"Ах, какая же это мука - воспитывать!" (Фрекен Бок.)

     Мой приятель Коля воспитывает маленького сына и считает, что всем детям без исключения присуща тяга к воровству. В споре Коля неумолим и в качестве примера вспоминает, как сам малышом украл машинку на детской площадке, а когда родители заставили её вернуть, ему было так стыдно, что он на всю жизнь усвоил, что воровать - это плохо. Чтобы разубедить Колю в поголовной детской клептомании, я говорю, что у меня как раз в детстве даже в мыслях не возникало взять чужое. Позже - там да, не без искушений. Но Коля непреклонен: ты, говорит, просто не помнишь. Козырной аргумент. Да, такого я не помню. Я помню другое. 

     Новая, очень красивая воспитательница проявила ко мне особенное внимание, чем я была немножко смущена: высокая и такая высокомерная с виду тётя, мельком оглядывая всех детей, при взгляде на меня вдруг улыбнулась, погладила по голове и потом даже присела, чтобы поиграть со мной. В конце дня она меня уже полюбила, как родную: посадила к себе на колени и по-секрету рассказала, что у неё тоже есть маленький сын, даже меньше меня (мне тогда было четыре года). И я была бы очень доброй девочкой, если бы дала ей до завтра своего мишку, чтобы её сыночек тоже с ним поиграл.

      А, надо сказать, что садик наш был подмосковный, домой нас оттуда возили только раз в месяц - на "пересменок" - и этот маленький нежно-розовый мишка был моим другом и попутчиком - самым моим доверенным существом, ночным собеседником и хранителем. Хотелось бы сказать, что я с радостью его одолжила, но, признаюсь честно - воспитательница переоценивала мою доброту: я не собиралась с ним расставаться - даже на одну ночь. Но она была такая в меня влюблённая, такая красивая и добрая...

    Утром, когда она появилась в группе, мишки с ней не было. Ко мне она не подошла и даже не смотрела в мою сторону, но я всё ждала, уверенная, что он сидит у неё где-нибудь в сумке и ждёт - не дождётся поскорее прижаться к родной груди. Не могла же она забыть! Мишку я до вечера так и не получила. Не отдала она его и на второй день.  И на третий. Почему-то мне было очень неловко напоминать взрослой тёте, что она взяла мою игрушку, но где-то день на четвёртый я по нему совсем истосковалась, набралась мужества и спросила: 

- А когда вы принесёте моего мишку?

- Да-да-да, - сказала она душевно, - я совсем забыла, прости, я тебе его завтра принесу.

     Назавтра руки воспитательницы вновь были девственно пусты, а меня она попросту не замечала. Мне же гордость не позволяла опять клянчить то, что мне дорого и, вообще-то говоря, моё. А требовать чего-то от чужих высокомерных женщин я ещё не умела. Так до конца месячной смены я и оставалась для неё "прозрачной". А потом она исчезла - наверное, уволилась. Ну, не утопилась же.  

     Потом я ещё долго тихонько плакала по ночам. Нянечка думала, что мне страшно и, чтобы успокоить, ложилась со мною рядышком. Вскоре она начинала храпеть и раскидываться - то-то мне морока - храпящее тулово вместо моего мишки! - и с тех пор я научилась плакать одними глазами, молча.

     Помню своё растерянное, горькое удивление - от того, что мир устроен вовсе не так, как я думала, и в нём такое вот несправедливое возможно. А ведь и кражей это, наверное, не назовёшь. Но похожее чувство было у меня и тогда, когда в старшей группе из моего ящичка стащили все мои маленькие сокровища - браслетики, значки и золотистые заклёпки, каких ни у кого в саду не было; и когда в третьем классе наш хулиган Фёдоров обчистил мой портфель, и девчонки подглядели, как он лепит на свои тетрадки мои многоразовые английские наклейки. Я не стала жаловаться учительнице, хотя наша Галина Петровна меня, в отличие от Фёдорова, очень любила. Просто на душе было пакостно. Морщусь и теперь, когда вспоминаю весёлого траппера на обложке его тетради.

     Словом, если моего приятеля Колю воспитал собственный "воровской опыт ", то это вовсе не значит, что все дети постигают науку того, что воровство - это плохо, получив шлепок по шаловливым ручкам. А жизнь с самого нежного возраста воспитывает порой и посерьёзней, чем родители: у них на это просто нет времени. Но и родители в вопросе воспитания далеко не последие люди: бывают судьбоносные моменты, когда всего один их неверный шаг в посеве "разумного, доброго, вечного" может аукнуться не только детям, но и им самим горькой лебедой вместо заслуженных булок, и не на такой уж старости лет, а гораздо раньше.

       В четвёртом классе мы с закадычной одноклассницей Иркой организовали Тайное общество. Книголюбов. Почему Тайное? А так интересней. Смысл был в том, чтобы обмениваться книгами, потому что свои домашние библиотеки мы с ней уже проглотили и хотели ещё - в виде честного обмена - разумеется, с возвратом. Книжный голод, кто не знает - штука зверская, для некоторых и похлеще, чем компьютерный. Я тогда не удержалась и сказала маме, что у нас есть своё тайное общество! Но я не могу раскрыть его тайну. Разумеется, мама была заинтригована - и наверняка обеспокоена - нашими секретными шуры-мурами - и подольщалась ко мне, как никогда раньше на моей памяти: 

- Ну, скажи, ну, пожалуйста, ну, мусёчек, я не буду ругать, честное слово!

- Клянёшься? - спросила я для верности, и она быстро, но убедительно ответила:

- Клянусь!

   ..Как она орала!... Что мы лишимся всех книг, а чего не лишимся, то попортят. И, конечно, была права, хотя сама их не читала, а значительно позже, уже оставшись в доме одна, почти все их выкинула.

      А тогда она мерила комнату взад-вперёд стремительными шагами, награждая меня и Ирку нелестными эпитетами. Я зарылась под одеяло, молча плакала одними глазами и думала: никогда, никогда, никогда больше, ни слова тебе, никогда, ни о чём, запомни, клянусь!..  

     И, в отличие от неё, сдержала свою клятву. 

      Ох, и поимела же она от дочи, спустя несколько лет, проблем и головной боли! Потому что представления не имела, где я и с кем: я просто не приходила домой, а куда я направилась, с кем дружу и чем занимаюсь - это всё для мамы были тайны под железным грифом секретности. А на все её попытки получить к ним доступ, то есть задушевно поговорить, я плевала с телевышки.

     Только всё равно любила её. И сейчас люблю. Но задушевные разговоры, советы-жилетки-и-прочие-дочки-матери между нами исключены. Это уже традиция отношений. Хотя мама вряд ли догадывается, что корни этой традиции растут из наших давно почивших книжных полок.