Заключительная часть трилогіи "Амальрикъ: воинъ Іисуса Христа"

Часть І "Амальрикъ и Анна"

Часть ІІ "Дѣянія Амальрика": ІІ-1; ІІ-2

 

Месть Анны

 

— Амальрикъ, мой братъ, ниспослало всевышнее небо

Тебя въ утѣшенье предъ скорымъ моимъ часомъ смертнымъ,

Ты немощи носишь одинъ лишь безсильнаго брата.

Я днесь умираю – ты кормишь водою и хлѣбомъ,

И дышишь со мною ты воздухомъ тягостно-спертымъ.

Амальрикомъ звался мой братъ, что со мною когда-то

 

Ходилъ воевать за возлюбленный край — Палестину,

Тогда полюбилъ онъ гречанку, красавицу Анну.

Изъ устъ моихъ, братъ, ты не разъ уже слышалъ объ этомъ.

Какъ много, Амальрикъ, твое утѣшительно имя!

И какъ кровоточитъ на сердцѣ глубокая рана:

Другъ друга они не увидятъ уже на томъ свѣтѣ.

 

Тотъ въ рай не войдетъ, кто отвергъ даръ Всевышняго Бога,

Кто крестъ не поднялъ свой, безсильно рыдаетъ надъ жизнью,

Её кто прервалъ вѣроломно коварной рукою.

Надъ нимъ приговоръ справедливо судящаго Слова,

Не узритъ уже онъ сокрытую въ небѣ отчизну —

Горитъ отъ стыда, неизцѣльной терзаясь тоскою.

 

Амальрикъ погибъ за Христа отъ руки Ацефала.

Предатель въ аду – его ввѣкъ не изсякнутъ мученья,

Амальрикъ же вѣчно въ раю наслажденья вкушаетъ.

И горько о миломъ прекрасная Анна рыдала,

Ей тягостнымъ стало безсмысленной жизни томленье —

И страшенъ былъ грѣхъ, что навѣкъ небеса закрываетъ.

 

— О нѣтъ, Теодоръ! Не суди ты её понапрасну.

Себя умертвила она не къ погибели вѣчной:

Погибла красавица, милаго тѣмъ воскрешая.

Не мужъ я, а женщина. Сильной любовію страстной

Тогда не отвергла я Божьяго дара безпечно –

Я стала Амальрикомъ, месть за него совершая.

 

Прекрасные волосы срѣзала я, не жалѣя,

Я женскія ризы свои на мужскія смѣнила,

И въ путь собралась я, запасшись ѣдой и деньгами.

И отчій свой домъ я безъ страха покинула смѣло,

Что Анной была я, тогда я навѣкъ позабыла,

И Богу клялась я до смерти такими словами:

 

«Всевышній Господь! Всемогущій, благой Вседержитель!

Въ чертогахъ Своихъ упокой ты красавицу Анну,

Позволь Ты Амальрику дѣло продолжить святое.

Христе Іисусе, распятый за насъ Искупитель!

Мнѣ встрѣча съ возлюбленной паче спасенья желанна.

Её буду ждать я, до смерти не зная покоя.

 

И, милаго друга честную главу лобызая

(Доселѣ она въ моей кельѣ съ любовью хранится),

Отплыла я въ Акру паломникомъ благочестивымъ.

И въ городъ священный я, пѣшій свой путь совершая,

Чтобъ крестному древу въ молитвѣ святой поклониться,

Изслѣдуя мысли, безбожныхъ убійцъ не простила,

 

Что милаго друга насильственно жизни лишили.

О, Боже Распятый! Твоихъ я убійцъ-іудеевъ

Готова простить, но не тѣхъ, кто любимаго друга

Со мною жестоко коварнымъ мечомъ разлучили –

До смерти карать буду я богомерзкихъ sлодѣевъ,

За милаго мстя, мнѣ любимой не быть ужъ супругой.

 

Гостиница скромно встрѣчала меня у дороги,

За малую плату – обѣдъ и постеля съ клопами.

Обѣдъ подала мнѣ дѣвица, грустны ея очи:

«Прими, не побрезгуй, вѣдь кушанье наше убого.

