Почему-то в последнее время мне все лень. Учиться - лень. Учить - тоже лень. Залезть в интернет и написать типа новость или еще какую-нибудь фигню - зачем, если гораздо лучше просто помечтать об этом? Нужна активность, а ее как бы днем с огнем.
Ах да, вот - я теперь учусь строить сюжеты на примере дорам. В корейских дорамах очень хорошо это умеют, по крайней мере мне кажется это увлекательным. Это то, чего не умею я и без чего никогда не получится интересной книжки. Даже больше скажу - это такой навык, без которого сейчас издаваться по большому-то счету и не стоит.
Один прием, который в "Императрице Ки" используется просто с блеском. Какая-нибудь обостренная до предела ситуация, и вдруг Гг делает то, что только усугубляет его положение. Главзлодей радуется, в предвкушении скорой мести потирает лапки. Гг исправно страдает или готовится страдать. Зрители тирэ читатели затаили дыхание. И вот именно тут-то ты, автор, и делаешь временной отступ и рассказываешь предысторию - сообщаешь читателю, что страдания Гг входят в его планы, что это была не ошибка и не просчет, а заранее спланированная операция, и ведет она к тому, что... И вот тут умный автор остановится и предоставит событиям снова развиваться своим чередом без каких-либо пояснений, и читатель снова будет ждать, что же это такое было задумано, чем все кончится и к чему приведет. И на этом интересе его можно продержать главу-полторы, книжку он не закроет.
А вообще мне кажется, современная книга, чтобы быть интересной, захватывающей и т. п. должна, как ни странно, совершать некий акт насилия над читателем - заставлять его читать от главы до главы, от эпизода до эпизода. Не буду сейчас разбираться, правильно это или нет, хорошо это или плохо, потому что на самом деле это не важно, а важно то, что сам читатель уже устал хватать все подряд, поскольку душевные возможности все-таки ограничены. У народа, цивилизации они также ограничены, как и у отдельно взятого человека. И то, что литература (как и киноискусство) все больше вырождается, хорошо заметно по интернету: толпа ведет искусство за собой, а не искусство ведет толпу. В общем, так и хочется закончить цитатой из Клюева: "Милое искусство, коварное искусство..."
Нет, все-таки кот конкретно собрался подохнуть. Он уже ничего не ест. Кормить боюсь - от малейшего запаха еды у него рвотный рефлекс. Таблетки давать не хочу - зачем? Все равно умрет, зачем его еще напрягать лишний раз? Он у нас психует, когда его заворачиваешь в халат, чтобы кормить таблетками. Теперь он просто лежит и спит. Или просто смотрит в пространство. Только воду приходит изредка попить. Вчера пил, потом лег у миски - сил не было идти обратно на диван. Сегодня все-таки сам до дивана дошел. Надеюсь, что умрет он быстро и на этой неделе, пока у меня есть время отвезти его на дачу и похоронить.
К сожалению, даже посочувствовать нам некому. Постоянно об этом думаю, хоть, может, это и неправильно, но мне кажется, именно в такие моменты и выясняется, кто твои настоящие друзья. В том числе и в интернете.
Прислал студент мне контрольную по почте, и подпись у него: "С любовью о Господе, иеродиакон Лука (Костоломов).
Кот сдулся. Меня это удивляет. После капельницы у него набралась вода в брюхе - форменный выпот. Рахманина как воду увидела - все, говорит, это ФИП. В общем-то и немудрено, титры у него 6400, то есть дохренища всяких там антител. Если до этого она сомневалась и надеялась, что у него такие показатели по антителам из-за его иммунодефицита, то, увидев эту воду в брюхе, сразу сказала, что это ФИП. И по идее, если это мокрая форма ФИПа, то выпот должен увеличиваться, как я понимаю? А кот наоборот сдулся.
Сегодня кот залез под ванную, чего никогда раньше не делал. Вчера он вечером вдруг сорвался и пошел в соседнюю комнату на диван, чего уже тоже не делал несколько дней. А сегодня полез под ванную и схоронился там, так что мы еле его достали. Может, он это сделал в преддверии преднизолона, увидев, что мы вдруг как-то опасно засуетились, а может, действительно уже все - гниет там, у него в раю, гора форели...
