалиями. Они потеряли свою актуальность. А какие-то фразы народная молва «отредактировала» на свой лад. Её многочисленные исполнители, от профессионалов до ценителей из числа простых граждан, вносили что-то своё.

И, как часто бывает, с ушедшей в народ песней, появились многочисленные "народные" варианты.

Как бы там ни было, "Бубликам" или "Бубличкам", написанным "на типичный одесско-еврейский мотив" была уготована "самая знаменитая и долгая жизнь из всех нэпмановских песен".

А в начале тридцатых появился и «истинно русский» «белоэмигрантский» вариант, который распевал в парижском ресторане бежавший из Одессы в девятнадцатом Юрий Морфесси.

Однажды Исаака Дунаевского спросили:
- Какая ваша самая любимая песня протеста?
- " Бублички", - ответил Дунаевский. – Лучшей песни про тесто еще никто не написал!

Яков Ядов автор сотен хлестко зарифмованных песенок, стихотворных фельетонов, сатирических сценок, эпиграмм, которые на протяжении трех десятилетий звучали со множества столичных и провинциальных эстрад, появлялись на страницах десятков газет под псевдонимами Аника Воин, Жгут, Мартын Задека и наиболее употребительным - Яков Ядов. По исполняемости на эстраде он в своё время занимал одно из первых мест.

Некоторые источники приписывают Якову Ядову также авторство слов трёх других супер-«хитов» тех времен – "Гоп со смыком", "Цыпленок жареный" и "Мурка", хотя точно эти сведения и не подтверждены.

Если дело обстоит именно так, то 1920-е годы в нашей стране с точки зрения их отражения в культуре можно считать «эпохой песен Ядова» ничуть не в меньшей мере, чем начало – «эпохой песен Окуджавы», а вторую половину 1980-х – «эпохой песен Цоя»

В 1929 году Ядов живёт и работает в Ленинграде, а с 1930 года переберается в Москву, где печатается в газетах «Труд» и «Вечерняя Москва».

Он активно сотрудничал с Утесовым, Козиным и множеством других не столь известных исполнителей.

Ядов является автором популярных песен в исполнении Вадима Козина с его же музыкой «Любушка» («Нет на свете краше нашей Любы, Чёрны косы обвивают стан,
Как кораллы розовые губы, А в очах бездонный океан... ») - 1939 г., и «Смейся, смейся громче всех…» - 1940 г. ; а также "Лимончики" в исполнении Леонида Утёсова.

Яков Петрович был чрезвычайно востребован и популярен. Его скетчи, фельетоны, песни на его стихи исполнялись буквально во всех театральных кабаре. Ещё он автор нескольких сценариев первых советских агитфильмов.

• 1919 — «Запуганный буржуй»
  
• 1919 — «Азиатская гостья»
  
• 1923 — «Магнитная аномалия» (Производство: ВУФКУ (Одесса); режиссёр Пётр Чардынин (к сожалению фильм не сохранился). О двух предыдущих фильмах не сохранилось даже информации. Ничего — кроме названия.

Его популярность естественно раздражала его коллег по эстрадному цеху, брала их, что называется, за живое, и они делали всё возможное, чтобы избавиться от успешного конкурента.
Поэтому, к сожалению Яков Петрович Ядов пришелся не ко двору партийным надсмотрщикам над искусством, в том числе и над эстрадой. В начале 30-х годов травля со стороны РАППа, официально объявившего борьбу с «ядовщиной» на эстраде, довела литератора до микроинсульта, причем в больницу его отказывались класть, как не члена профсоюза (почти по Ильфу и Петрову), а в профсоюз не принимали. Литератора буквально спасло тогда личное обращение его жены к И.В. Сталину, очень любившему слушать «Бублики» в исполнении Леонида Утесова. И немедленно из секретариата Сталина последовало распоряжение о предоставлении Якову Ядову всех видов лечения. Его положили в больницу, и он был спасен.

В конце 30-х годов Давыдов-Ядов был исключен из Литфонда под предлогом, что его «литературная продукция не имеет художественной ценности». Тогда литератор уже серьезно болел, нуждаясь в средствах на отдых и лечение, однако Литфонд отказывал ему, как не члену Литфонда (но и не рассматривая его заявления о приеме в Литфонд) не только в материальной помощи, но и в ссуде. Только после нового обращения лично к И.В. Сталину небольшая ссуда была получена.