Почтить христіанскаго воина рады мы сами,

Но князь мусульманъ непомѣрныя подати хочетъ.

 

Двоюнадесятое лѣто живу я въ дѣвицахъ.

"Стара, — говоритъ онъ, — Аиша была помоложе.

Тобою мнѣ подать отецъ твой сегодня заплатитъ".

И въ клѣткѣ златой погибать будетъ вольная птица,

И нѣжная юность растлится на мерзостномъ ложѣ.

Здѣсь всѣ христіане – рабы Магометовой знати».

 

«Когда же придутъ за тобой?», — я её вопросила.

— «Къ ночи я сегодня для брака должна быть готова.

Въ гаремѣ я буду покорной и вѣрной рабою.

Слаба здѣсь креста, велика полумѣсяца сила,

Я выдохну къ Богу въ молитвѣ покорное слово,

Меня Онъ утѣшитъ, когда примирюсь я съ судьбою».

 

«Напрасно, красавица, такъ ты поникла душою,

Свою красоту ты напрасно считаешь проклятьемъ:

Сегодня со мной ты – тебя мусульманинъ не тронетъ.

Амальрикъ мнѣ имя, и движимъ я страстной мечтою:

Иль милой возлюбленной буду вкушать я объятья,

Иль съ честью меня на священной землѣ похоронятъ.

 

Мы всѣхъ мусульманъ на священной землѣ уничтожимъ,

Джихадъ полумѣсяца краснаго крестъ не сломаетъ,

Пылаетъ въ аду Магометъ ихъ до днѣшняго часа.

Его я страданья во дни моей жизни умножу:

Пусть зритъ богомерзкій, своими очами познаетъ,

Сколь тщетны плоды мусульманства порочнаго кваса».

 

Открылась тутъ дверь, и заходитъ, богато украшенъ,

Съ лицомъ благороднымъ и гордымъ, доволенъ собою,

Тутъ юноша знатный, съ нимъ воина два для охраны.

«Марьямъ! — онъ окликнулъ, былъ голосъ его нѣжно-страшенъ, —

Ты дѣвство оплакала. Нынѣ смирись ты съ судьбою:

Ты дѣвой была – будь женою заутра ты рано».

 

И я отвѣчала: «Ты сгинешь въ аду, грязный нехристъ!

На честь христіанки, поганый, ты зря посягаешь.

Амальрикъ мнѣ имя, я месть сарацинамъ свершаю.

Доколѣ Богъ терпитъ исламъ, Магометову мерзость!

Ты гурій въ раю, похотливый, увидѣть желаешь,

Но адъ не сокроетъ обманная видимость рая».

 

Съ лицомъ искаженнымъ подходитъ ко мнѣ мусульманинъ,

Свой мечъ достаетъ и во гнѣвѣ его подымаетъ,

Мной страхъ овладѣлъ, и кончина моя приближалась.

Не въ силахъ я двинуться. Вдругъ изо рта его прямо,

Меня окловавивъ, мгновенно стрѣла вылетаетъ —

Тотъ палъ на меня, и невольно я съ нимъ обнималась.

 

Отбросила тѣло я, вижу, какъ въ крови заката

Отважный наѣздникъ разилъ сарациновъ, сіяя:

Копьемъ одного поразилъ, а другому копытомъ

Главу онъ разбилъ. Христіанскаго ль вижу я брата,

Иль вѣстникъ онъ Бога, и сила была въ немъ святая?

Но тайна сія не была мнѣ въ тотъ вечеръ открыта.

 

О всадникъ таинственный! Спасъ вѣдь меня ты отъ смерти,

Ты спасъ отъ позора дѣвицу, что лѣтами юна,

Явился какъ молнія ты, и какъ молнія скрылся.

Сколь много ещё въ этой жизни земной круговерти

Ты явишься мнѣ, но немногія смѣнятся луны —

И въ часъ роковой мнѣ прекраснѣйшій ликъ твой открылся.

 

И вновь я иду, безымянный, невѣдомый странникъ,

Въ Іерусалимъ, чтобъ святому Кресту поклониться,

Въ лохмотьяхъ бродяги, меня не узнать въ той одеждѣ.

