Гомер (8–7 вв. до н. э.)
1. Введение в мифологию «Одиссеи» / Воеводский, Л. Ф. – Одесса, 1881. – 240 с. https://vk.com/s/v1/doc/O50WcrZIqewmMzusqJLV8cicjI7-5qbt9XqhXHyxAfiebFiR9e4
2. Гомер: Введение к «Илиаде» и к «Одиссее» / Джебб, Р; Пер. с англ. – СПб., 1892. – 240 с. https://vk.com/s/v1/doc/6-QR-0uZvREDc4V9I6yanRwoWjDPG8gPIdJkiT0yH-GPiL53Wrg
3. Общество и государство у Гомера: Опыт исторической характеристики / Петрушевский, Д. М. – М., 1896. – 64 с. https://vk.com/s/v1/doc/oZF_O8H2DuyW4oeOsDVJSbLhol1LcIB4KRNDFpxLAysh-bBq4b4
4. «Илиада»: Разыскания в области смысла и стиля гомеровской поэмы / Сахарный, Н. Л. – Архангельск, 1957. – 384 с. https://vk.com/s/v1/doc/NS43YEfbdrJJ8ECXjASYZKkc1zJR8Mghipasfo-bDxVkQc2X7Co
5. Гомер / Лосев, А. Ф. – М., 1960. – 352 с. https://vk.com/s/v1/doc/Ku3whjI1KgCCTsh4y7s_ElzFgroY55SSoLah0YfSDg2TjV_M6fU
6. Гомер и его поэмы / Маркиш, С. – М., 1962. – 128 с. https://vk.com/s/v1/doc/MXqk-5VH5PMH8ZgO_c59Zdr__fpqNMNGwePNYTqCtrQEbSrQvC0
7. Гомер в русских переводах 18–19 веков / Егунов, А. Н. – Л., 1964. – 400 с. https://vk.com/s/v1/doc/FEg4pzM2-jrpdM93h06dtyOcDvNxWQ_TpkrDwTU80J8UViA_lrU
8. Гомеровский эпос / Сахарный, Н. Л. – М., 1976. – 400 с. https://vk.com/s/v1/doc/jYGseV2cfMr378LXwrAXco6j4Uc8ALejRVzCb-bRNM-YfWE0h5U
9. «Одиссея» – героическая поэма странствий / Шталь, И. В. – М., 1978. – 168 с. https://vk.com/s/v1/doc/5dg7tZJ0YtnlX1BSm58bwuOVWDYXhqw-D9Kgeo1kieVfFFWan_c
10. Проблемы гомеровского эпоса / Гордезиани, Р. В. – Тбилиси, 1978. – 396 с. https://vk.com/s/v1/doc/YfS29CkV14wo7WYLPCPj4cUFpwA6SHUocZ_NWK0RyASeEth7P3s
11. Художественный мир гомеровского эпоса / Шталь, И. В. – М., 1983. – 296 с. https://vk.com/s/v1/doc/zA26jMo3ui-ZLnuU56ZXE_07c0PaPOlTfI9KQaqFTzvNyHXN4R4
12. Троянская война и поэмы Гомера / Флоренсов, Н. А. – М., 1991. – 152 с. https://vk.com/s/v1/doc/emntWhoLZt27O4jw_jvgOLbDJoAVUR3qphJXxhrL9jtexFfP4FQ
13. Население гомеровской Трои: Историко-филологическое исследование по этнологии древней Анатолии / Гиндин, Л. А. – М., 1993. – 208 с. https://vk.com/s/v1/doc/HiIqISxs7Bsr1IDU5Lx_ZCk8SfunF6ipbDoo80TNQgjS5ktm-yY
14. Бесплотные герои: Происхождение образов «Илиады» / Клейн, Л. С. – СПб., 1994. – 192 с. 14. Бесплотные герои: Происхождение образов «Илиады» / Клейн, Л. С. – СПб., 1994. – 192 с.
15. Гомер и история Восточного Средиземноморья / Гиндин, Л. А., Цымбурский, В. Л. – М., 1996. – 328 с. https://vk.com/s/v1/doc/mHs64sSZ3ZoR88Qs94BwQ4ALmruK4HSgBjs8a34prpUVJCPEuv4
16. Анатомия "Илиады" / Клейн, Л. С. – СПб., 1998. – 560 с. https://vk.com/s/v1/doc/lwGNExYznrWPb0GaxVWawrXMAdqpqF1cBwH_helyTFzoPBKcr60
17. Гомеровское общество: Основные тенденции социально-экономического и политического развития Греции 11–8 вв. до н. э. / Андреев, Ю. В. – СПб., 2004. – 496 с.https://vk.com/s/v1/doc/3GYmw8LmR7SljxrQLMCyBy9HIICAtlxz44ofcRhN7kK7w9V3B_E
18. Гомеровская Греция: Быт, религия, культура / Квеннелл, М., Квеннелл, Ч.; Пер. с англ. – М., 2005. – 192 с. https://vk.com/s/v1/doc/MVhAgJqbq3NPlZMkELfMOb69z8mHMNUMTE7LopFwq2EHyslpUf4
19. Гомер: «Илиада» и «Одиссея» / Мангель, А.; Пер. с англ. – М., 2009. – 352 с. https://vk.com/s/v1/doc/diYdUYcpkhX8QstaKbFzjb_3A_79aEzBafe8MiLqtqvbfRCpm6w
20. Эпос и цитаты: Изучая источники "Одиссеи". Ч. 1: Песни 1-12 / Данек, Г.; Пер. с нем. - М., 2011. - 304 с. https://vk.com/s/v1/doc/_Y1b3rI7a54xo912joSd3sMnEGsYytb2efMXJT7R3DtVgxBattw
21. Гомер в зеркале новоевропейских переводов: Пластико-тектонический аспект / Таруашвили, Л. И. – М., 2013. – 176 с. https://vk.com/s/v1/doc/DIBnyr9s9FUhuT5AuG5KlNa-_W1N3ib8hk5H4PoVSI9Fnccvh1w
22. Гомеровский вопрос / Соколов, Ф. Ф. – М., 2014. – 160 с. https://vk.com/s/v1/doc/nOivgoQp731JnsaXiAQZnKkja5Q_9VVw87fGCr0Z4kx0xJ5WIec
23. Расшифрованная «Илиада» / Клейн, Л. С. – СПб., 2014. – 576 с. https://vk.com/s/v1/doc/0AXljuOGdva4gWR8qYnzjTxAdC4oULaQnmUEQnGxmqJtkS1OnTI
24. Куда плавал Одиссей?: О географических представлениях греков архаической эпохи / Подосинов, А. В. – М., 2015. – 200 с. https://vk.com/s/v1/doc/RQ4oioHfGpCE3QuNXDFa2hRITzLsRnEOlbg6P1LyZ377H8cD3Pw
25. «Илиада»: Эпос и история / Клейн, Л. С. – СПб., 2019. – 224 с. https://vk.com/s/v1/doc/WgGO2IQO99WR3N-YthezsHJvGN0kXAh84jquqBOufvjWEKhqlCA
Феогнид (ок. 550 – ок. 500 гг. до н. э.)
26. Феогнид и его время / Доватур, А. И. – Л., 1989. – 208 с. https://vk.com/s/v1/doc/c0jzrsI6l_0Y3O6JHx8FgLFEQFCugOE1aAPZFdOZPLWO_hh0iDE
Эсхил (525–456 гг. до н. э.)
27. Драматургия Эсхила и некоторые проблемы древнегреческой трагедии / Ярхо, В. Н. – М., 1978. – 304 с. https://vk.com/s/v1/doc/5QEdhQekAXYT5UAZnVcUj_aAFkwl9v6oyc6zBwBk7motOqxWEu4
28. "Орестея" Эсхила: Образное моделирование действия / Гусейнов, Г. Ч. – М., 1982. – 64 с. https://vk.com/s/v1/doc/I1FGxJE4xXK0Xp76Sm92_hqomIl2vUpWHG46PK5qqmvicm5FcIc
Пиндар (517–443 гг. до н. э.)