Затем Яков Петрович от отчаяния и чувства безысходности посылает письмо Генеральному прокурору СССР А.Я. Вышинскому с просьбой о помощи.
В письме от 16 апреля 1940 года Ядов писал: "Я чувствую, что меня решили ликвидировать.
В 1929 году в Ленинграде, где я тогда жил и работал, организовалось некое ОСЭ (общество советской эстрады). Свою деятельность ОСЭ начало борьбой с "ядовщиной". Видя, что силы неравны, что меня могут угробить, я уехал в Москву. Но в Москве я не спасся. Рапповцы устроили мой "творческий вечер", на котором разгромили меня в пух и прах, причислив к лику классовых врагов. При этом один из ораторов с циничной откровенностью заявил:
- Ядова надо ликвидировать, так как из-за таких, как он, нас (то есть рапповцев) на эстраде не исполняют".

Возымело ли действие это обращение – неизвестно. В том же 1940 году Яков Петрович Ядов-Давыдов скончался.Он похоронен в Москве, на Новом Донском кладбище. Его захоронение - в самой первой колумбарной секции внешней ограды (как войдешь в ворота, сразу налево, колумбарий 9, рядом с захоронением кинорежиссера Маргариты Барской), однако состояние его - скверное. Смотреть за ним некому - родных не осталось.

На месте фото на урне - ошметки, и мы уже не видим "лица печального клоуна", как написал о Давыдове-Ядове Константин Паустовский. На урне с прахом надпись - "драматург". Никто сейчас не помнит такого драматурга и его пьес, но несколько песен и сейчас помнят, понятия не имея, кто их автор.

На состоявшемся в 2007 году клейзмер-фесте в штате Нью-Йорк современная американская группа "Голем", именующая себя панк-клейзмер-рок-музыкой, лихо под аккордеон исполнила песню по-русски - ту самую, где "фонарь качается и мильтон ругается" - правда, с чудовищным бруклинским акцентом. И это в очередной раз доказывает: Яков Ядов был прав, что писал куплеты, а не лирику.

В одном из своих эссе Александр Генис писал: «Если бы мне пришлось выбрать главный дар еврейской кухни Америке, то им бы стал русский бублик. На заре XX века его привезли в Америку бежавшие от погромов евреи. В память об этом он здесь до сих пор называется на идиш: бейгел. Обнаружив, как все наши эмигранты, повышенную жизнестойкость, бублик сохранил если не содержание, то форму и секрет: перед выпечкой его крестят крутым кипятком. После этого, что к нему ни добавишь - лососину, джем, арахисовое масло, он упорно остается собой: удачным сочетанием внешней мягкости, внутренней неподатливости и тайны своей непостижимой середины. Твердо храня эти национальные черты, бублик завоевал Новый Свет, как конквистадоры, - не числом, а умением.

Перейдя, примерно в то же время, что Набоков, на чужой язык, он втерся в доверие, чтобы выдавить с американского стола квадратный супермаркетовский хлеб, глинобитные английские маффины и вредные французские круассаны. Готовый принять в себя все иноземное, бублик отдается чужому с азартом и доверием.
В Техасе к нему подмешивают красный перец, в Калифорнии посыпают сушеными помидорами, в Манхэттене подают с «Нью-Йорк таймс». Даже в Москву теперь бублик является инкогнито. Своими глазами я видел вывеску на Тверской, где большими русскими буквами была сказано ясно и просто: «Канадские бейгелы». Так не об этой ли восприимчивости мечтал Достоевский, говоря о «всесоединяющей русской душе»?

Бесхитростная, в меру жалостливая, в меру задорная и разухабистая, песня Ядова стала символом своей эпохи. И не только. Её передавали из поколения в поколение, как нечто созвучное глубоким человеческим переживаниям.

"Бублики" ободряли людей и объединяли. И в самой России, и за ее пределами. Там, где бублики, они же бейгеле, срослись с чем-то дорогим и заветным.
Завидная участь песни. Завидная участь её автора, человека редкого песенного дарования, Якова Ядова.

Источник