Мерлута снимала и носила дёрн из дальнего угла лужайки к Прилетевшему. Раскладывала вокруг вплотную, поправляла и шла за следующим куском.
- Вот так - приговаривала, утаптывая - вот так-то лучше.

Как-то утром, выйдя на крыльцо, напевала свою любимую:
- Я люблю гляде-е-е-еть в глаза твои ясные – выводила с душой, задумчиво.
А Прилетевший подхватил мотив и, срываясь на булькание, подпел неожиданно тонким голосом. Замолчал, смутившись, а Мерлута продолжила мотив простым ля-ля, надеясь, что снова подпоёт. И он подхватил, да так широко, что за забором послышалось шевеление, а там и нос соседки. Он у неё длинный, и всегда вперёд лица появляется.
- Это кто ж так подпевает? Этот, что ли? – и засмеялась так противненько.
Всегда приветливая, на этот раз Мерлута не ответила. Ушла за очередным дёрном и долго не появлялась, пока соседка не загремела в своём сарае какими-то вёдрами.

Прилетевший, которого соседка прозвала Звезданутым, словно поняв мерлутино недовольство, задеревенел и выпустил ветки.
Каждый день Мерлута замечала в нём новое. Он мог стать мягким или твердым, словно камень, или гладким и холодным как лёд. Однажды стал подражать птичьему пению, и теперь каждое утро встречал её, вышедшую на крыльцо, соловьиными трелями.
Теперь вот песня. Ах, как же Мерлуте хотелось сидеть вот так рядышком и петь.
- Ничего, вечером Длинноносик уедет в город, и мы с Пришей попробуем петь дуэтом – подумала и повеселела.

В сумерках, в мягком лиловом свете от Прилетевшего два голоса выводили:

Сбивались и пели снова, и снова.
Приша, как назвала его Мерлута, быстро выучил мотив, изображая звуки различных инструментов, тех, что слышал из колонок – словно человек-оркестр, при этом подпевал тоненьким голоском. Пел он немного жалобнее, чем нужно, Мерлуту это смешило, а он старался ещё.
Когда наутро Мерлута появилась на крыльце, привычных трелей не было.
- Приша? - удивилась и надула губы.
Тот откашлялся, и на всю округу грянуло: «Я люблю глядеть в глаза твои…»

Вороны на ближайшем дереве озадаченно замолкли.