(Видя здесь все то же - ничего, вот такое явим Absit verbo invidia очередное от Avel Hladik)

    Как то раз, в преддверии очередного Нового года унылая Маргарита шла по заброшенной промзоне и философски рассуждала - Мол, на улице опять плюс восемь, а мы на отоплении не экономим. Жизнь боль. Раньше было плохо, - сейчас не лучше. Пока Эдисон не изобрел электричество, люди буквально прозябали в кромешной тьме, набивали локти на острых предметах, спотыкались через стулья, постоянно eблись по углам - кто с кем непонятно. Темнота же, хоть глаз коли, всё на ощупь. Какойто первобытный коммунизм, а не жизнь.. Лишь протяжные охи да громкие вздохи с эхом носились по длинным коридорам ночного Версаля, пропахшего дорогим парфюмом, экскрементами и мочой. А потом была придумана лампочка Ильича и стал свет. Стерлись границы между внешним мраком, физической тьмой и внутренним темным гештальтом, мраком душ людских и мраком вселенной, стерлись и перемешались мощным домкратом технического крипто-прогресса.. Трахаться народ стал меньше, но острые предметы никуда не делись.
    И тут плавный ход мыслей Маргариты был неожиданно прерван. Прямо посреди заброшенной промзоны, как показала геолокация в её одиноком инстаграме, Маргарита внезапно обнаружила странный тоннель. Заброшенный. Тёмный. Пахучий. Как Версаль поздней ночью. Осматриваясь по сторонам, Маргарита подумала, что транзит Солнца в Козероге в этот раз получился жёстким. И ещё злоебучий Марс в третьем доме.. Про Марс ее на воскресных курсах так и не успели предупредить.
Не техника во власти человека, а человек во власти техники, откуда-то вспомнила она и стала светить внутрь туннеля своим новым телефоном.
    В неверном, потустороннем свете, она разглядела трёхзначные надписи на сырых бетонных стенах, ободранную, валяющуюся повсюду у стен изоляцию, отбитую штукатурку. Ясности это не прибавило. Она понимала, что находится неизвестно где, непонятно когда, и вокруг стояло серое свечение ниоткуда, словно бы пропитанное словами ни о чем и шорохами в никуда. Тоннель по прежнему был тёмный как ночной Версаль до Эдисона, пустой и страшный. И заброшенный. И унылый.
Заброшенность - это возлагание ответственности за существование на своё собственное бытиё-в-мире, - Философски подумала Маргарита, - А одиночество - это предельный горизонт возможностей, засранность - это несокрытость реальности как мира, пиздец - это повседневное, несобственное существования человека, при котором он безлико пребывает среди других, таких же безликих, а уныние - это отрицание себя. Все известное остается известным приблизительно, всякое владение - владением непрочным, всякое говно - говном неизменным, - И тут Маргарита опять прервала свой внутренний монолог, потому что вдруг увидела свет. Где то как раз на раёне тоннелева конца. В том направлении, где по предположениям её внутреннего геолокатора находился светлый, полный радостей и задорного секса пункт "Б" её жизни. И Маргарита пошла на свет.
    Подобно гигантскому бескрылому слепому кроту-мотыльку брела она по унылому тоннелю и у нее в душе жил её собственный маленький мир. Она несла его в себе и, кроме неё, о нём никто не знал. Этот мир был закрыт для нас. Ведущая в него дверца когда то давно приоткрывалась, но потом захлопнулась навсегда.. Она шла на свет и то и дело спотыкалась о палки, коробки, шлагбаумы, сторожевые будки и прочие останки былого могущества державы. Шла и шла и шла, пока хватало сил. Светила телефоном и шла. Шла и светила. Светила и шла. И свет в конце тоннеля тоже приближался, пока не приблизился почти вплотную. И тогда она сначала услышала неуверенные мужские шаги а затем из кромешной темноты вынырнул Василий Иваныч. В его руках был небольшой светодиодный фонарик, который народ, на уже забытом ныне, запретном грушевском фестивале прозвал унитазником. Василий Иваныч тоже был одинокий и унылый. И тоже шел в свой пункт "А" на свет маргаритина телефона в конце тоннеля.
    Они стояли и смотрели друг на друга словно два острова в русле пересохшей реки, между которыми обнажилось дно, усеянное обломками невысказанных слов и воспоминаний. А потом у них сдохли батарейки и Маргарита, чтобы не было страшно, взяла Василия Иваныча за руку. Так они и стояли, держась друг за друга, в темноте среди палок, ржавой колючки и надписей, среди заброшенного, унылого тоннеля долго и счастливо, пока их сторож не выгнал. Услышал эхо их робкого дыхания в гулких темных коридорах версаля, которое не гармонировало с привычным палимпсестом звуков и выгнал.
    Сторож тоже был унылый, одинокий, мудрый долгожитель. Он много лет сторожил никому не нужный забытый всеми туннель и уже сам забыл сколько лет прошло от старого застоя до новейшего отстоя. Знал только, что срок был немалый, а этап неблизкий. Он не огорчался и не злился, что разыгрывается последний акт пьесы его жизни, которую ставили в этом месте бессчетное количество раз. Ведь мудрость - это когда ты всё понял, но уже не огорчаешься. Поэтому сторож много чего прокумекал и приключений на свою жопу искать не желал. Просто ему очень хотелось, чтобы от прошлого сохранилось хоть что-то; чтобы было за что держаться - даже если это всего лишь старое говно и мусор, годный только на выброс..

Миру мурр