29. Художественный мир античной поэзии: Творческий поиск Пиндара: К 2500-летию поэта / Гринбаум, Н. С. – М., 1990. – 168 с.
1. Абрамзон, М. Г., Фролова, Н. А. Античные монеты и свинцовые тессеры Херсонеса Таврического в собрании Государственного Исторического музея: Каталог. – М., 2014. – 188 с. https://vk.com/doc49772349_576112414
2. Абрамзон, М. Г., Фролова, Н. А. Монеты Ольвии в собрании Государственного исторического музея: Каталог. – М., 2005. – 360 с. https://vk.com/doc49772349_576110896
3. Анохин, В. А. Монетное дело Херсонеса. – Киев, 1977. – 208 с. https://vk.com/doc49772349_576112336
4. Анохин, В. А. Монеты античных городов Северо-Западного Причерноморья. – Киев, 1989. – 192 с. https://vk.com/doc49772349_576110621
5. Белов, Г. Д. Херсонес Таврический. – Л., 1948. – 144 с. https://vk.com/doc49772349_576113409
6. Бондаренко, М. Е. Античная история и археология Херсонеса Таврического: Библиографический указатель 1788–1987 гг. – М., 2004. – 128 с. https://vk.com/doc49772349_576113104
7. Виноградов, А. Ю. «Миновала уже зима языческого безумия …»: Церковь и церкви Херсона в 4 в. по данным литературных источников и эпиграфики. – М., 2010. – 224 с. https://vk.com/doc49772349_576113615
8. Виноградов, Ю. Г. Политическая история Ольвийского полиса: 7–1 вв. до н. э. – М., 1989. – 288 с. https://vk.com/doc49772349_576111422
9. Зубарь, В. М. Боги и герои античного Херсонеса. – Киев, 2005. – 192 с. https://vk.com/doc49772349_576113666
10. Зубарь, В. М. Некрополь Херсонеса Таврического 1–4 вв. н. э. – Киев, 1982. – 144 с. https://vk.com/doc49772349_576113035
11. Зубарь, В. М. Херсонес Таврический в античную эпоху: Экономика и социальные отношения. – Киев, 1993. – 144 с. https://vk.com/doc49772349_576113563
12. Зубарь, В. М. Херсонес Таврический: Основные этапы исторического развития в античную эпоху. – Киев, 1997. – 128 с. https://vk.com/doc49772349_576113773
13. Кадеев, В. И. Очерки истории экономики Херсонеса Таврического в 1 – 4 вв. н. э. – Харьков, 1970. – 160 с. https://vk.com/doc49772349_576114163
14. Кадеев, В. И. Херсонес Таврический: Быт и культура: 1–3 вв. н. э. – Харьков, 1996. – 208 с. https://vk.com/doc49772349_576114089
15. Карышковский, П. О. Монеты Ольвии: Очерк денежного обращения Северо-Западного Причерноморья в античную эпоху. – Киев, 1988. – 176 с. https://vk.com/doc49772349_576111267
16. Карышковский, П. О., Клейман, И. Б. Древний город Тира. – Киев, 1985. – 160 с. https://vk.com/doc49772349_576112039
17. Кац, В. И. Керамические клейма Херсонеса Таврического. – Саратов, 1994. – 294 с. https://vk.com/doc49772349_576112575
18. Крыжицкий, С. Д. Жилые ансамбли древней Ольвии: 4–2 вв. до н. э. – Киев, 1971. - 144 с. https://vk.com/doc49772349_576110709
19. Кутайсов, В. А. Керкинитида. – Симферополь, 1992. – 192 с. https://vk.com/doc49772349_576110349
20. Надписи Ольвии: 1917–1965 гг. – Л., 1968. – 192 с. https://vk.com/doc49772349_576111333
21. Нечитайло, В. В. Каталог античных монет Ольвии: 6 в. до н. э. – 3 в. н. э. – Киев, 2000. – 120 с. https://vk.com/doc49772349_576111031
22. Нечитайло, В. В. Каталог античных монет Скифии, Березани, Никония, Тиры, Керкинитиды. – Киев, 2000. – 78 с. https://vk.com/doc49772349_576110441
23. Парович-Пешикан, М. Некрополь Ольвии эллинистического времени. – Киев, 1974. – 224 с. https://vk.com/doc49772349_576110779
24. Романчук, А. И. Исследования Херсонеса-Херсона. Т. 1: Античный полис. – Тюмень, 2008. – 800 с. https://vk.com/doc49772349_576113243
25. Русяева, А. С. Земледельческие культы в Ольвии догетского времени. – Киев, 1979. – 172 с. https://vk.com/doc49772349_576111751
26. Русяева, А. С., Русяева, М. В. Ольвия Понтийская. – Киев, 2004. – 228 с. https://vk.com/doc49772349_576111654
27. Скржинская, М. В. Будни и праздники Ольвии в 6–1 вв. до н. э. – СПб., 2000. – 288 с. https://vk.com/doc49772349_576111832
28. Соколов, Г. И. Ольвия и Херсонес: Ионическое и дорическое искусство. – М., 1999. – 576 с. https://vk.com/doc49772349_576111964
29. Соломоник, Э. И. Граффити античного Херсонеса: На чёрнолаковых сосудах. – Киев, 1978. – 184 с. https://vk.com/doc49772349_576112807
30. Соломоник, Э. И. Латинские надписи Херсонеса Таврического. – М., 1983. – 136 с. https://vk.com/doc49772349_576112752
31. Соломоник, Э. И. Новые эпиграфические памятники Херсонеса. – Киев, 1964. – 112 с. https://vk.com/doc49772349_576112863
32. Соломоник, Э. И. Новые эпиграфические памятники Херсонеса. – Киев, 1973. – 284 с. https://vk.com/doc49772349_576112966
33. Сон, Н. А. Тира римского времени. – Киев, 1993. – 168 с. https://vk.com/doc49772349_576112116
34. Фролова, Н. А. Каталог монет античной Тиры. – М., 2006. – 224 с. https://vk.com/doc49772349_576112214
35. Шонов, И. В. Монеты Херсонеса Таврического: Каталог. – Симферополь, 2000. – 144 с. https://vk.com/doc49772349_576112463
36. Щеглов, А. Полис и хора [античного Херсонеса Таврического]. – Симферополь, 1976. – 184 с. https://vk.com/doc49772349_576114230
Указатель лапидарных надписей античного Боспора Киммерийского, не вошедших в «Корпус боспорских надписей» (М.; Л., 1965)
В. А. Тихонов, кандидат исторических наук, г. Москва
Аннотация. В статье суммируются и упорядочиваются сведения о вновь опубликованных лапидарных надписях, найденных на территории древнегреческих поселений Боспора Киммерийского за время после выхода последнего свода всех таких надписей (после 1965 г.).
Изучение древнегреческих поселений на юге России, существовавших здесь с 6 в. до н. э., интенсивно ведётся в России уже около двухсот лет. Древнегреческие полисы в основном концентрировались здесь по берегам Керченского пролива (древнегреческое название – Боспор Киммерийский). Примерно с 4 в. до н. э. эти земли были объединены в рамках единого государства – Боспорского царства, в которое вошли также территории Керченского и Таманского полуостровов и территории в устье Дона.
Большое значение для истории античного Боспора Киммерийского имеют надписи на камне, в большом количестве найденные и ежегодно находимые, и их научная публикация. Как правило, первые публикации надписей делаются в виде отдельных статей, реже – в отдельных фрагментах монографий. Два раза за всю историю изучения боспорских надписей выходили специальные своды этих надписей. Последнее издание – «Корпус боспорских надписей» (М.; Л., 1965) (далее КБН) – до сих пор активно используется для сопоставления и уточнения при издании вновь находимых надписей. Между тем этот свод издан уже более 50 лет тому назад и использование только этого сборника, без учёта найденного материала за время прошедшее с момента его издания, при публикации новых надписей не даёт возможности полностью воспользоваться всем фондом известных на сегодня боспорских надписей для более правильного понимания и толкования вновь найденных надписей.