Былъ христіанинъ въ этомъ городѣ словно изгнанникъ,

И шёлъ онъ понуро, не смѣя главой восклониться —

Что было когда-то, ужъ болѣ не будетъ какъ прежде.

 

И такъ я молилась, въ слезахъ лобызая Распятье:

«О, Господи Боже! Услышь Ты души воздыханье,

Не храбраго воина – Анны, дѣвицы ничтожной.

Душевную горечь въ словахъ не могу передать я,

Душа очерствѣла моя и изсохли рыданья,

Но женскую немощь прозрѣть Всемогущему можно.

 

Храни Ты меня на пути, да безплоднымъ не будетъ

Скитанье мое, что не ради себя совершаю,

Но ради Амальрика — путь свой въ скорбяхъ и болѣзняхъ.

Ихъ не убоится лишь тотъ, кто поистинѣ любитъ,

Изсохшія слёзы ронять я себѣ запрещаю.

Быть можетъ, увидимся скоро мы въ Царствѣ Небесномъ».

 

Въ гостиницѣ бѣдной устроились мы, христіане.

И слышала я о событіяхъ, бывшихъ со мною

Ещё такъ недавно — неузнанной я пребывала.

Одинъ: «Говорятъ, что награду даютъ мусульмане,

И древо Креста заберетъ тотъ паломникъ съ собою,

Кто дикаго всадника сдѣлаетъ вдругъ ацефаломъ».

 

Другой говоритъ: «Что за всадникъ крылатый явился?

Разитъ мусульманъ онъ жестоко, пощады не знаетъ.

Неужто Амальрика намъ небеса воскресили?

Кошмарный тотъ сонъ мусульманъ до сихъ поръ не забылся».

И третій: «Глупы небеса, разъ его воскрешаютъ:

Надѣлаетъ бѣдъ онъ своею неистовой силой.

 

Но ради Святаго Креста ту главу удалую

Снесла бы десница моя, ни мгновенья не дрогнувъ,

Мы Крестъ бы спасли, и угроза бы насъ миновала».

Не въ силахъ я вынести рѣчь ту кощунственно-sлую,

Тогда поднялась я, посудой безжалостно грохнувъ,

Ему прошипѣла: «Ты вспомнишь ещё Ацефала!

 

Онъ – трусъ и предатель, Амальрика подло убившій,

Теперь вѣроломный въ аду пребываетъ вовѣки,

Гдѣ червь не умретъ и огонь никогда не угаснетъ.

Заткнись, лицемѣръ, рабъ, не Древо Креста возлюбившій,

Въ словахъ лицемѣрныхъ: не Бога ты рабъ – человѣка!

Погибель свою ты въ словахъ своихъ выразилъ ясно».

 

Едва насъ паломники съ миромъ отъ драки разняли.

Но я не ошиблась: наутро смотрю – у порога

Лежитъ съ перерѣзаннымъ горломъ паломникъ-предатель.

Убійцу его, вѣроятно, доднѣсь не сыскали.

Создатель молчитъ, но во гнѣвѣ караетъ Онъ строго.

О, благословенъ будь вовѣки мой Богъ и Создатель!

 

Чисты мои руки отъ крови, не я погубила

Предателя, хоть я и рада, что правда свершилась.

Погибель его никогда и никто не оплачетъ.

Будь благословенна его погубившая сила!

Любимаго память достойно тобою отмстилась,

Предатель въ аду — и напрасно онъ милости алчетъ.

 

И вотъ, возвращаюсь я въ Акру по той же дорогѣ.

И тамъ, гдѣ недавно пріютъ для уставшаго тѣла

Нашла я – теперь обгорѣвшія стонутъ руины.

И такъ я молилась, прося Всемогущаго Бога:

«На гибель невинныхъ воззри, на жестокое дѣло,

Да милость Твоя не обрящетъ прощенья ихъ винамъ,

 

Кто огнь и мечъ по землѣ, разрушенія сѣя,

Пронесъ горделиво, дѣтей Авраама отъ блуда,

Луну осквернившихъ своимъ богомерзостнымъ знакомъ.

