Кот умер 4 марта в шесть вечера. В ночь перед этим ему было очень неспокойно, он тяжело дышал, все перекладывался с места на место. К миске мы ходили пить с ним вместе - сядет, полакает, но сил идти обратно уже нет, и он ложится рядом. Я брала его, относила обратно на диван. Утром нос у него забился гноем настолько, что дышал он уже ртом. Пришлось закапать ему нафтизин, хоть кошки и плохо его переносят, но в данном случае хуже уже быть не могло. Гной чуть-чуть размок, прочистили ему ноздри ватной палочкой, опять закапали нафтизин и деринат - только тогда стал дышать нормально. Глаза тоже прочищали от гноя и капали деринат - это были последние наши над котом манипуляции. После этого он лежал, глядя в пространство - худющий, но зато шерсть выглядела нормально, не так ужасно, как до капельницы. Получается, после капельницы и после того, как у него нашли жидкость в брюхе, протянул он на преднизолоне примерно две недели. И то, как только у него начались позывы на тошноту при одном только запахе еды, я отменила ему все лекарства. Я не знаю, зачем животному нужен дополнительный стресс перед смертью и не понимаю тех хозяев, которые, типа, сражаются за жизнь животного до последнего. Они не за жизнь животного сражаются, а за свое "хочу". Вот хочу, чтоб жил! Нет, мне кажется, это неправильно. Если диагноз такой, что уже не остается сомнений, если животное перестает есть и пить, в него не надо насильно вливать воду и еду, ему от этого только хуже. Организм последовательно начинает выкючать все системы, и заставлять какие-то из них работать насильно - значит причинять дополнительный стресс и боль. Единственное, что можно сделать - сидеть рядом с животным и гладить. Если ему хочется лежать в определенном месте - не препятствовать, пусть лежит. Пусть умирает там, где ему хочется, где ему спокойнее.
А мой кот умер по дороге в туалет. До этого он пошел в лоток, доплелся до него, сел... и силы у него закончились. И он туда лег. Пришлось взять его, отнести обратно на диван. На диване он сначала лежал на матрасике, потом пошел под покрывало. Температура у него на тот момент уже порядком упала, была 35,9. Потом он пошл под батарею и какое-то время лежал там на одеяле. А потом опять собрался с силами и пошел к лотку. Но не дошел. Сделал два шага и упал. Лапы дернулись, вылилось немного мочи. Видимо, это был тот остаток, который он решил с собой не брать. Дышал он тяжело, с хрипом, зрачки были расширены, но глаза такие, что ясно - он ничего уже не видит. Либо видит то, чего невозможно увидеть в живом состоянии. Какое-то время он так лежал - минут 15, наверное, потом лапы у него вытянулись, голова запрокинулась, он заорал - и все. Все прекратилось. Только внизу живота дергалась еще какая-то жилка, как будто там собрались вме его вирусы и праздновали победу. А голова уже моталась, как тряпочная. Зрачки потрогала - зрачки были твердые, слегка липкие, как лак - еще чуть-чуть, и затвердеет. Мы его обернули в платок, положили в коробку из-под обуви и поехали на дачу - хоронить. А через несколько минут после того, как он умер, пошел густой, пушистый снег...
Котенком я вытащила его из канавы, и поэтому он остался жив. А теперь, почти 10 лет спустя, я гладила его до последней минуты, до последнего вздоха, о чем, совсем не жалею. Наоборот, я рада, что так сложилось, что я смогла быть с ним рядом до самой последней минуты, до самого конца. Он был хорошим котом. И настоящая любовь, мне кажется, все-таки она не должна знать страха.