После выхода КБН опубликовано в отдельных статьях и в монографиях 248 надписей (в КБН – 1325 надписей). Научное сообщество испытывает острую нужду в новом своде боспорских надписей, однако, до сих пор не было даже библиографического списка первых публикаций боспорских надписей после издания КБН.
Приведённый ниже список всех впервые опубликованных после выхода КБН надписей построен по географическому принципу, а внутри географических пунктов – по жанрам надписей и по времени их создания. Для каждой надписи указан год её находки, датировка, данная первым публикатором, количество строк в надписи и номер статьи или монографии в приводимом ниже списке первых публикаций надписей. Год находки и количество строк надписи могут помочь при идентификации надписей. Для повреждённых надписей указывается количество сохранившихся строк в надписи.
Структура списка совпадает с таким же построением в КБН, не считая того, естественно, что появились новые жанры надписей (уставы священнодействий, письма (указы) правителей и псефизмы (постановления народных собраний)) и новые географические пункты их находок (в том числе стало известно античное название Семибратнего городища на берегу Кубани – Лабрис). Как и в КБН приводятся античные названия географических пунктов находок надписей, если это возможно. Если античное название географического пункта неизвестно, то приводится современное название (За Родину, Кучугуры, Темрюк, Ильич, Ново – Отрадное, Новомарьевская, Таманский полуостров). Названия «Полянка», «Куль-тепе» и "Артезиан" взяты в кавычки, потому что это – условные названия археологических объектов, а не названия современных поселений.
В списке надписей упоминаются следующие античные названия поселений Боспора:
Пантикапей,
Мирмекий,
Порфмий,
Зенонов Херсонес,
Тиритака,
Нимфей,
Акра,
Китей,
Фанагория,
Кепы,
Патрей,
Гермонасса,
Лабрис,
Горгиппия,
Танаис.
Жанры надписей данного списка:
псефизмы (постановления народных собраний),
письма (указы) правителей,
проксении (предоставления привилегий отдельным лицам),
посвятительные надписи (посвящения богам),
почётные надписи,
строительные надписи,
манумиссии (предоставления свободы рабам),
межевые столбы,
уставы священнодействий,
надписи фиасов и синодов (религиозных организаций),
списки имён,
надгробия прозаические,
надгробия поэтические,
varia (жанр надписей установить не удалось).
38 надписей из 248 надписи этого списка (15%) были найдены ранее 1965 г., года выхода КБН. Ещё для 47 надписей (19%) дата находки осталась не установленной.
Все надписи написаны на древнегреческом языке, кроме одной на латыни, это особо отмечено в списке (почётная надпись 1.3.4 в 6 строк из Пантикапея, найденная в 2008 г.).
Особенно важны надписи, содержащие в тексте дату (в боспорских надписях используется особая, боспорская эра). Таких надписей в списке 15 (6%).
Список боспорских
А у нас новости! Да какие жуткие!
В Москве три дочери 17, 18 и 19 лет убили отца-садиста, насиловавшего их. Выяснилось, что папа был наркоторговцем, наркоманом и, конечно, ярым христианином, бесчисленно жертвовавшим из своих преступных доходов на церковь!
В Мурманской же области вообще атас! Настоятель монастыря взял да убил послушника! Выяснилось, что и настоятель, и послушник - из бывших профессиональных преступников, много посидевших в местах лишения свободы. Вот так!
Наступает финал религии в России. Преступный финал. Церкви и монастыри заполнены профессиональными преступниками, насильниками и убийцами. Приличному человеку в наше время просто опасно заходить в такое учреждение - мало того, что ограбят вымогательством пожертвования, так могут ещё изнасиловать и убить!
Финал религии такой вполне закономерен. Религия - последнее прибежище негодяя, поскольку фактически оправдывает любые, самые страшные преступления. Это свойство религии, крайне вредное для любого государства, для любого общества и для любой личности, притягивает как магнит к себе преступников и сумасшедших, отталкивая людей нормальных и разумных.
Остаётся только прикрыть все эти притоны разврата, грабежа и убийств - запретить всякую религию. Никакого другого выхода по отношению к религии у нормального общества просто нет.
Да-да, Иван Алексеевич Бунин был в Одессе в тот замечательный день 1919 года, когда белые взяли этот город у моря. Белые полки наводнили город. Идут офицерские части. Тянутся артиллерийские обозы. Где-то на окраинах ещё идёт затихающий бой с отступающими красными. На улицы города высыпала публика, что почище да побогаче, приветствовать своих. Делегация антикоммунистических горожан хлебом-солью встречает генералов-золотопогонников. Изящно одетый Иван тоже любуется белым воинством под ярким южным солнцем. Но писатель остаётся писателем, всё примечает, чуть важная мысль или фраза придёт – хвать записную книжку, записывает: «Весь день проливной свежий дождь, его сплошной шум по тёсовой крыше …».
Погулял писатель по белой Одессе, видит, крики какие-то. Это деникинские офицеры-победители на окраине города расстреливают пленных красноармейцев, оборванных мобилизованных из орловских да тульских мужиков. Выводят из толпы, ставят к стенке и бум! Трещат винтовки расстреливателей, мелькают на рукавах у них трёхцветные полоски, эмблемы Добровольческой армии. Сами стрельцы пьяные, буйные, с налившимися кровью, водкой и кокаином глазами, не разбирают ничего, добровольно пошёл пленный в Красную армию, просто подкормиться на казённых харчах, да одеться в казённый мундир или насильно мобилизованный. Какая разница! Служил Ленину – значит виноват! Тррахх! Ещё пятерых нет!
Смотрит Иван Алексеевич на сие зрелище, жутковато как-то сугубо штатскому, никогда не служившему в войсках, да и вообще никогда никакому государству не служившему и нигде не работавшему Бунину. Тррахх! И лежат ещё тёплые тела красноармейцев, кто-то ещё дёргается. Подходит офицер к бьющимся в агонии людям, достреливает их из маузера. Прямо в лоб из мощного пистолета – голова несчастного вдребезги, мозги с кровью брызгают. Ходит этот кокаинист, перешагивает через трупы. Достаёт Иван свою писательскую записную книжку и записывает пришедшие на ум фразы и мысли (всё писателю сгодится!): «В просеках бора, устланных жёлтой хвоей, дороги влажны и упруги …».
Пошёл великий русский писатель домой, чай пить. Уже на подходе к своему дому видит, ведут офицеры, все как на подбор «под шафе», каких-то молодых женщин, вида женщины даже интеллигентного, запуганно о чём-то просят своих конвоиров, те в ответ заливисто гогочут. Кто это такие, поинтересовался Бунин у кучки зевак, радостно созерцающих это зрелище. А это женщины, на красных работали, не то учительницы, не то в библиотеках книги выдавали красноармейцам. Вот ведут их … того! А нечего красным служить. Кто-то из зевак тихо говорит, да ведь они всего-то грамоте неграмотных мужиков учили, их-то за что … Все замолчали. Господа, радостно говорит какой-то человек, их, говорят, перед расстрелом господа офицеры насиловать будут, вот потеха!
Точно, офицеры затолкали барышень во двор, вскоре там застонала и слабо закричала женщина, очевидно, одна из учительниц, загоготали пьяные освободители-офицеры. Потом началась стрельба. Всё, пустили в расход, равнодушно проговорил какой-то хорошо одетый господин из зевак. Иван вытащил свою записную писательскую книжку, слегка дрожащими пальцами красивым почерком записал только пришедшую на ум фразу: «Синее небо над горами бездонно и ясно …». Вот только руки почему-то дрожат, трудно писать. Вроде не с похмелья … . Снова из-за закрытых ворот послышались голоса. Женщина о чём-то горячо кого-то просила. Потом горячечный треск револьверных выстрелов. Ну да, их перед расстрелом насилуют, сказал кто-то.