Молю, покарай ихъ рукой справедливой Своею,

Спаси христіанъ, Милосердный, яви же Ты чудо!

Доколѣ терзать христіанъ мусульманскимъ собакамъ?»

 

И грома раскаты мнѣ тотчасъ явились отвѣтомъ.

Но вопль сердечный не Божьи услышали уши:

Язычникъ скакалъ на конѣ и, Христа проклиная,

Услышавъ, сказалъ: «Добрый странникъ, позволь мнѣ совѣтомъ

Тебѣ пособить. Ты совѣтъ добродѣтельный слушай:

Напрасно клянется тобой моя вѣра святая.

 

Мой богъ – Магометъ, всѣхъ сильнѣе онъ, миръ его праху,

Не огнь и мечъ, христіанамъ презрѣннымъ подобясь,

А миръ и любовь всему міру несетъ во спасенье.

Но, коль ненавидишь ты миръ, то, клянусь я Аллахомъ,

Ничтожный трибожникъ, чье сердце, всё болѣе sлобясь,

Святую религію мира отвергло съ презрѣньемъ —

 

Ты днесь за языкъ богохульный разстанешься съ жизнью,

Умолкнешь навѣкъ ты, не будешь хулить Магомета,

А съ нимъ Аполлона прекраснаго и Тервагана.

Съ небесъ на хулителей смотрятъ они съ укоризной,

И кровь да прольется – они призываютъ къ отвѣту,

Священныхъ боговъ почитаютъ вѣдь многія страны.

 

Язычникъ смѣётся, коня на дыбы подымаетъ,

И вскачь онъ несется, и сбить меня наземь стремится,

И страшныя звуки изъ дьявольской глотки клокочутъ.

Близка моя смерть, и меня ужъ она настигаетъ,

Сама я не помню, смогла какъ тогда уклониться.

«Лалла лилалла!» — крикнулъ нехристъ, что было въ немъ мочи.

 

И вновь на меня одержимый язычникъ несётся,

Какъ всадникъ изъ бездны, кричитъ, разрывая пространство.

Сковалъ меня страхъ, я стою, не могу шевелиться.

Душа обмерла моя, тѣло мое не спасется,

И боль сожалѣнья о томъ, что погибла напрасно,

Мнѣ зрѣть помѣшала, какъ на бокъ язычникъ валится.

 

Очнулась я въ домѣ, лежу я на мягкой перинѣ,

И будто нетлѣнно меня окружаетъ сіянье,

Жива или нѣтъ я, тогда я не вѣдала ясно.

Откроется дверь, и войдетъ мой Амальрикъ любимый,

И скоро свершится томившее насъ ожиданье

Въ небесной Христовой любви упоительно-страстной.

 

И дѣва вошла, и померкло сіянье предъ нею,

Лицо мое страстно она со слезами лобзала.

«На радость всѣмъ намъ не погибъ благородный воитель!

Не сломятъ язычники лютою силой своею

Христовыхъ людей, — непрестанно она повторяла. —

Будь славенъ вовѣки, Іисусе Христе, Вседержитель!

 

Марьямъ я. Ты помнишь, какъ ужинъ тебѣ подносила

И, христіанина-заступника храбраго видя,

Тебѣ излила я души моей горькія слезы.

"Амальрикъ я," — молвилъ ты, полонъ отваги и силы,

И вмѣстѣ съ Элизіемъ храбрымъ исламъ ненавидя,

Спасли вы меня отъ растлѣнья нависшей угрозы.

 

Но мстителенъ нехристъ. На тѣхъ, кто, заботясь о благѣ,

Ему не поддался, пороку его потакая,

Его не остынетъ вовѣки лютѣйшая sлоба.

Мы бросили домъ. Изможденны, голодны и наги,

Пришли мы въ сей домъ, и рука насъ призрѣла благая:

Въ землѣ крестоносцевъ мы будто въ Христовой утробѣ.

 

Элизій, таинственный всадникъ, тебя намъ доставилъ,

Велѣлъ позаботиться намъ о твоемъ исцѣленьѣ,

Онъ скоро вернется, кузнецъ ему сдѣлаетъ стрѣлы.

