Единственная книга Марии Петровых при её жизни

вышла не в Ярославле, где родилась, не в Москве,

где прожила большую часть жизни, а в Армении.

И названа была эта первая книга не без умысла – "Дальнее дерево".

Знакомая с ранней юности со всеми ведущими российскими поэтами,

сама она в поэтическом лесу стояла на обочине, "дальним деревом".

Написавшая первое стихотворение в детстве, рано осознавшая себя поэтом,

но державшая в руках свою первую книгу в шестьдесят лет,

она чувствовала неловкость, как женщина, всю жизнь ходившая в неброском,

увидала бы себя вдруг в чём-то ярком, привлекающем взоры.
О муках творчества, о том, как начинаются стихи, она сама сказала:

 

И вдруг возникает какой-то напев,
Как шмель неотвязный гудит, ошалев,
Как хмель оплетает, нет сил разорвать,
И волей-неволей откроешь тетрадь.

От счастья внезапного похолодею.
Кто понял, что белым стихом не владею,
Кто бросил мне этот спасательный круг,
Откуда-то рифмы сбегаются вдруг.

Их зря обесславил писатель великий
За то, что бедны, холодны, однолики,
Напрасно охаял он "кровь и любовь",
И "камень и пламень", и вечное "вновь".

Не эти ль созвучья исполнены смысла,
Как некие сакраментальные числа.
А сколько других, что поддержат их честь.
Он, к счастью, ошибся – созвучий не счесть.

 

*** 

Бесценный дар поэта зарыла в землю я.
Велению не внемля, свой дар зарыла в землю.
Для этого ль, затем ли я здесь была, друзья.
На миру, на юру неприютно мне и одиноко.
Мне б забиться в нору, затаиться далеко-далеко.
Чтоб никто, никогда, ни за что, никуда, ниоткуда.
Лишь корма и вода, и созвездий полночное чудо.
Я здесь любила все как есть, не рассказать...
Весну любила за весну, а зимушку за белизну,
А лето за угрюмый зной. А осень...

У нее со мной был уговор особый,
Узнать его не пробуй.