В замечательной книге Владимира Муравьева «Московские слова и словечки» чаю посвящена отдельная глава. И это, конечно, не случайно.
Московское чаепитие – совершенно особое явление. Ведь неспроста в ХIХ веке повсеместно употреблялось выражение московское чаепитие, а москвичей дразнили чаехлебами. Все, что касалось чаепития в Москве, нашло выражение в языке, в московских словечках, присловьях и шутках. Итак, в 1638 году посол царя Михаила Федоровича к монгольскому хану привез царю в подарок несколько пудов какого-то сушеного листа, но царь подарком не заинтересовался. А двадцать лет спустя царскому наследнику, царю Алексею Михайловичу иностранный доктор посоветовал пить чай как лекарство. Вслед за царем «лекарство» начали пить и бояре. Привыкли к чаю не сразу, потому что стоил он недешево. Однако уже в популярнейшей русской книге начала ХIХ века «Всеобщее и полное домоводство» В.А Левшина говорится: «Свойство сего напитку осаждать пары, освежать и очищать кровь. Пьют поутру для возбуждения жизненных духов и аппетита, а через несколько часов после обеда – в способствовании пищеварения». В очерке известного бытописателя Москвы И. Кокорева «Чай в Москве» говорится: «Кто знает Москву не понаслышке, тот согласится, что чай – пятая стихия ее жителей». Старожилы считали, что по-настоящему пить в Москве чай начали «после француза», то есть в начале ХIХ века.
«Истинные любители чая, – говорит Кокорев, – пьют его с толком, то есть совершенно горячий… Когда он погружает нервы в сладостное онемение. По-настоящему его следовало пить без сливок и без сахара внакладку, можно было пить с сахаром вприкуску, чтобы не испортить вкус напитка. Сахар же употреблялся особый, не прессованный, а литой, который до революции выпускали в виде пирамид, называвшихся “головами”. Его кололи на маленькие кусочки сахарными щипцами, которые были в каждом московском доме. Одним из главных условий настоящего чаепития было его изобилие: человек, который был доволен своим чаепитием, говорил о себе, что он “усидел самовар”».
В ХIХ веке в купеческом, мещанском и чиновничьем кругах чай, представьте себе, был показателем человеческих отношений. Если о людях говорили, что «они вместе чай пить ходят», значит, отношения были лучше некуда. А в случае, когда о них отзывались «который день чай пить врозь ходят», было понятно, что между ними пробежала черная кошка.
Журналист середины ХIХ века Н. Поляков, описывая нравы москвичей, утверждал, что их «привязанность к чаю не имеет границ… самый последний бедняк скорее откажет себе в пище, в одежде, но никогда не лишит себя удовольствия попить чайку. Он работает нередко для того только, чтобы приобрести несколько копеек, которые он тотчас же относит в мелочную лавку за несколько золотников чая, чтобы отвести душу, как выражаются простолюдины».
Широкое известное ныне выражение «дать на чай» появилось в середине ХIХ века. У Полякова читаем: «В Москве редко просят на водку, всегда на чай». А вот и Владимир Даль: «Ныне уж нет сбитню, а все чаек; не просят на водку, а просят на чай».
Во времена Даля появилось и слово «начайные», которое со временем превратилось в известное нам слово «чаевые». Московское выражение «на чай» к концу ХIХ века быстро распространилось по всей России. Также в Москве родилось и слово «чаевничать».
В ХIХ веке питье чая делилось на домашнее и в заведении. Но прежде чем поговорить об этом, вспомним о главном предмете чайного стола – самоваре. Он известен в России с начала ХVII века. Поэтому во времена Пушкина вместо «пить чай» говорили «самоварничать». А любителей чая называли самоварниками, или, по свидетельству Даля, «чаепийцами». Известный нам чайник появился куда позже самовара и служил при нем подспорьем, потому что в него клали заварку и наливали кипяток из самовара. И назывался он в то время «посудиной». В «Толковом словаре» Даля мы с удивлением читаем, что первое значение слова «чайник» – это «охотник до чая», а второе, побочное – это «посудина с ручкой и носком для настою чая». А современник Даля П. Вяземский называл самовар «неугасимым дедом» и посвятил ему замечательное стихотворение.
Есть известное описание вечернего московского чаепития и у А.Н. Островского: «В четыре часа по всему Замоскворечью слышен ропот самоваров… Если это летом, то в домах открываются все окна и …составляются семейные картины. Идя по улице в этот час дня, вы можете любоваться этими картинами. Вот направо, широко распахнутого окна, купец…с невозмутимым хладнокровием уничтожает кипящую влагу, изредка поглаживая свой корпус в разных направлениях: это значит, по душе пошло, то есть по всем жилкам…»
Было еще светское чаепитие. «Обед или бал, – говорилось в книге “Хороший тон”, изданной в 1881 году, – бывают причиною многих хлопот и забот. Чай же, напротив того, не причиняет никаких беспокойств, и чем лучше присутствующие знают друг друга, тем приятнее и веселее проводится время».
Что же касается чаепития в заведении, то есть в харчевне или трактире, это был своего рода ритуал. В Москве середины ХIХ века было несколько сотен подобных заведений. «Ни одно тяжебное дело, ссора или мировая, дела по коммерческим оборотам и т.п. никогда не обойдутся без чая, – писал современник.– Чай у москвича есть благовидный предмет для всех случаев».
Великим достоинством трактира была мытищинская вода. Помните картину «Чаепитие в Мытищах»? Мытищинская вода славилась своим необычайным вкусом. По всей дороге от Москвы до Мытищ трактирщики всегда специально напоминали посетителям, что чай у них не на обычной колодезной воде, а на мытищинской.
Уже давно вода везде стала другой, а выражение «чаепитие в Мытищах» осталось. Наш удивительный язык сберег то, что не сумели сберечь люди.
Ольга Богуславская