И Богу молюсь я, чтобъ милостью Онъ не оставилъ

Достойнаго Ѳеодорита въ своемъ попеченьѣ

Въ свой домъ онъ принлъ насъ. Куётъ онъ рукою умѣлой

 

Для воиновъ Божьихъ оружье, остритъ онъ желѣзо,

Не знаютъ пощады орудія освобожденья

Земли христіанской отъ тяготъ исламскаго ига.

Надѣемся мы, что Господь вытретъ съ лицъ нашихъ слезы,

Довольно уже отъ безбожныхъ мы терпимъ мученья,

И Церковь священная многихъ лишается выгодъ.

 

Креста мусульмане, какъ бѣсы, трепеща боятся,

И звонъ колоколенъ умолкнулъ на многіе вѣки,

И всякій безбожникъ нашъ храмъ оскверняетъ какъ хочетъ,

Творя безпрепятственно всякія въ немъ святотатства,

И Церкви Христовой, вѣками лишенной опеки,

Скорѣйшую гибель подъ игомъ исламскимъ пророчитъ».

 

Марьямъ, какъ прекрасна ты, благословенна и кротка!

Я видѣлъ твой домъ, онъ теперь пребываетъ въ руинахъ:

Гостиница та, что когда-то меня пріютила.

И Богъ насъ утѣшилъ сегодня чудесной находкой,

И велію радость теперь удержать я не въ силахъ,

И рану мою Его милость въ добро обратила.

 

Едва приподнявшись, её я объять пожелала,

Но тяжко вздохнувъ, будто вспомнивъ о ранѣ глубокой,

Упала на одръ, какъ будто оставили силы:

Не женщины — мужа она вѣдь лицо лобызала,

Коль ранено сердце – пусть любитъ въ тоскѣ одинокой,

Но тайну мою не узнать этой дѣвицѣ милой.

 

«Ступай же, моё утѣшенье, въ печали услада, —

Я ей говорю, прикрывая всё болѣе тѣло. —

Мнѣ нуженъ покой, мнѣ покуда губительна радость».

Марія ушла. Хоть была её видѣть я рада,

Но кто повязалъ мои груди рукою умѣлой?

Я такъ размышляла. И былъ мнѣ вопросъ этотъ въ тягость.

 

Кто видѣлъ упругія перси, ихъ трогалъ руками,

Смертельную рану врачуя съ толикой любовью?

И думая такъ, ощутила я въ сладостной нѣгѣ

Томленье внизу. Только стыдъ не позволитъ словами

О томъ говорить – мнѣ постыдно сіе многословье.

Тогда же рѣшила я времени ждать для побѣга.

 

Неужто Элизій, таинственный мой избавитель,

Узрѣвъ мою тайну, моей красотой соблазнился,

Высокую плату онъ взялъ за спасеніе жизни?

О Боже премудрый, Пилатомъ распятый Спаситель!

Не слава Амальрику — горькій позоръ мнѣ явился!

О Боже, зачѣмъ я свою покидала отчизну!

 

Зачѣмъ не пришла я въ Амальрика милаго вѣру,

Не стала монахиней, вѣрной невѣстой Христовой,

И крестъ не по силамъ взяла, онъ мнѣ давитъ на плечи?

Не быть мнѣ воителемъ – грузъ этотъ тяжекъ безъ мѣры.

Меня не спасло отъ безчестья и Отчее Слово.

Я Божьему промыслу днесь покорюсь не переча.

 

Вдругъ, вспомнивъ, я въ страхѣ со одра мгновенно вскочила,

И нервно глазами главу я честную искала,

И, кажется, съ жизнью едва я тогда не разсталась.

Святыню мою Богородица нѣжно хранила,

У одра на столикѣ сонъ мой она охраняла,

И сердце тревожное въ радости легкой разжалось.

 

Прижала я крѣпко святыню пути, что напрасно

Предприняла я, чтобъ любимаго славу умножить,

Горячими долго её омывая слезами.

И падали слёзы на ликъ благородно-прекрасный.

Пора, мой любимый, скитанье мое подытожить:

Ужъ я не Амальрикъ, и тьма предъ моими глазами,

 

Меня окружая, стираетъ любимое имя.

