И когда я сижу в офисе, а за окном начинает сечь снежная крупа, цементный завод стоит серой громадиной и слышны гудки товарных поездов, то сердце мое стискивается от тоски и проваливается во внутренности, а в голове встают события, которых вроде никогда и не было и разом перехлестывают друг друга.
В детстве я часто сидела у окна в зале в квартире моей бабушке, обставленной по советской моде толстостенными шкафами , которые пахнут лаком и деревом и чем-то еще химическим. Я сижу на стуле возле подоконника и колупаю белую краску, которая местами отпузырилась. Подоконник для меня огромный, поэтому краски хватит отдирать еще до конца зимы, когда становится скучно делать уроки. Прямо под окном находятся маленькие участочки, насаженные друг на друга, отделенные клочками заборов. На заборах сидят толстые грязные кошки, поджав под себя хвостики и охотятся на синиц. А чуть подальше над гаражами торчит огромная, невероятно правильной формы труба завода. Зачем она эта труба, я не знаю, но потсроил ее мой дед, так говорит моя мама и бабушка. И я точно как он ее стоил, молодой жилистый дед, как на старых фото лазил с цементом и кирпичами и каждый день по чуть-чуть строил, как из мультика про мышонка, который пел песню про какой чудесный день. Откуда не посмотри из квартиры, везде виднеется эта труба. Он кажется такой близкой, но я уже знаю,что это только кажется, на самом деле она далеко на заводе и до нее пешком очень долго идти, а потом она отгорожена огромной бетонной стенкой, как и весь завод, где мой дедушка работает директором.