"Все в ней гармония, все диво". Елена Михайловна Завадовская
Викторианская гравюра 2-й пол.19 века с акварельного портрета А.Э.Чалона.
Елена Михайловна Завадовская (1807 — 1874) - дочь польского дворянина, генерала от кавалерии, генерал-адъютанта Михаила Федоровича Влодека и Александры Дмитриевны Влодек, урожденной графини Толстой. Воспитание и образование - обычные для российской дворянской семьи среднего достатка и знатности - "грамота, французская болтовня, знание светских манер, музыка и пение романсов".
Но появление шестнадцатилетней панны Хелены Влодек на светских балах вызвало настоящий всплеск восторга - и посыпались предложения руки и сердца от молодых (и не очень), знатных (и не очень) женихов России и Польши. Красавица же ко всем была доброжелательно-равнодушна.
Михаил Федорович Влодек. Портрет работы Джорджа Доу
Осенью 1824 года состоялась её помолвка с графом Завадовским. Василий Петрович Завадовский был "узаконенным сыном" бывшего фаворита Екатерины Второй, графа Петра Завадовского, от любовника его жены, князя Ивана Ивановича Барятинского - факт, установленный совершенно точно!
Василий Петрович Завадовский. Миниатюра работы Ансельма Лагрене
Красавец граф имел значительное состояние (у него было более 3 тыс. душ крестьян, дачи на юном берегу Крыма и близ Петербурга, дом в Нарве), делал отличную карьеру как чиновник для особых поручений Министерства внутренних дел - и вполне равнодушная к нему Елена всё же вышла за него замуж - 31 октября 1824 года состоялся еще один обыкновенный для того времени светский брак.
Брак Елены Михайловны был, как уже писалось,"светским", что в большинстве случаев предполагало некую негласную "договорённость" между супругами - не мешать друг другу, при этом соблюдая определённые светские условности. В 1828 году у супругов Завадовских родился сын Пётр - единственный их ребёнок. Елена Михайловна в полном расцвете своей царственной красоты.
Появление Завадовской в Петербургском высшем свете было триумфальным. Её ослепительная красота становится буквально легендарной. Современники как бы соревнуются, высказывая своё восхищение в письмах и дневниках.
Портрет работы А.-Ф. Ризенера
Персидский принц Хозрев-Мирза: "Каждая ресница красавицы пронзает сердце, как стрела".
Граф М.Ю.Виельгорский - В.Ленцу: "... артистическая натура не может спокойно созерцать такую прекрасную женщину: я испытал это на себе.."
М.Ф.Каменская-Толстая: "...на балу патентованная красавица графиня Завадовская, рождённая Влодек, как всегда, убивала всех своею царственной холодной красотою..."
Граф В.Сологуб: "Нет возможности передать неуловимую прелесть ее лица, гибкость стана, грацию и симпатичность, которыми была проникнута вся ее особа..."
А. П. Ермолов: "Гончаровой-Пушкиной не может женщина быть прелестнее. Здесь многие находят ее несравненно лучше даже красавицы Завадовской"
А.Н.Карамзин: "...в Париже на балах в 1837 г. Завадовская была первой красавицей..."
Графиня Долли Фикельмон: "Мадам Завадовская полностью оправдывает свою репутацию красивой женщины. Высокая, статная, с великолепными правильными чертами, ослепительным цветом лица, но о ней можно сказать, как говоришь, стоя перед прекрасной картиной: "Как можно было бы полюбить ее, если бы в ней были жизнь и душа!" (Дневник. Осень 1829 года.)
Рисунок Б. Сирби. 1820–30-е. (Музей Хиллвуд)
Тем не менее, по свидетельству той же графини Фикельмон, душа и жизнь в Завадовской всё же были:
"12.1.1830: Мадам Завадовская чрезмерно поглощена присутствием Императора, и это на многих производит тягостное впечатление.