Къ стѣнѣ отвернулась я, дремѣ предавшись безмолвной,

И слышу сквозь сонъ я, какъ мужескій гласъ произноситъ:

«Спи, раненый воинъ. Христосъ наши раны подыметъ,

Сынъ Божій Отцу повинуется безпрекословно.

 

И мы, и латиняне равно повинны предъ Богомъ:

Дѣдовъ нашихъ гордыхъ довѣрилъ исламу Владыка,

И римляне служатъ въ землѣ сей священной мамонѣ.

Борьба наша свята, но Богъ покараетъ насъ строго,

И скоро смиритъ насъ опять сарацинъ смуглоликій

За то, что отъ Божьяго всуѣ бѣжимъ мы закона».

 

Когда онъ ушелъ, я съ постели рѣшительно встала,

Повязку сняла, что мнѣ грудь опоясала туго:

О чудо! Подъ ней не нашла ни единой я раны.

И снова мѣшочекъ я съ милой главой лобызала:

Возлюбленный мой! Мнѣ не быть ужъ твоею супругой!

Въ аду коротать безконечность душѣ моей рваной.

 

Прощай, Маріамъ! Я заботы твоей недостоинъ!

И Ѳеодоритъ, славнй воинъ, кующій оружье.

Возьму я Марію, въ пути чтобъ меня охранила,

Подъ сердцемъ её пронесетъ этотъ сломленный воинъ,

И хлѣбъ на дорогу съ виномъ – это всё, что мнѣ нужно.

И далѣ меня поведетъ пусть небесная сила.

 

Никто не держалъ меня, вновь я одна на дорогѣ,

Иду и куда, я не вѣдаю, нѣтъ мнѣ заботы,

И если погибну, пусть смерть моя будетъ безвѣстной.

И такъ я молилась, прося Всемогущаго Бога:

«Направь меня, Боже, Ты милости дѣешь безъ счета,

Хоть жезломъ желѣзнымъ овецъ упасаешь словесныхъ».

 

Но Богъ не отвѣтилъ, лишь солнце палило главу мнѣ,

И гласъ муэдзина мнѣ вѣтеръ донесъ съ минарета,

Онъ звалъ убивать христіанъ, не давать имъ пощады.

Я шла наугадъ, будто мной овладѣло безумье,

И не было силъ у меня проклинать Магомета,

Погибнуть отъ рукъ его воиновъ я была рада.

 

Мнѣ что-то кричали въ лицо разъяренные стражи,

Арабская рѣчь мнѣ чужда, я ихъ не понимала,

И боль безразлична была мнѣ отъ рукъ ихъ жестокихъ.

Сама я не помню, попала какъ въ городъ я вражій,

Гдѣ ясно на греческомъ рѣчь я сію услыхала:

«Намъ братья въ подарокъ мужей шлютъ возлюблено-окихъ!

 

Лазутчикъ-шпіонъ! Сколь дѣянья твои были тщетны!

Соглядывать городъ юнца посылать неразумно,

Здѣсь мужъ нуженъ мудрый, познавшій обычай ислама.

Но я милосердъ, и во взглядѣ твоемъ нѣжно-свѣтломъ

Желаніе жить. И теперь же поступишь ты умно:

Христа проклянешь ты священнаго ради Корана.

 

Потомъ же съ тобою мы въ бракѣ сольемся небесномъ:

Какъ братъ любитъ брата, тебя полюбилъ я душою,

Чертогъ уготованъ, и музыка сладко играетъ.

О юноша славный! Скотомъ не взирай безсловеснымъ!

Сегодня ты мужъ, а заутра ты станешь женою:

Кто истинно любитъ, въ любви тотъ порока не знаетъ.

 

Когда-то и я отъ Христа отрекался устами,

Царитъ Магометъ здѣсь, Христосъ не имѣетъ здѣсь власти,

Съ кѣмъ власть – тотъ и богъ, разсуждать здѣсь безсмысленно болѣ.

Рцы слово – будь живъ, что грѣха намъ бросаться словами!

Тебя я люблю и избавлю тебя отъ напасти,

А свиньи Христовы познаютъ тягчашія боли.