Ночь прошла тревожно. В разных районах города были слышны отдельные выстрелы. Говорят, белые освободители перестреляли всех мелких служащих, учительниц, библиотекарш и секретарш, служившим красным. Думали, что перед белыми ни в чём не виноваты, вот и не стали отступать с красными, дурочки. В основном, молодые интеллигентные барышни. У Деникина это строго! Только вот, пьяные, честно говоря, все эти белые воины. И где только водку берут. Снова треск винтовок в ночи. Кажется, даже слышны крики насилуемых девушек. Да нет, показалось. Иван снова за свою записную книжку: «Сквозь утренний морозный туман
См. https://www.liveinternet.ru/users/4656192/blog#post458062939
Женя-таки сумел навязаться на четверг к Плетнёву. Они разговорились в университете, вернее, на выходе из него. Плетнёв, скромный, приветливый человек с добрым взглядом простого лица, молча выслушал исповедь молодого человека, худого сибиряка с совершенно недворянской малороссийской фамилией. Что же вы, батенька, из такой-то дали к нам, небось, трудно было добираться. Стихи, говорите, у вас… Значит и в Сибири то же самое, у китайцев, значит, тихо рассмеялся профессор Плетнёв, человек не то, чтобы совсем бесталанный, но всегда бравший своей скромностью и простотой. Что «то же самое», не понял Евтушенко. Ну стишки-то, у нас, сударь… весь Питер, град, так сказать, Петров, кишит стихотворцами.
Но способных всё равно мало, неожиданно серьёзно закончил герр профессор. Нет, мне ничего смотреть не надо… Лучше вот как сделаем, приходите-ка вы ко мне в четверг. Я по четвергам устраиваю что-то вроде литературного салона. Ну как, «салона»… Так, балуемся изящной словесностью. Особо одарённых среди нас почти нет, но если удастся, то вы сможете что-нибудь своё прочитать. Но, прошу вас, никаких противуправительственных речей, а то знаю я вас, сибиряков. Ну, да, к вам, в Сибирь некоторые совсем ретивые либералы недавно и поехали… Ничего, ничего, не благодарите, вот придёте, посидите с нами. Только не могу вам ничего, так сказать, гарантировать, иногда наша кампания не особенно жалует новых поэтов.
Евгений Александрович не чувствовал, как он бежал к себе через весь город на дешёвый постоялый двор, где вынужден был остановиться, почти не имея денег на жизнь в дорогой столице. Даже слегка заблудился. До четверга было ещё целых три дня. Эти три дня он прожил как в бреду, не мог ни есть, ни пить, почти не спал, целыми днями бродил по заснеженному Питеру, сейчас, зимой, чем-то напоминавший своей снежностью родной Иркутск. Что же читать… Патриотическое… Ну за этим дело не станет, есть и патриотическое. Плетнёв сказал – кампания. Что за кампания… Неужели будут серьёзные литераторы… Вот повезло, так повезло! В сущности, Женька, ты вовсе не безнадёжный человек!
В четверг Евтушенко был по адресу Плетнёва, строго минута в минуту. Слуга проводил его в зал. Плетнёв спокойно его представил нескольким весьма сухим господам, никого из которых Женя из-за сильного волнения не мог ни узнать, ни даже расслышать их имён. В голове стучало – вот сейчас, вот сейчас. Вечер продвигался своим ходом. Сели ужинать, разговор шёл вяло, в основном, понял Евгений, дела служебные или мелко литературные, кто про кого чего плохого сказал за глаза и кто кому позавидовал. Женя не мог вымолвить ни слова, молча делал вид, что ковыряется в тарелке. Ужин закончился, перешли в гостиную. Плетнёв приветливо повернулся к Евтушенко. Евгений Александрович, не почитаете ли что-нибудь нам, старикам? Женя выступил вперёд и начал.
Идут белые снеги,
как по нитке скользя...
Жить и жить бы на свете,
но, наверно, нельзя.
Чьи-то души бесследно,
растворяясь вдали,
словно белые снеги,
идут в небо с земли.
Идут белые снеги...
И я тоже уйду.
Не печалюсь о смерти
и бессмертья не жду.
я не верую в чудо,
я не снег, не звезда,
и я больше не буду
никогда, никогда.
И я думаю, грешный,
ну, а кем же я был,
что я в жизни поспешной
больше жизни любил?
А любил я Россию
всею кровью, хребтом -
ее реки в разливе
и когда подо льдом,
дух ее пятистенок,
дух ее сосняков,
ее Пушкина, Стеньку
и ее стариков.
Если было несладко,
я не шибко тужил.
Пусть я прожил нескладно,
для России я жил.
И надеждою маюсь,
(полный тайных тревог)
что хоть малую малость
я России помог.
Пусть она позабудет,
про меня без труда,
только пусть она будет,
навсегда, навсегда.
Идут белые снеги,
как во все времена,
как при Пушкине, Стеньке
и как после меня,
Идут снеги большие,
аж до боли светлы,
и мои, и чужие
заметая следы.
Быть бессмертным не в силе,
но
Тихонов, Вячеслав Анатольевич
Дуэль: Продолжение рассказа «Новый год: По мотивам одноимённого стихотворения Светланы Ивченко»
В крошечную каморку известного московского писателя настойчиво постучали. Откройте доброму человеку, грохотал грозный голос. Откройте доброму человеку или он выломает дверь! Растерянный мастер клавиатуры и ноутбука Славик Тихонов распахнул дверь. Чего угодно, милостивый государь. Высоченный детина в парадном мундире Ахтырского гусарского полка молча схватил за шиворот писателя и поволок на улицу. На улице его затолкали в какой-то шарабан – не то пролётку, не то лексус, и повезли. Это похищение, лихорадочно соображал Тихонов, чего этим ряженым от меня надо… Бандиты какие-то. Вас хочет видеть одна известная вам особа, проговорил значительно один из похитителей.
Похищенного писателя несколько офицеров-гусар выволокли из не то пролётки, не то лексуса на какую-то поляну. Навстречу медленным шагом двинулся к ним ещё один офицер. Ошарашенный Тихонов признал в нём классика русской поэзии Михаила Юрьевича Лермонтова. Некоторое время оба писателя молча взирали друг на друга. Михаил Юрьевич, вырвалось у Славика, вы как здесь? Милостивый государь, зло заговорил Лермонтов, я вас вызываю на дуэль. Стреляться! Он сделал знак рукой, Тихонова подтолкнули к барьеру и всучили в руки тяжеленный пистолет образца этак 1812 года. У противоположного барьера, шагах в пятнадцати встал творец «Героя нашего времени».
Растерявшийся творец бессмертного шедевра «Новый год: По мотивам одноимённого стихотворения Светланы Ивченко» Славик Тихонов ошарашенно смотрел на великого русского поэта совершенно бесстрастно целившегося в него из какой-то, крайне архаической, фактически музейной железки. Стояла полная тишина. Только птичка тихо и красиво щебетала где-то высоко в небе. Закройтесь, прошипел какой-то пожалевший Славика офицер из поодаль стоявших, встаньте боком, ведь вас же подстрелят как зайца, чёрт возьми, уже вполголоса заговорили гусары. Ошалевший от событий Славик в полном молчании переводил взгляд с Лермонтова на гусар, с гусар на пистолет в своей руке.
Вдруг разжалованный в ахтырские гусары из гвардии за две дуэли поручик Лермонтов громко спросил Тихонова, а знает ли он, господин Тихонов, за что я, боевой офицер, вызвал вас. Нет, потерянно ответил Славик. Вы оскорбили меня, сударь, оскорбили, представив встречать Новый год и пить брют с самим солнцем нашей поэзии Александром Сергеевичем Пушкиным поэтессе Светлане Александровне Ивченко! Конечно, Светлана Александровна отличается поэтическим талантом, вон какое новогоднее стихотворение написала. Это, пожалуй, будет сильнее моего
Идёт как-то по Зимнему дворцу камер-юнкер двора его императорского величества государя императора Николая Первого известный сочинитель Пушкин, «Француз», как его называли в Лицее. Идёт, практически никого не трогает и ничего почти не замечает. Неожиданно, какой-то офицерик в мундире лейб-гвардейца довольно бесцеремонно его останавливает. Этак, постойте, мол, сударь. Офицер был дерзок, сначала Пушкин подумал, что он навеселе, но приглядевшись, понял, что гвардеец был трезв. Он вспомнил, что иногда видит этого наглеца во дворце, очевидно, несущего службу. Вот и сейчас, наверное, на службе. Несмотря на очевидную дерзость молодого человека, было понятно, что, одновременно, он смущён, а дерзит именно от этого юношеского смущения.