Кот охренел. Сегодня я ела копченого сома. Кот лежал под покрывалом, ни на что не реагируя. Честно сказать, раньше он постоянно просил еду, но с тех пор, как заболел в конце декабря больше я этого не наблюдала ни разу. А тут вдруг вылез. Сначала показалась морда, вся всклокоченная и похудевшая, потом передние лапы, потом и он сам. Он сел и стал смотреть на меня просительными глазами. А надо сказать, копченого ему ну никак нельзя. С его печенкой, учитывая, что раньше его всегда тошнило с копченого, ну и так далее. Я дала ему кусочек. Ну, думаю, все равно ведь скоро помрет. Он съел и еще просит. Тут в него фарш не впихнешь, мясо свежее - говядину - два раза лизнет и отворачивается. А тут просит сам. Ну дала ему еще кусок. Слопал. Опять глядит. Ну я ему кусков пять скормила, только после этого пошел к себе обратно под покрывало. И вот я жду теперь, когда с ним что-то плохое случится, а главное - в какой части дивана обнаружатся последствия.
Помнишь, Кот, я достала тебя из канавы? Помнишь, там есть такой перекресток между Грызлово и Каргашино, километров пять, наверное? Помнишь, как прошел дождь, и ты начал мяукать, потому что намок, и ведь именно поэтому я услышала тебя. Если бы ты молчал, мы бы прошли мимо. Мы бы тогда так и не узнали бы тебя, а ты не узнал нас. Никогда бы мы не позвали тебя и не назвали тебя, ты так и остался бы на этом перекрестке еще тогда, девять с половиной лет назад. Если бы ты молчал, все было бы совершенно иначе.
И еще помнишь, как мы тащили тебя два с лишним километра до ближайшей автобусной остановки? Ты, начиненный твоими глистами, умещался у меня в ладони и спал, потому что наконец согрелся. А потом как мы купали тебя в тазике на фундаменте еще не построенного дома, пока ты не научился мыться сам? Во-от, я знаю, помнишь. Ты все помнишь: и как учили тебя есть, а ты злился и кусал край миски, потому что все порывался сосать молочную кашу, и как прятали холодными ночами под одеялом, и как украл ты у нас целую буханку хлеба, спрятал в темном углу и сожрал половину. И теперь знаешь, может, тебе и не нравится, что мы кормим тебя почти насильно, ты, конечно, воротишь морду от преднизолона, ты орал и отбивался, когда мы пытались спасти твою печенку - и ведь спасли же, мы вылечили тебе и гемобартонеллез, и гепатит, - но я надеюсь, что ты все-таки понимаешь (или поймешь потом), что мы любим тебя, любили и продолжаем любить. Что если бы не этот ФИП, мы бы потянули тебя с твоим лейкозом и имунодефицитом еще годик, мы бы попробовали другие меоды лечения, мы бы кололи тебе интерфероны, имуномодуляторы и прочее - мы не пожалели бы денег. Нам хорошо, пока ты рядом, и плохо, когда тебя нет. И чем ты дальше, тем больше, тем сильнее мы тебя любим.
Я вытащила тебя из той канавы и думала, что подарила тебя девять лет жизни. Но теперь понимаю: все немного иначе. Девят лет жизни подарил и ты мне, как бы странно это ни звучало. И ты должен понять, что мы сделали все, что могли. ФИП - есть ФИП, и теперь я хочу только одного: чтобы ты тихо, спокойно и, по возможности, безболезненно умер. Но я хочу, чтобы ты умер сам. К сожалению, ты - зверь, и тебе невозможно сказать: "Прости". Но все равно: прости, Кот. На этот раз я не смогу тебя вытащить из канавы. На этот раз эта канава нам не по зубам. Она слишком большая, Кот, и слишком глубокая.
"Шум дождя" - заколдованная вещь. Как только я сажусь его писать, начинается дождь. Как только я начинаю над ним думать - накрапывает дождь. Летом я только и делала, что думала над ним - и дождь лил практически каждый день. Приближается зима, лопата у меня маленькая, совковая, не для снега. Черт, я уже и в самом деле начинаю бояться...
...Они поссорились. Они проснулись злые, с головной болью, потом долго и бесцельно бродили по саду, уминая ногами жирную, разросшуюся траву. В траве хрустели яблоки, в яблоках скреблись осы. "Вот всегда ты так, - сказал он, - не могла собрать, сидела тут столько времени. Как теперь косить?" А она хотела сказать ему, что он ведет себя, как младенец, что мама воспитала из него просто большого младенца, но эта мысль разорвала ей сердце, и она промолчала.
Потом она улыбнулась и пошла в дом. Осторожно прикрыла скрипучую дверь, точно рассчитанными движениями собрала вещи. Такси приехало на удивление быстро - хорошо, хоть сейчас не заставило себя ждать. Он копался в саду и поднял голову только на звук взревевшего двигателя.
Вот потому они и не выключили поливалку. Поливалка осталась - она мыла травы, грядки, на которых тоже поднимались травы - целые леса, поля, все зарастало травой. Водоотводные канавы наполнились до краев, реки вздулись, Унылые вороны сидели на ветках, похожие на старые мокрые зонтики.