 

Мы всѣхъ христіанъ на священной землѣ уничтожимъ,

Пришедшихъ съ заката обратно прогонимъ за море,

Не будетъ крестовъ и свиней на землѣ Магомета.

Кто противъ ислама – съ тѣхъ заживо снимемъ мы кожу,

Исламъ – это миръ, кто въ исламѣ – не вѣдаетъ горя,

Кто принялъ исламъ – тотъ становится воиномъ свѣта.

 

Джихадъ некровавый устроимъ мы въ земляхъ Заката,

И нашею станетъ земля, что Христа позабудетъ,

Гдѣ были кресты, тамъ мечети себѣ мы поставимъ.

И Папа жреца Магомета обниметъ какъ брата,

Священный Коранъ онъ лобзать въ умиленіи будетъ,

Себя уважать мы свиней христіанскихъ заставимъ».

 

Что далѣе было, я смутно теперь вспоминаю,

Чѣмъ ближе къ концу, тѣмъ туманнѣе въ мысленномъ взорѣ:

Изъ тѣни внезапно тогда человѣкъ появился.

На мигъ мнѣ почудилось, будто-бы я его знаю.

Онъ вынулъ кинжалъ и избавилъ меня отъ позора,

И скоро отъ стражи онъ въ гущу толпы удалился.

 

Порочную сладость въ себѣ я тогда ощутила.

И кто-то сказалъ: «Видно, то Магомета десница

Его покарала за мысли позорныя эти.

Себя ненавидя, слова исторгая чрезъ силу,

Ему прошипѣла я: «Въ юношу мерзко влюбиться,

Но за клевету предъ Всевышнимъ ты будешь въ отвѣтѣ.

 

Исламъ ненавидитъ онъ какъ сатаны порожденье,

Онъ христіанинъ, Магомета не чтитъ онъ какъ бога,

Язычниковъ много отъ рукъ его доблестныхъ пало.

И щедрое вы назначаете вознагражденье

За голову ту, чья десница караетъ васъ строго.

Я вамъ его выдамъ – окончатся ваши печали.

 

Кто жизнью готовъ рисковать – отправляйся со мною,

Представишься ты сарациномъ, что жаждетъ крещенья,

Какъ брата обниметъ тебя благородный воитель.

Тогда ты не мѣшкай – сведи съ роковою судьбою

Воителя храбраго – пусть же свершится отмщенье,

И пусть христіанъ покараетъ Господь Вседержитель!»

 

Чрезъ нѣсколько дней мы пришли, истомленные гладомъ,

Туда, гдѣ спаслась Маріамъ отъ кровавой расправы,

Въ груди защемило, войти я въ тотъ домъ не рѣшалась.

Намъ встрѣтился всадникъ, была его видѣть я рада,

Къ седлу приторочены были язычниковъ главы,

И, чуя побѣду, коварно онѣ ухмылялись.

 

«Привѣтствую, храбрый Амальрикъ, гроза сарациновъ!

Кого пріобрѣлъ ты въ своемъ одинокомъ скитаньѣ?

Коль любитъ Христа онъ – его обниму я какъ брата.

А коль мусульманинъ – не смоетъ онъ тяжкія вины,

И самъ Магометъ пусть утянетъ его на мученья:

Въ аду онъ погибнетъ – оттуда не будетъ возврата», —

 

Меня онъ привѣтствовалъ, я ему такъ отвѣчала:

«Привѣтствую, славный Элизій, мой добрый спаситель!

Быстрѣе ты былъ, чѣмъ лихая рука Магомета.

Ты взоромъ своимъ прозрѣваешь, что было въ началѣ,

Ты брата прими — Магометъ былъ ему повелитель,

Теперь же прозрѣлъ онъ и искреннѣ тянется къ свѣту».

 

И спѣшился онъ, и мы съ нимъ обнимались какъ братья,

Я ликъ его нѣжный впервые тогда увидала.

Лихой сарацинъ въ предвкушеніи зубы осклабилъ.

Предательски-нѣжно его я держала въ объятьяхъ,

Чужою рукой я его тогда жизни лишала.

И, вскрикнувъ пронзительно, воинъ объятья ослабилъ.