Видите ли, забормотал юнец, я хотел… я хотел, в общем, я пишу стихи, а вы, я знаю,… то есть я читал ваши прекрасные стихи, господин Пушкин. Камер-юнкер усмехнулся – ах, вот оно что! Очередной борзописец… Сколько же их в нашей богоспасаемой России! Сколько их только в граде Петровом! Что вам угодно, господин… Пушкин вопросительно посмотрел на юношу. Лермонтов, довольно бодро отрапортовался тот. Так-с, господин Лермонтов, вообще-то здесь, во дворце это не к месту. Сделаем вот что – вы мне их пришлите. Знаете, конечно, где я живу – Мойка, там меня всякий знает. Присылайте, почитаю, если что-нибудь интересное, то и могу опубликовать у себя в журнале, ну вы знаете, я издаю «Современник». А пока, извините…
Пазвольте, развязно произнёс Лермонтов, нет уж, Александр Сергеевич, вы должны послушать мои стихи. Этак, пожалуй, вы и не ответите мне на мою посылку стихов. Что ж, усмехнулся ещё раз Пушкин, вы угадали, на неудачные поэтические посылки я просто не отвечаю. Именно так и будет, ежели, ваши вирши не будут надлежащего качества. Да как вы смеете, господин Пушкин, так со мной обращаться, вспыхнул Лермонтов! Пушкин нахмурился. Было понятно, что этакий дерзновенник ещё и вызовет или заставит вызвать его! Каков! Да ведь ещё и во дворце… Мало мне неприятностей от государя – то не так, это не эдак. Мало неприятностей с Наташкой-блудницей… Ну хорошо … как вас по имени-отчеству? Михаил Юрьевич, юнец явно успокоился.
Ладно, чёрт с вами, читайте! Только быстро. Как бы поскорее отвязаться от этого юного дарования… Вот не повезло, так не повезло – очередной юный литератор на мою камер-юнкерскую голову… Между тем Михаил Юрьевич уже что-то горячо читал из своих опусов. Пушкин позволил себе вслушаться, слегка опустив кудрявую голову. Голос Лермонтова звучал решительно и с вызовом. Немного помешанный, а впрочем, совсем юный. Довольно, Лермонтов, довольно. Скажу так, очень может статься, что со временем, если вы будете дальше упорно работать над совершенствованием своего стиха, я говорю, очень упорно и очень много… То, возможно, действительно, нам, в «Современнике» удастся опубликовать некоторые ваши творения…
Но у меня ещё и проза есть, воскликнул Лермонтов! Ах, ещё и проза… о, господи, вот завяз-то я с ним. Ну, послушайте, Лермонтов, повторяю, вы совсем не плохо… рифмоплётствуете. Лермонтов вспыхнул и готов был, судя по всему, снова нагрубить камер-юнкеру. Ну, хорошо, - пишите стихи. Неплохо. Но здесь и сейчас просто невозможно ничего решить. Я вам даю слово, что, когда вы мне пришлёте побольше ваших стихов, то я постараюсь что-нибудь отобрать из них для «Современника», но только для этого надобно, чтобы у вас было много уже готовых стихов. И – время, я ведь очень занят и не смогу их быстро посмотреть. Шлите, шлите, Лермонтов, мне вашу большую посылку со стихами. Перепишите разборчивым почерком и шлите.
Тихонов, Вячеслав Анатольевич
Краткий учебник по художественной литературе
Писатель – это «языкость», то есть язык без костей. Писатель – это тот, кто легко излагает в письменном виде всё, что придёт ему в голову, излагает, кстати, без грамматических и стилистических ошибок! Как развить языкость? Хороший приём – поступить учиться на историка, литератора или сценариста. Лучше всего – на историка. Там просто-напросто требуют – пиши каждый день, месяц, год столько-то (много!) или отчислим. Часто языкость развивается поздно, не в 20, и даже не в 30 лет, а позже. Почему так поздно? А почему старики болтливы? Жизненный опыт большой, вот и рвётся наружу. И ещё. С возрастом становишься наглее, становится тебе море по колено. Ну и, конечно, надо писать без ошибок.
Писатель – тот, кто прекрасно, во всех, желательно, мельчайших подробностях знает историю мировой и российской художественной литературы. Писатель – прежде всего историк, желательно историк профессиональный, кандидат или доктор исторических наук, автор монографий и совершенно научных статей. Потому, что всё, что мы, писатели, пишем – просто история человеческого общества. Спросят, годятся ли кандидатство и докторантсво филологические для писательства. Нет, не годятся, мало годятся, меньше, чем историческое образование. Так называемый филолог в наше время – просто дурно образованный историк, который даже и не догадывается, что он – историк. Белинский (филолог) так и не стал беллетристом. Геродот – хороший писатель.
Писатель – тот, кто отбросил к чёрту и навсегда такие дикие понятия, как вдохновение и талант. Нет никакого таланта, говорит нам научная психология, есть действие, деятельность, обучение, самообучение, всё прочее – чушь! Поэтому писатель – тот, кто пишет и учится писать каждый день, а ещё лучше просто-напросто по часам, как на работе. Именно поэтому, так называемые графоманы, то есть плохие писатели, вовсе не безнадёжны. Графоманы – просто ленивые, а, следовательно, плохие литературные работники, только и всего. Не ленитесь, графоманы, учитесь, и выйдете из графоманской, то есть начальной стадии своего писательского ученичества. Но не слушают нас графоманы, потому что их цель – не литературное совершенство, а слава на халяву.
Писатель – тот, у которого всегда есть сюжеты. Любая мысль, которая пришла к вам в голову, любое впечатление от реальности, любая болтовня знакомых и сми может стать сюжетом эпоса, поэмы, стихотворения, пьесы, сценария, рассказа, повести, романа. Не знаете о чём писать – пишите о себе. Только правду! Что, духу не хватает?! Не хватает! Людей, которые написали о себе всю подноготную, в истории литературы было чрезвычайно мало, потому что наша жизнь переполнена личными тайнами, которые мы тщательно скрываем от большинства окружающих, но которые чудовищно интересны большинству людей. Вот видите – вот вам и сюжет, а вы говорите, не о чем писать.
Писать надо очень просто, то есть чрезвычайно много – глядишь, из тонн вашего литературного мусора хоть один бриллиантик, да и выйдет. Всякий трудолюбивый человек может стать писателем, как и человеком любой другой, то есть большинства, профессий. Написал я это и запнулся… «профессией»… Писательство – не профессия, в том смысле, что серьёзные деньги в абсолютном большинстве случаев
Тихонов, Вячеслав Анатольевич
Новый год: По мотивам одноимённого стихотворения Светланы Ивченко
Великий поэт Пушкин как-то со своей в очередной раз беременной женой красавицей Натальей Николаевной справлял Новый год. Наталья Николаевна была красива, но глупа. Пушкин с горя и со скуки всё больше накачивался брютом.
Наконец, Наташа прервала явно затянувшееся молчание. Саша, давай я тебе свои стихи почитаю. Вот ещё, фыркнул классик русской поэзии, чёрт ли мне в твоих стихах, свои надоели!
Наталья Николаевна терпеливо полистала свой поэтический альбом. Вот, Сашенька, есть новое стихотворение самой Светланы Александровны Ивченко, почитать? Самой Ивченко, вскричал наш славный арап, конечно, что же ты, дурочка, сразу мне не сказала, что у тебя уже есть свежие стихи этой нашей единственной надежды нашей русской поэзии! Ведь вот, помру, Пушкин смахнул навернувшуюся слезу с бакенбарда, кого оставлю в поэтических наследниках, только её, Светочку! Ну, читай же скорее!
Новый год пришел на раз-два-три.
Щёлкнуло шампанское внутри.
Память запустила фейерверки.
Обнуляя счётчики витрин,
Обновился голубой экран.
Распустилась красная строка.
