Что породило великую русскую литературу 19 века? Государство. Все русские писатели этой эпохи вплоть до народников, которые рады бы были попасть туда, да не пускали, были чиновниками, включая трёх офицеров (Лермонтов, Л. Толстой, Станюкович, правда все трое попали на военную службу почти случайно). Много ли было чиновников среди населения России? Ничтожный процент. Много ли было чиновников даже среди высшего, самого просвещённого сословия империи – дворянства? Совсем мало, основная масса дворян шла не в чиновники, а в офицеры. То есть строго государственная служба, бумажная государственная работа, прежде всего, и формировала будущего писателя.

Служба чиновничья – документооборот, работа по сбору, переработке, сохранению и передаче информации. Какого рода служба, невоенная служба? Служба по сбору налогов, по дипломатии, по судебному ведомству. Ну, с дипломатией у русских писателей было не очень – служба секретная, разведка, высшие государственные тайны. Писать в такой обстановке можно, в основном, стихи, не прозаическая работа, потому как стихи – ложь, как и вся дипломатия. Сбор налогов – вещь тяжёлая, все махинации, все страдания бедности, все ужасы безденежья и коррупции видны при сборе налогов. Мытарей – сборщиков налогов – не любят. Работа с деньгами, того гляди кинут тебя «на бабки» - всю жизнь будешь платить, а то и – каторга.

То ли дело служба по правоохранению. Ну, крутить руки пьяницам-хулиганам – это не для людей образованных. А вот вести следствие, допросы, очные ставки, составлять целые многотомные дела с описанием жизни обвиняемых и хитросплетений их деятельности со смертями, насилиями, воровством – чем не литература! Кроме того, великий Пётр ввёл заграничную штуку – газета. Первоначально газета в России – официоз, государственная самореклама, официальная пропаганда, восхваление побед и достижений. Газетный материал, очерк, заметка, отдел происшествий, публицистика, фельетон в государственной газете – та же государственная служба. Так, из следственной практики и из газетной пропаганды и родилась литература русская.

А ведь есть ещё и внутренний документооборот. Есть автобиографии чиновников, есть их послужные списки – официальные биографии. Есть материалы внутреннего расследования всяческих с ними происшествий. А происшествий с писателями-чиновниками хватало! В основном, чиновники ругали существующие государственные порядки за их излишнюю суровость и за глупость, что, в принципе, очень схоже. Да и как не быть государству суровым! Страна устроена сложно, а финансирование государственного аппарата явно недостаточно. Там, где надо разобраться, а не бить – приходится бить, потому что разбираться подробнее нет ни сил, ни времени, ни денег. Так рождается революция.

Из двенадцати первоначальных прозаиков России 19 в., до народников, было репрессировано восемь – две трети! Из девяти писателей-чиновников – четверо (Пушкин, Салтыков-Щедрин, Достоевский, Тургенев), правда, только двое из них в момент преступления находились на государственной службе (Пушкин и Салтыков-Щедрин), потому что двое других за неспособность к тому времени со службы уже были уволены (Тургенев и Достоевский). Любопытно, что оба репрессированных чиновника потом были приняты обратно на службу, правда, Пушкин уже в придворную, а не дипломатическую, Салтыков-Щедрин - с чудовищным повышением до вице-губернатора. Очевидно, что даже репрессии за чиновничью литературу не мешали чиновничьей карьере!

А вот двое выгнанных со службы за профнепригодность сели-были сосланы за ещё одного неудачливого чиновника – Гоголя. Достоевский прочитал ругань Белинского в адрес благочестия Гоголя, а Тургенев написал в некрологе Гоголю, что он, мол, - великий. Ан нет-с, не по форме. По форме великим может быть только сам государь-император, а отставной чиновник, вовсе даже и не генерал, никаким великим никаким способом быть не может-с, не может-с! Ну что и говорить-то об отставных. Ничего тут и не скажешь – службы не знают-с, вот и пишут-с не то, совсем не то. Потому как же может быть то-с, ежели бога ругать, то есть даже саму и церковь? А Достоевский ругал, ругал-с. Потому без порядка человек, то есть совсем порядку не знает-с.

Потом, в эпоху народников, пошло уже не то – пошла газетчина. Гиляровский, Успенский, Мамин-Сибиряк, Короленко, даже великий Чехов – это всё журналистика, это всё кратко, разве что Мамин-Сибиряк из газетного очерка делал романы. Да и то сказать – ведь все эти народники из недоучившихся по нехватке средств или по «политике» студентов, к службе были не годны ни по уровню своих знаний, ни по уровню преданности государю-императору, ни по состоянию здоровья, наконец. Это всё – белинские, больные, умирающие от бедности, отчаявшиеся люмпен-интеллигенты, кормились в русской литературе объедками с роскошного чиновничьего-романистского стола и ненавидели, ненавидели, ненавидели – царя, порядок, Россию, бога.