8.9.1830: В высшем светском обществе бросается в глаза любовь графини Завадовской и генерала Апраксина. Бросается в глаза, ибо эти два существа, всецело поглощенные друг другом, представляют такой фраппирующий контраст с напускной благопристойностью петербургских дам, что это не может не быть мгновенно замечено всеми.
17.1.1831: Красивая и блестящая Завадовская совсем исчезла из светского общества; из-за болезни, как толкуют, или из-за сердечных мук, а, может, из-за неприятностей в семье, но вот уже три месяца она не показывается заперлась дома. Но эта бедняжка не пользуется репутацией святой. Хочется верить, что все сплетни о ней не что иное, как злословие..."
Такой приговор Долли Фикельмон выносит одной самых восхитительных петербургских красавиц после пристального наблюдения за ее романами: продолжительным, фраппирующим общество - с генерал-майором от кавалерии Степаном Федоровичем Апраксиным - и с императором Николаем І (чему, вероятно, ее супруг и обязан назначением в 1833 обер-прокурором Сената и приписываемой Пушкину эпиграмме "Кот Васька - плут, кот Васька вор, Ну, словом, обер-прокурор!").
Миниатюра работы Ансельма Лагрене
Степан Фёдорович Апраксин. Портрет работы Беннера
Граф Степан Федорович Апраксин, генерал, командир Кавалергардского полка, был старше Елены Михайловны на 15 лет и отчаянно увивался вокруг Императрицы, Шефа этого полка. Походя, он покорял сердца и других искушенных светских красавиц. Но его роман с Завадовской длился непозволительно долго для обычной "светской связи" - около шести лет.
1831 г. действительно оказался очень сложным для Завадовской: 12.1.1831 умирает 19-летний любимый брат Е.М. Завадовский Евгений Влодек. 24.6.1831 скончалась Tante Елизавета Павловна Завадовская (8.2.1763 - 24.6.1831), родственница мужа Елены Михайловны, ставшая ей другом и наставницей. Осложнения после неудачной беременности преследуют Елену Михайловну.
21.1.1833 г. Дарья Фикельмон записывает в своем дневнике: "После долгого отсутствия в обществе свой первый выезд (на бал в Департамент уделов) сделала гр. Завадовская. Побледнела, потускнела, и это не красит ее. Но все-таки была очень хороша в своем черном платье...".
И конечно, мимо такой красоты не могли равнодушно пройти поэты.
В альбом Завадовской 1832 г. первым делает посвященную ей запись Иван Иванович Козлов:
Твоя красою блещет младость;
Ты на любовь сердцам дана,
Светла, пленительна, как радость,
И, как задумчивость, нежна;
Твой голос гибкий и прелестный
Нам веет музыкой небесной,
И сладкой томностью своей
Любимой песни он милей.
Но что так сильно увлекает?
Что выше дивной красоты?
Ах! тайна в том: она пленяет
Каким-то чувством доброты.
В лице прекрасном, белоснежном
И в алых розах на щеках -
Везде всё дышит сердцем нежным;
Оно и в голубых очах,
Оно в улыбке на устах;
И, как румяною зарею
Блеск солнца пламенной струею
Бросает жизнь на небеса, -
Так чистой, ангельской душою
Оживлена твоя краса.
И часто, о тебе мечтая,
Тебя я вижу на пирах,
Где ты, о фея молодая!
У всех и в думах, и сердцах.
Я вижу взор очей огнистых,
И волны локонов душистых
На беломраморных плечах;
Иль вдруг стремлюсь я за тобою
К зеленым невским островам,
Брожу в раздумье по садам,
Смотрю, как ты, порой ночною,
По зыбкой, дремлющей реке,
Осеребренной уж луною,
Летишь в уютном челноке, -
И твой челнок волна лелеет,
И ветерок приветно веет,
И светит радостней луна -
Тобой любуется она.