 

Я шлемъ сорвала съ него, въ очи его поглядѣла,

Прекрасныя кудри на круглыя плечи упали,

И я ужаснулась — была предо мною дѣвица.

Въ безсильно-отчаянной ярости я заревѣла

И статуей Дѣвы, въ пути что меня охраняла,

Главу сарацина неистово била сторицей.

 

Мозги потекли изъ разбитаго черепа наземь,

Язычникъ упалъ, и ужъ болѣе онъ не поднялся,

Теперь онъ въ аду съ Магометомъ sлосчастнымъ страдаетъ.

Безумецъ разнесъ мусульманства чумную заразу,

Огнемъ и мечомъ христіанскій Востокъ растлѣвался,

Исламъ побѣдилъ здѣсь, и смерть здѣсь плоды пожинаетъ.

 

«Насъ предали, братъ, — мнѣ Элизій сказалъ, умирая. —

И нынѣ душа моя скоро разстанется съ тѣломъ,

И тайну мою, отъ людей ты, сокрытую, видишь.

Не мужъ, а жена я, вела меня сила святая

На подвиги мщенья, свершала которые смѣло

Надъ тѣми я, коихъ ты равно со мной ненавидишь.

 

Мнѣ имя Элизабетъ, помни меня ты въ молитвахъ,

Возлюбленный мой, благородная сердцу услада,

Іисуса Христа полюбилъ онъ возлюбленной паче,

Внялъ голосу Папы, во многихъ участвовалъ битвахъ,

Разилъ сарациновъ онъ ради небесной награды

И умеръ для міра — не могъ поступить онъ иначе.

 

О, какъ же война изувѣчила ликъ благородный!

Моей ли красы убоявшись, ушёлъ онъ въ монахи,

Иль сладость молитвы желаннѣй, чѣмъ женщины сладость?

Не знаю я, Богу, иль мнѣ это было угодно:

Отринула я искушенья, сомнѣнья и страхи,

Желая вкусить благороднаго мщенія радость.

 

Но не за Христа мстила я, не за Крестъ поруганный,

А за жениха, что отнялъ сарацинъ смуглоликій:

Не будь Магомета, мы были бы счастливы вмѣстѣ.

Молись, Теодоръ мой, мнѣ встрѣча съ тобою желанна,

Въ раю мы увидимся, воинъ Господень великій,

На небѣ тебя подождетъ непорочной невѣста.

 

Не ты ли, Амальрикъ, бокъ-о-бокъ съ любимымъ сражался?

Не умеръ ты, другъ мой, хоть мертвымъ тебя онъ считаетъ.

Прошу тебя — встрѣться ещё разъ съ возлюбленнымъ другомъ.

Обитель въ Британіи — тамъ онъ со мною разстался,

Онъ тамъ Бенедикта святаго весьма почитаетъ,

Ему передай поцѣлуй ты предсмертный подруги».

 

Къ устамъ умирающей нѣжно тогда я припала,

Послѣднее съ губъ сорвалось еле слышно дыханье,

Коснувшись до устъ моихъ, тотчасъ отправилось къ Богу.

И долго надъ тѣломъ погибшей я послѣ рыдала.

Мы днесь въ Палестинѣ свои завершили скитанья:

Отчизна Элизабетъ ждетъ, а меня ждетъ дорога.

 

Её христіанскому предали мы погребенью,

А послѣ отправилась я съ кораблемъ европейскимъ

Въ Британію славную – долго тебя тамъ искала.

Но, просьбу Элизабетъ не предавая забвенью,

Тебѣ не рѣшалась открыться, заботамъ житейскимъ

И немощной плоти твоей я всѣ дни посвящала.

 

Теперь же въ слезахъ исповѣдуюсь я предъ тобою,

Но ужъ ты не слышишь — любимую держишь въ объятьяхъ.

Коснулся хладѣющихъ губъ поцѣлуй запоздалый.

Прости меня, Боже! Къ Тебѣ обращаюсь съ мольбою:

Какъ вѣчнаго мнѣ избѣжать рокового проклятья?

Какъ Ты уврачуешь предательскій духъ мой усталый?

 

ІІ.2016 — 28.01.2017