Заедая вкус солёно-терпкий,
Потекла смолистая икра...
Где же, где ты, новый поворот?
Пели и трезвонили: вот-вот!
Верю я, что ночью новогодней
Что-то обязательно придёт.
В свежедневнике пометка "не курю"
Потеряла сроки к январю.
Не курю, но только не сегодня.
Разливайте краснопузый брют!
Выпивший Пушкин до утра бегал по комнате, хлопал себя по ляжкам и кричал: «Ай да, Светочка, и про брют-то, про брют-то как здорово!».
Тихонов, Вячеслав Анатольевич
Чувства: По мотивам стихотворения поэтессы Натальи Яшиной
Юная прекрасная девушка сидела на скамейке поодаль от великого писателя Фёдора Михайловича Достоевского, немолодого мужчины с жёстким, нездоровым лицом беглого каторжника, непрерывно курящего и покашливающего от эмфиземы лёгких, которая со временем и сведёт его в могилу в году так примерно в 1881.
Ах, не говорите, сударь, мне о ваших чувствах. Когда я читала ваши романы, ваш «Дневник писателя», я представляла вас юным красавчиком, чрезвычайно умным и успешным. Возможно, вы по-своему умны, но я не смогу связать с вами свою судьбу. Вы…тут девушка покраснела и запнулась, очевидно, подбирая слова. Ну не стесняйтесь, сударыня, промолвил великий писатель, очевидно, я не так красив и, увы, не так здоров, как вам мечталось. Но уверяю вас (тут он попытался взять её ладонь своею, но безуспешно), уверяю вас, нам с вами будет хорошо, вы так прекрасны!
Что вы, Фёдор Михайлович, на нас смотрят… Прошу вас, не расстраивайтесь. Давайте я вам прочитаю прекрасное стихотворение, третьеводни увидала его где-то:
А в душе трепещет музыка любви:
Только тронь – и струны заиграют!
Где мой музыкант, мой "визави", -
Я готова в нём "души не чаять"!
Хочется цвести и в холода
Яблонею для него прекрасной -
Ведь душа-то молода всегда!
И о нём мечтаю я, украдкой!
Но не верю снам и колдовству!
Чувства – лёд: они хрупки и ломки.
Лёд и тая, будет на плаву,
А душа, по-прежнему, потёмки!
По кому вздыхаешь ты, душа,
Так мечтая быть к нему поближе?
Иль опять простить его должна,
И спасти, любовью поделившись?
Прекрасная, стройная, юная красавица медленно пошла по бульвару. Достоевский с сожалением посмотрел ей вслед.
Тихонов, Вячеслав Анатольевич
Другая: По мотивам одноимённого стихотворения Светорозаны
Тихий свет падал сквозь густую листву бульвара. Он быстрым шагом подошёл, почти подбежал к ней. Как я рад, ты давно меня ждёшь? Она отстранилась от его попытки поцелуя – зачем это, не надо. Я другая. Я сегодня сожгла несколько мостов. Чего-чего, не расслышал он, каких мостов? Ты что, не видел новости в интернете, да и по идиотскому ящику постоянно показывают – в Москве сожжены несколько мостов. Не слыхал? Ошарашенный он остановился как вкопанный. Так это ты…вы… ваша группа… Тише, прошипела она. Давай лучше говорить о чём-нибудь лирическом. Ты знаешь, я сегодня прочитала одно очень хорошее и очень подходящее к сегодняшнему нашему теракту стихотворение, не помню автора. Как-то так:
Ты знаешь я уже другая.
Сожгла мосты и не вернусь назад.
Забуду всё.
Начну с начала.
Новый блеск зажжется в глубине карих глаз.
Не отступлюсь...
Обиды все тебе прощу.
Закрою тихо двери прошлого.
Смирюсь и отпущу.
Склониться солнце далеко над горизонтом.
Тропинкой длинной вперед пойду.
Навстречу новой жизни побегу.
Они тихо шли по бульвару, взявшись за руки. Впереди их ждали новые большие дела, ведь они были бойцы, террористы. Бойцы «Фронта освобождения ото всего». И прежде всего от мостов.
Тихонов, Вячеслав Анатольевич
Ещё более истинная история Родиона Романовича Раскольникова
В Петербурге жарким летом 1866 года в большом многоквартирном и многоэтажном доме в крошечной, честно сказать, на редкость гнусной и грязной каморке лежал на каком-то жутком топчане отчисленный за неуплату студент университета Родион, или, как его звали родственники и приятели, Родя Раскольников, лет двадцати с чем-то, из обедневших не то дворян, не то купцов. Раскольников в этот жаркий день пытался сообразить, что нужно сделать, чтобы ему, Роде, поесть. Мама денег ещё не прислала, да и нет у мамы денег. За эту жуткую каморку не плачено – того гляди хозяйка выставит на улицу. Приятели его были такие же не очень-то удачливые студенты или бывшие студенты. Ни работать, ни учиться никто из их компании не умел, да и не хотел.
Студенчество, в то время, по крайней мере, налагало неизгладимый отпечаток на личность молодого человека. Окунувшись в среду молодых, часто очень умных людей, сверстников, бурлящих желаниями сделаться не то благодетелями человечества, не то господами всего мира, не то генералами, наворовавшими на службе миллионы, не то белинскими и робеспьерами, неумолимо страстно бичующими общественное зло или даже рубящими головы всяких подлецов, легко было запрезирать весь покрытый молью мир «отцов», «родителей», начальников, наконец. Именно так и жили лучшие из столичных студентов того времени. Учиться, учиться старательно в то время в этой среде считалось смешной подлостью. Так Родя вылетел из университета.
В комнату, не постучав, степенно зашла служанка хозяйки нестарая ещё Аграфена. А, всё валяешься, запросто обратилась она к Роде. Не платишь, хозяйка баит, смотри, ох, смотри, паря. Да ты, никак, голоден? Не надо ли тебе чего? Надо, с двусмысленной улыбкой протянул Родя. Ах, охальник, захохотала молодушка, шутливо замахиваясь на Родю. Оба, однако, понимали, что Роде сейчас не до молодушек и не до неприличных намёков. Вдруг Родя спросил, а что, мол, Груша, у хозяйки-то дрова во дворе всё не переколоты? Да, нет, откликнулась Груша, работника какого надо сыскать, чтоб переколол. Вот и работа, решил Родя. Только надо топор где сыскать, да поскорее, чтоб никто эту работу у него не перенял.
Вся эта непривычная обстановка жизни без гроша нервировала Родиона Романовича. Он, в жизни не рубивший дров, должен был почему-то тот час же за это приниматься. Он, читавший самого Николая Гавриловича Чернышевского, упивавшийся его романом «Что делать?», как упивались в то время девять десятых лучших и самых чистых юношей и девушек России, должен почему-то терять время на поиски еды. О, как мерзка может быть жизнь совсем молодого человека, брошенного в водоворот всех этих презренных инстинктов, вынужденного отвлекаться на грязь каморки и на ноющие мысли об еде. Он, он, столь страстно мечтавший о великом деле, о счастье всего человечества, самой последней былинки во вселенной, и – какие-то тёмные инстинкты.
Тихонов, Вячеслав Анатольевич
Истинная история Родиона Романовича Раскольникова
В Петербурге жарким летом 1866 года в большом многоквартирном и многоэтажном доме в крошечной, честно сказать, на редкость гнусной и грязной каморке лежал на каком-то жутком топчане отчисленный за неуплату студент университета Родион, или, как его звали родственники и приятели, Родя Раскольников, лет двадцати с чем-то, из обедневших не то дворян, не то купцов. Раскольников в этот жаркий день пытался сообразить, что нужно сделать, чтобы ему, Роде, поесть. Мама денег ещё не прислала, да и нет у мамы денег. За эту жуткую каморку не плачено – того гляди хозяйка выставит на улицу. Приятели его были такие же не очень-то удачливые студенты или бывшие студенты. Ни работать, ни учиться никто из их компании не умел, да и не хотел.