Но знай, любимое мечтанье,
Моей души очарованье,
Тебя в тот час воображать,
Как, всё забыв, младая мать,
С твоим младенцем ты играешь,
Его ты к сердцу прижимаешь;
А он, невинностью цветя,
Смеется, милое дитя, -
И у тебя взор нежный блещет
Сквозь слезы радостью живой,
И грудь лилейная трепещет
Любовью тихой и святой.
Далее в этом же альбоме мы находим строки Петра Андреевича Вяземского. Но, если в чисто альбомных стихах Козлова образ Завадовской лишен всякой индивидуальности, то у Вяземского прорывается неподдельное восхищение:
Я Петербург люблю, с его красою стройной,
С блестящим поясом роскошных островов,
С прозрачной ночью — дня соперницей беззнойной,
И с свежей зеленью младых его садов.
Я Петербург люблю, к его пристрастен лету:
Так пышно светится оно в водах Невы;
Нo более всего как не любить поэту
Прекрасной родины, где царствуете вы?
Природы северной любуяся зерцалом,
В вас любит он ее величье, тишину,
И жизнь цветущую под хладным покрывалом,
И зиму яркую, и кроткую весну.
Роскошен жаркий юг с своим сияньем знойным
И чудно-знойными глазами жен и дев —
Сим чутким зеркалом их думам беспокойным,
В котором так кипят любви восторг и гнев.
Обворожительны их прелестей зазывы,
Их нега, их тоска, их пламенный покой,
Их бурных прихотей нежданные порывы,
Как вспышки молнии из душной тьмы ночной.
Любовь беснуется под воспаленным югом;
Не ангелом она святит там жизни путь —
Она горит в крови отравой и недугом,
И уязвляет в кровь болезненную грудь.
Но сердцу русскому есть красота иная,
Сын севера признал другой любви закон:
Любовью чистою таинственно сгорая,
Кумир божественный лелеет свято он.
Красавиц северных он любит безмятежность,
Чело их, чуждое язвительных страстей,
И свежесть их лица, и плеч их белоснежность,
И пламень голубой их девственных очей.
Он любит этот взгляд, в котором нет обмана,
Улыбку свежих уст, в которой лести нет,
Величье стройное их царственного стана
И чистой прелести ненарушимый цвет.
Он любит их речей и ласк неторопливость,
И в шуме светских игр приметные едва,
Но сердцу внятные — чувствительности живость
И, чувством звучные, немногие слова.
Красавиц северных царица молодая!
Чистейшей красоты высокий идеал!
Вам глаз и сердца дань, вам лиры песнь живая
И лепет трепетный застенчивых похвал!
Об отношении Пушкина к Завадовской стоит сказать особо. Графиню Елену Михайловну Пушкин встречал в свете, конечно, был принят в ее доме. Ослепляюще холодная красота хозяйки дома вряд ли оставила равнодушным пылкого поэта.
Практически весь светский Петербург знал, что он вывел её в романе "Евгений Онегин" под именем Нины Воронской.
В восьмой главе вернувшийся из странствий Онегин видит Татьяну
"...Она сидела у стола
С блестящей Ниной Воронскою,
Сей Клеопатрою Невы,
И верно б согласились вы,
Что Нина мраморной красою
Затмить соседку не могла,
Хоть ослепительна была..."
Князь П. А. Вяземский в неизданном еще письме к жене просит ее прислать "образцы материи для Нины Воронской: так названа Завадовская в Онегине".
В черновой рукописи романа после строфы XXVI были такие строки:
Смотрите: в залу Нина входит,
Остановилась у дверей
И взгляд рассеянный обводит
Кругом внимательных гостей;
В волненье перси, плечи блещут,
Горит в алмазах голова,
Вкруг стана вьются и трепещут
Прозрачной сетью кружева,
И шелк узорной паутиной
Сквозит на розовых ногах;
И все в восторге, в небесах
Пред сей волшебною картиной...