И еще в лесах росли грибы. Грибницы работали бесперебойно, в три смены. Утренний дождь, вечерний дождь, ночной дождь. Под мокрыми березами расползались рыжие лепестки лисичек, буравили грязь напористые шляпки красноголовиков. Грибы никто не собирал - было некуда. Машины встали, лето превратило проселки в болота. "Сколько же можно дождей?" - сетовали дачники, потому что на грядках у них давно уже сгнила вся картошка.
...А потом они помирились. Он приехал за ней на маленьком сельском автобусе, он вырос, он стал старше ради них обоих. Они проговорили всю ночь и весь следующий день, плакали и смеялись, смотрели фильмы и читали книги. Как и прежде - вместе. И вместе они вернулись на дачу, рука об руку прошлепали по лужам и - также вместе - выключили поливалку.
- Солнце, - сказали дачники, наконец-то увидев отдраенный до блеска желтый диск. - Ну и лето!
А кто-то из них - тот, кто давно уже наблюдал за небом, - сказал:
- Не волнуйтесь. По крайней мере, осень обещает быть ясной.
Неожиданно столкнулась с тем, что мало кто понимает, о чем мы поем. Точнее, мы даже поем об этом, мы уже вариантов пять, наверное, этой самой Херувимской выучили, все их так или иначе в нашей церкви-раздолбайке, что в Жерновка, исполнили, а вот о чем это, чего мы все так учим, чего так проникновенно изображаем на два голоса - вот это, к сожалению, шиш вам с маслом.
А тут я со студентами решила ее почитать по-гречески. Кстати, есть такая нехорошая особенность греческого языка - свободный порядок слов. "Свободный" - это имеется в виду "риторически красивый". А риторика - вещь не только объективная, но субъективная тоже порядком.
Короче, смысл в том, что в греческом языке есть артикль. Это очень здорово и замечательно, потому что по артиклю всегда видно, какие слова с какими связаны. А значит, они могут стоять в риторически красивом порядке - то есть так, как им вздумается. А в церковнославянском - и вот это и правда беда - нет артиклей. Но порядок слов - греческий. То есть при переводе калькируется все - и порядок слов, и значения некоторых корней. "Дориносима" - это и есть хороший пример кальки, вариант неполного перевода. "Носима" - понятно, а вот "дори" по-гречески просто-напросто копье...
Поэтому мы и не понимаем церковнославянских текстов. Греческий порядок слов, плюс калькированный, но совершенно неудачный перевод. Нет, конечно, "не понимаем" - сильно сказано, со временем приходит осознание смысла, но некоторые моменты, очень даже значимые - вот они остаются за границами нашего понимания просто потому, что да - приелись.
Кстати, перевод "Херувимской" на русский (совершенно нормальный) есть в Википедии, так что я Америку тут, конечно, не открываю. Итак...
Они сидели на поляне и разговаривали. Поляна была четырехугольная, в центре громоздился древний пень, на пне стоял чайник. Чай уже давно высох в нем, а новый не заваривали - было некогда. Болтали о ерунде: о погоде, о мужьях и женах, о политике. Сыпали словами друг в друга, как спелыми зернами - подставляй мешок, вон он, хлеб! "Мама! - говорил ребенок и тянул маму за рукав. - Пойдем, мама!"
Но мама не уходила. Отмахивалась только: "Сейчас, сейчас". "Сейчас" тянулось долго, ребенок подрастал, солнце всходило и заходило много раз. Всегда одинаковое, тяжелое, багровое, оно освещало верхушки деревьев, переплетшиеся у самой земли корни, тихие озера, полные дымной, мерцающей на закате воды. Оно переползало через странную гору, поднималось выше и подкрадывалось к поляне. Гора была совершенно ровная, будто спиленная со всех сторон. В ней зияли дыры, в которых изредка мерцали стекла, и дикий виноград оплетал крошащиеся от времени балконы. Ребенок (а к тому времени уже юноша) потихоньку стал замечать и каменные плиты, едва различимые сквозь траву, и толстые змеи мертвых кабелей, и железные штыри на четырехугольной поляне. Джунгли возвышались вокруг, и высота холмов была разной. Он никогда не ходил туда, но солнце понемногу открыло ему, что в определенные часы сквозь листья тоже кое-где блестит стекло.
И вот тогда он понял, почему все эти люди не уходили с поляны. Просто города больше не было. Им некуда было идти.
Ко мне пришла странная девочка. И Артем. Артем - это вообще отдельная история, это "гигант" в познании чего-нибудь. Гигант мысли и особенно - чувства. Правда, не знаю, какие он чувства питает к греческому. Скорее всего, никаких, кроме панического ужаса.