В комнату, не постучав, степенно зашла служанка хозяйки нестарая ещё Аграфена. А, всё валяешься, запросто обратилась она к Роде. Не платишь, хозяйка баит, смотри, ох, смотри, паря. Да ты, никак, голоден? Не надо ли тебе чего? Надо, с двусмысленной улыбкой протянул Родя. Ах, охальник, захохотала молодушка, шутливо замахиваясь на Родю. Оба, однако, понимали, что Роде сейчас не до молодушек и не до неприличных намёков. Вдруг Родя спросил, а что, мол, Груша, у хозяйки-то дрова во дворе всё не переколоты? Да, нет, откликнулась Груша, работника какого надо сыскать, чтоб переколол. Вот и работа, решил Родя. Только надо топор где сыскать, да поскорее, чтоб никто эту работу у него не перенял.
Грушенька ещё повертелась в каморке и разочарованно ушла, не дождавшись обычных родиных шлепков по её полной попке. Совсем мальчик задумался, лениво раздумывала про себя эта простая, милая девушка, спускаясь по большой лестнице дома. Родя был из образованных, следовательно, людей для неё не совсем понятных и странных. Он не приставал к ней, как другие жильцы, так только – иногда по попе погладит, да пошутит. Совсем задумался паря, видать ни есть нечего, ни работы нет. Не жалеют их в ихних университетах. Родя интересовал Грушу, но всерьёз думать о нём было ей невозможно – не того полёта птица. Уж больно умён. Иногда войдёшь к нему, а он чего-то пишет. Писарь!
Родион Романович, между тем, о Груше совсем не думал. Мысль о еде, которую он может купить, переколов валявшиеся во дворе хозяйкины чураки на дрова, несколько подбодрила его. Как, однако, с топором? Где топор-то взять? У студента отродясь никаких топоров не бывало, и купить было не на что. Приятели родины мало в этом от него отличались – бестопорные. Родион вышел на улицу и пошёл, куда глаза глядят, лихорадочно соображая, как решить эту трудность. Нечаянно в каком-то дворе увидел работников – то ли сарай чинят, то ли те же сараи сносят. Работники, не стесняясь его присутствием, бросили инструмент и работу, и пошли куда-то, небось, пообедать в трактир. Инструмент был разбросан на полу сарая – подходи, бери.
Родион Романович никогда вором не был. Да и какое воровство – топор на время позаимствовать. Ну, переколет он дровишки хозяйке, получит рубля три за работу, и быстро вернёт «струмент» на место. Раскольников был порядочный, ранее никогда чужое и не подумал бы взять. Да и жили в этой округе Петербурга хорошо – работники запросто оставляли свои инструменты чуть ни на глазах у всех, никто ничего не брал, народ всё степенный, без склонности зариться на чужое. Да что тут думать, подбадривал себя Родя. Быстро всё сделаю, а потом мужикам объясню, простите, мол, нужно было очень. Раскольников поймал себя на мысли, что уже несколько минут стоит и как-то с недоумением смотрит на лежащий на полу сарая обыкновенный топор.
Потом он быстро пошёл, нет, даже слегка побежал, пряча под потрёпанной студенческой тужуркой холодную стал топора. Чёрт-те что, бегу как преступник, каторжник какой! Ну не убить же я этим топором кого хочу, мелькало в голове у опустившегося студента. Раскольников, наконец, замедлил шаг, пошёл спокойно. Всё кругом было, как обычно – улица, фонарь, аптека. Родя посмотрел вокруг – ах, как же он не подумал! Вот здесь, в этом, то есть, доме живёт старуха-процентщица, может в долг дать! Что же он об этом давеча-то не вспомнил? Ну конечно, можно сейчас войти и попросить у неё денег.
Тихонов, Вячеслав Анатольевич
Розанов зимой шестнадцатого
Василий Васильевич ласково погладил свою жену Варвару Дмитриевну, лежащую на диване. Какое несчастье. Он, известный всей России скандальный публицист, религиозный мыслитель, преобразователь христианства в новую религию, религию пола, Василий Васильевич Розанов, статьями и книгами которого зачитывается вся страна, человек состоятельный, и вот такое несчастье. Любимую жену Вареньку на сорок седьмом году жизни хватил удар и вот уже шесть лет бедная живёт с обездвиженной левой рукой и сильно хромает на левую ногу. Как много они испытали вместе, породили детей, бедная Варя мучилась от того, что предыдущая жена Васи не давала и не даёт до сих пор развода.
Да и супружеская верность религиозно-полового мыслителя Розанова – вещь относительная. Начитавшись призывов Василия Васильевича к половым реформам, к нему регулярно слетаются юные особы радикального направления с самыми решительными намерениями. Варвара Дмитриевна страшно ревновала своего мужа, скандалила – вот и апоплексия. Сам радикальный мыслитель всё равно явно изменял любимой жене. Любимой – именно любимой. Почитаемой, даже прославленной в его опубликованных заметках. И тем не менее… Василий Васильевич любит в кругу близких знакомых по своей несдержанности прихвастнуть, что, мол он своей жене верен только ниже пояса… Неукротим в свои шестьдесят.
Чего только Василий Васильевич не пробовал, чтобы вылечить жену! Но самые дорогие доктора разводят руками – никак. Вчера в одной кампании снова рассуждал о половой реформе российского общества и государства. Какой –то малознакомый господин вдруг сказал, что вы, мол, Василий Васильевич, чем-то напоминаете Распутина, который, как известно, близок к царствующему семейству – тоже не стесняетесь. Все понимающе улыбнулись – да, пользует царский фаворит царских фрейлин, прямо религиозный исцелитель, очень его дамы хвалят за его… Тут все грохнули смехом. И ведь какие дамы сходятся со своим религиозно-, пардон, половым вождём – всё жёны генералов да камергеров. И ведь, говорят, лечит их это! Исцеляются им истерички.
Васе это запало в душу. Лечит, лечит Распутин. Ну да, неприлично, даже гадко замужней даме открыто сходиться с каким-то сибирским мужичком. Но ведь лечит, вряд ли лгут об этом серьёзные люди. Он ехал домой на извозчике, и какая-то подспудная мысль мучила его. Что-то, о чём он стеснялся себе откровенно признаться. Но входя в квартиру эта мысль всё же вошла в его сознание – Варя! Варя должна попробовать это лечение. В самом деле, истерия – болезнь загадочная. Бедная жена мучается невыносимо, а вдруг у неё вовсе никакой не апоплексический удар, а самая обыкновенная истерия. И уж если генеральши лечат успешно истерию Распутиным, то почему бы и Варе не вступить в эту религиозную общину распутинских почитательниц?
Василий Васильевич прошёл в комнату жены. Варя окинула его слабым взглядом – пришёл, небось, гулял по своим девкам. Что ты, что ты, Варенька, замахал руками Розанов. Варвара Дмитриевна заплакала бессильными слезами, была бы в силах, то сейчас поколотила бы своего друга Васечку за его баб, как это она часто делала до своего паралича. Розанов решился. Варя, есть возможность попробовать тебя вылечить. Новый способ. Говорят, многим помогает. Ах, Васечка, сколько уж их было этих способов! Да погоди, остановил её Розанов, тебе надо…надо…к Распутину. Проговорил почти тихо, опасаясь гнева любимой жены. Куда, аж чуть не вскочила Варвара Дмитриевна! Я понимаю, бормотал Вася, но ведь может помочь, пойми.
Ты…ты меня…задохнулась Варвара, куда…к этому? Ты меня… подкладываешь мужику? Меня, твою жену? Ох и досталось бы Василию за эту проказу ранее! Но Варвара Дмитриевна, по своей болезни, могла только плакать. И она молча и ожесточённо стала плакать. Слёзы отчаяния и злости рекой заливали её поблеклые щёки. Но Розанов знал, что Варя в принципе, после скандалов, конечно, всегда соглашалась с ним, что Варя хорошо знала смелость и резкость Васи в половых вопросах. Василию Васильевичу на секунду показалось, даже, что Варя об этом уже даже и думала, но не решалась сказать. Впрочем, может быть и просто показалось. А если узнают, спросила она
Что породило великую русскую литературу 19 века? Государство. Все русские писатели этой эпохи вплоть до народников, которые рады бы были попасть туда, да не пускали, были чиновниками, включая трёх офицеров (Лермонтов, Л. Толстой, Станюкович, правда все трое попали на военную службу почти случайно). Много ли было чиновников среди населения России? Ничтожный процент. Много ли было чиновников даже среди высшего, самого просвещённого сословия империи – дворянства? Совсем мало, основная масса дворян шла не в чиновники, а в офицеры. То есть строго государственная служба, бумажная государственная работа, прежде всего, и формировала будущего писателя.