В мае 1832 года Завадовская посылает свой альбом в роскошном, темно – синем бархате с золотыми застежками, Пушкину с запиской следующего содержания:
"Vous réalisez, Monsieur, un désir bien vif, bien constant, en me permettant de vous envoyer mon Album. —
Je sais apprécier l’etendue de cette aimable obligeance, et j’attache trop de prix à posséder un souvenir de votre part, pour ne pas vous être fort reconnaissante de la promesse que vous avez bien voulu me faire. — Agreez en je vous prie l’assurance, et celle de mes sentimens distingues.
Hélène Zavadovsky.
Lundi 16 Mai [1832 г.]
На обороте: Monsieur Pouschkine."
Перевод:
"Вы осуществляете, Милостивый Государь, живейшее и постояннейшее мое желание, разрешая мне послать к Вам мой альбом. Я слишком ценю возможность владеть памяткой от Вас, чтобы не быть Вам весьма благодарной за сделанное Вами обещание. Примите уверение, прошу Вас, в этом, как и в моих самых отличных чувствах.
Елена Завадовская.
Понедельник 16 мая"
Несколько дней спустя она получила альбом назад, и в нетерпении раскрыв его прочитала на самой середине ошеломляющее, совсем нежданное ею, непостижимое!
К***
Все в ней гармония, все диво,
Все выше мира и страстей;
Она покоится стыдливо
В красе торжественной своей;
Она кругом себя взирает
Ей нет соперниц, нет подруг;
Красавиц наших бледный круг
В ее сиянье исчезает.
Куда бы ты не поспешал,
Хоть на любовное свиданье,
Какое б в сердце не питал
Ты сокровенное мечтанье, -
Но встретясь с ней, смущенный, ты
Вдруг остановишься невольно
Благоговея богомольно
Перед святыней красоты.
Поэт исправно нес альбомную повинность, уступая просьбам дам, но...
"Когда блистательная дама
Мне свой in-quarto подает,
И дрожь и злость меня берет,
И шевелится эпиграмма
Во глубине моей души,
А мадригалы им пиши!.."
Не мадригал ли и стихотворение, вписанное в великолепный альбом великолепной красавицы? Внушено ли оно красотой Елены Завадовской или, написанное раньше и по другому случаю, оно попало на страницы альбома как вынужденная дань светским условностям? Тем более, что в черновиках пушкинских рукописей, среди многочисленных беглых зарисовок, имеется и портрет Завадовской, на котором изумительной красавицей с классическими чертами лица она явно не выглядит - более того, некоторые "недостатки" внешности подчёркнуто шаржированы, утрированы.
Рисунок Пушкина
И тем не менее стихотворение было написано и отослано адресату.
Черты графини Завадовской Пушкин запечатлел и в летучих строчках своих многочисленных, незавершенных прозаических набросков: романов, повестей, драм…
Точнее, образ Елены Михайловны был всего лишь одною из граней мастерски отточенного алмазного, магического кристалла воображения Поэта. Он действительно обессмертил ее на века, но никаких иных доказательств увлеченности несравненной «Клеопатрой Невы», кроме названных уже строк и страниц произведений Пушкина, не отыскалось.
Гравюра А.Э.Чалона с акварели В.И.Гау. 1842 г.
Подробности жизни графини Завадовской после середины 30-х гг. также остаются, по большей части, неизвестны для широко круга читателей. Елена Михайловна неофициально разошлась с мужем и почти всё время проводила с сыном за границей, во Франции, где покоряла Париж своей по-прежнему изумительной красотой. Но горе настигло её и там - в декабре 1842 года умирает её единственный сын, 14-летний Петр. Ни с мужем, ни с Россией Завадовскую уже почти ничего не связывает.
...Василий Петрович Завадовский умер в 1855 году; Елена Михайловна пережила его на 19 лет. Она умерла 22 марта 1874 г. - и погребена вместе с мужем и сыном в Фёдоровской церкви Александро-Невской лавры...
Феодоровский храм Александро-Невской Лавры