А дело в том, что Артем приходил на экзамен еще весной. Сидел перед аудиторией на диване, дрожал. Там есть такой диван на пятом этаже - надо думать, на случай совсем уж клинической картины. У Артема, правда, эта самая картина - заклиническая, в том смысле, что насчет греческого его намертво заклинило. Хотя он очень старателен, надо отдать ему должное.
И вот, принимаю я экзамен, все заходят, а Артема - нет. Миша пришел - вдумчивый и славный мальчик. Фантастику любит. Я ее тоже люблю. Поэтому у меня в институте были тройки, а у Миши - недочет по греческому. Я его спрашиваю: "Миша, а вы не видели Артема?" "А он, - говорит, - там сидит". "А чего не идет?" "Боится".
Ну, короче, выхожу я через пять минут, а Артема как ветром сдуло. Куда делся? А мне говорят: "Сбежал".
Поэтому сегодня приперся пересдавать, а с ним эта девочка - жутко странная.
Мы делали ремонт. Точнее, нам привезли 5 кубов вагонки. Мы на нее посмотрели, перетащили в помещение, где, собственно, ремонт и должен был состояться, и на том ремонт закончился. Совершенно не представляя, что с ней делать, как резать и как прибивать, на что прибивать, я полезла в интернет. Ну интернет в наше время - это наше все, это спасение человечества. И там было видео, где дяденька спокойно так и подробно всем растолковывал, что ничего страшного тут нет. И тогда мы поняли, что перво-напервно к стене надо лепить утеплитель.
А до того, как мы начали ремонт, помещение выглядело так:
То есть стены нашего верхнего этажа состояли из: доска (двадцатка), пергамин, утеплитель, еще один слой утеплитель, пергамин, доска. И естественно, были щели, потому как мансарда, все стены не прямые, а интересные, то есть черти какие )) И в щели жутко дуло. А там, где стены были прямые - так там были окна. А в окна тоже дуло. И дверей не было. Короче, дуло отовсюду, несмотря на камин. Поэтому пришлось это все затягивать специальным утеплителем. Как он называется, не помню, но тепло держит классно. Уже по мере того, как мы его пришпиливали, температура в помещении поднималась до человеческой.
На потолке и в углах пришлось хуже всего ))
А потом мы пришпили еще один утеплитель, тепло-, паро- и звуко-, то есть изоспан (кажется, он называется именно так))) А на стыках, для придания помещению герметичности, проклеили его оконным скотчем. Блажь, наверное, но смотрелось надежно, и сердцу было приятно.
И вот - вагонка. Но чтобы прилепить вагонку, надо сначала поставить обрешетку, выровнять ее. К счастью, до меня наконец, доперло, как именно люди пользуются уровнем и отвесом.
Ну а потом стали прибивать собственно, вагонку. На такие маленькие штучки - кляймеры. Правда, замучились с треугольным окном и косыми углами.
А чтобы не было прорех между стенами и потолком и на углах, мы решили там поставить уголки. Выкрасили их в аппетитный шоколадный цвет (правда, фотоаппарат плохо его передает)
Потом вызвали мужиком, два классных
Ахах! Какое счастье - мне дали две фиолетовых звездочки!
Собственно, речь вот об этом: http://dreamworlds.ru/tvorchestvo/proza/84800-znak-obrechennyh.html
С тонкими намеками на холиварчик ))
Я поняла, почему мне не нравятся такие рассказы. Или повести. Или даже романы. Я поняла и горжусь этим. Я молодец. Лично я ))
Произведения такого плана - они ненастоящие. В них не верится. Там вроде бы есть действие, есть интрига, там развивается сюжет, но развивается так, как развивались бы декорации на сцене: вот тут мы сейчас подкрасим, вот тут солнышко нарисуем, тут занавесочку повесим... И так далее, пьем дальше, повод тот же. Нет там самого главного для меня - Главного Героя.
Точнее, по факту-то он есть. Телесно. Он ходит, дерется, скачет на лошади, что-то там говорит, участвует в постельных сценах и т.п., но делает все это его оболочка. В этой оболочке нет души, нет эмоций. Хотя эмоции - это слишком поверхностно, это не совсем то. Там нет его личного осмысления. Он как будто фикция, а не личность. Как он видит мир? Каким он видит окружающих, себя? Какая у него неразрешенная или, может, разрешаемая конкретно в данной сцене проблема? Ведь текст может быть лишенным какой бы то ни было рефлексии, но при этом заставлять сопереживать, задевать, обдумывать. И перечитывать. До сих пор вспоминаю тот рассказик Либры - коротенький и без рефлексии - "five o'clock". Замечательный. И трогает, и за душу берет. И ничего лишнего.