Служба чиновничья – документооборот, работа по сбору, переработке, сохранению и передаче информации. Какого рода служба, невоенная служба? Служба по сбору налогов, по дипломатии, по судебному ведомству. Ну, с дипломатией у русских писателей было не очень – служба секретная, разведка, высшие государственные тайны. Писать в такой обстановке можно, в основном, стихи, не прозаическая работа, потому как стихи – ложь, как и вся дипломатия. Сбор налогов – вещь тяжёлая, все махинации, все страдания бедности, все ужасы безденежья и коррупции видны при сборе налогов. Мытарей – сборщиков налогов – не любят. Работа с деньгами, того гляди кинут тебя «на бабки» - всю жизнь будешь платить, а то и – каторга.
То ли дело служба по правоохранению. Ну, крутить руки пьяницам-хулиганам – это не для людей образованных. А вот вести следствие, допросы, очные ставки, составлять целые многотомные дела с описанием жизни обвиняемых и хитросплетений их деятельности со смертями, насилиями, воровством – чем не литература! Кроме того, великий Пётр ввёл заграничную штуку – газета. Первоначально газета в России – официоз, государственная самореклама, официальная пропаганда, восхваление побед и достижений. Газетный материал, очерк, заметка, отдел происшествий, публицистика, фельетон в государственной газете – та же государственная служба. Так, из следственной практики и из газетной пропаганды и родилась литература русская.
А ведь есть ещё и внутренний документооборот. Есть автобиографии чиновников, есть их послужные списки – официальные биографии. Есть материалы внутреннего расследования всяческих с ними происшествий. А происшествий с писателями-чиновниками хватало! В основном, чиновники ругали существующие государственные порядки за их излишнюю суровость и за глупость, что, в принципе, очень схоже. Да и как не быть государству суровым! Страна устроена сложно, а финансирование государственного аппарата явно недостаточно. Там, где надо разобраться, а не бить – приходится бить, потому что разбираться подробнее нет ни сил, ни времени, ни денег. Так рождается революция.
Из двенадцати первоначальных прозаиков России 19 в., до народников, было репрессировано восемь – две трети! Из девяти писателей-чиновников – четверо (Пушкин, Салтыков-Щедрин, Достоевский, Тургенев), правда, только двое из них в момент преступления находились на государственной службе (Пушкин и Салтыков-Щедрин), потому что двое других за неспособность к тому времени со службы уже были уволены (Тургенев и Достоевский). Любопытно, что оба репрессированных чиновника потом были приняты обратно на службу, правда, Пушкин уже в придворную, а не дипломатическую, Салтыков-Щедрин - с чудовищным повышением до вице-губернатора. Очевидно, что даже репрессии за чиновничью литературу не мешали чиновничьей карьере!
А вот двое выгнанных со службы за профнепригодность сели-были сосланы за ещё одного неудачливого чиновника – Гоголя. Достоевский прочитал ругань Белинского в адрес благочестия Гоголя, а Тургенев написал в некрологе Гоголю, что он, мол, - великий. Ан нет-с, не по форме. По форме великим может быть только сам государь-император, а отставной чиновник, вовсе даже и не генерал, никаким великим никаким способом быть не может-с, не может-с! Ну что и говорить-то об отставных. Ничего тут и не скажешь – службы не знают-с, вот и пишут-с не то, совсем не то. Потому как же может быть то-с, ежели бога ругать, то есть даже саму и церковь? А Достоевский ругал, ругал-с. Потому без порядка человек, то есть совсем порядку не знает-с.
Потом, в эпоху народников, пошло уже не то – пошла газетчина. Гиляровский, Успенский, Мамин-Сибиряк, Короленко, даже великий Чехов – это всё журналистика, это всё кратко, разве что Мамин-Сибиряк из газетного очерка делал романы. Да и то сказать – ведь все эти народники из недоучившихся по нехватке средств или по «политике» студентов, к службе были не годны ни по уровню своих знаний, ни по уровню
Тихонов, Вячеслав Анатольевич
Бунин осенью девятнадцатого
В дверь стали сильно стучать. Иван сердито заворочался в постели. Кого это чёрт принёс в такую осеннюю одесскую ночь… Вера встала, пошла открывать, иначе стучавшие, казалось, просто выломают дверь. Грубые мужские голоса стали говорить что-то угрожающее. Вера влетела в комнату – к тебе, Жан, из контрразведки. Вслед за ней ввалились военные – какой-то наглый офицерик с нашивкой Добровольческой армии и два солдата со штыками. Объявили, что он, Бунин, вызывается в отдел контрразведки штаба командующего. Всё выглядело более чем угрожающе. У красных - чека, у белых - контрразведка, и везде одно и тоже – головорезы, палачи. И это – свои! И это – противобольшевистские здоровые силы, «белое дело», «святая Русь»!
Когда его, полуодетого, известного писателя Бунина, вели по тёмным одесским улицам памятной осени девятнадцатого года, злоба душила его. Какая разница, какая сильная разница между своими и красной сволочью! Красные – быдло, хамы, дикари, варвары, но его, самого Бунина, не тронули пальцем, даже предлагали работать на них. Как он ждал, как он ждал наших, Деникина, казалось, возродится жизнь, культура, литература, а вышло…Вышло – Одесса, забитая пьяным офицерьём, не желающим ничего знать, кроме девок, кокаина и самогона. Офицерьём, лучшие из которого прямо в глаза говорят, что чем такой бардак, как у них, белых, так уж лучше Ленин и чека. Красные – скоты, но у них есть свой, пусть скотский, но порядок! И вот – ведут. Может быть, - на смерть.
Ввели в бывшую гостиницу, на входе пьяный часовой долго пытался спьяну прочитать их пропуск, но, кажется, так ничего и не понял. Порядки! Хуже красных! Бунина ввели в обширную залу. За столом сидел в мундире некто, как и положено в охранке, чеках, контрразведках – безликий, равнодушно-злобный палач. Такой спокойно произнесёт «в расход» и невинного, но подозрительного, шлёпнут в перерыве между двумя его дешёвыми сигаретами. Иван был слишком зол, чтобы чего-нибудь бояться в данный момент. Только тошнотворная брезгливость нападала на него, когда он думал, что может быть пущен в расход не врагами его красными, а вроде бы друзьями белыми. Всё кончено – всеобщее скотство, скотство красных и белых, скотство "зелёных" и интервентов.
Его посадили на стул напротив этого равнодушно-злодейского палача в погонах. Сзади встали оба солдата, поодаль около окна устроился его приведший наглец. Контрразведчик спросил имя. Иван назвался. Да, я дворянин. Я – белый. Я против варваров-большевиков, которые заразили народ всякими вредными химерами, вроде коммунизма. Почему свои, белые, его зачем-то задержали. За что? За что, почти захохотал этот палач в погонах! Да известно ли вам, известному писателю, что у нас на вас есть целое досье?! Что в прошлом году вы в своём доме прятали большевика? Ну да, не вы, ваша служанка Маруся, точно. И какая разница? Вы это знали! И знаете, что за такие вольности мы ставим к стенке. Всех, кто попадётся и ставим. Вы это понимаете?!
Ивана как парализовало. Он хотел что-то сказать, как всегда что-то презрительно красноречивое, но не мог – ужас, страх смерти вдруг пронзил его тело, мозг, душу. Если бы он не сидел, то повалился бы на пол. Две крепкие солдатские руки сильно прижали его плечи, потому что падать от страха, оказывается, он уже начал. Контрразведчик вдруг злобно схватил стакан, наполовину наполненный самогоном, который стоял перед ним, и презрительным движением, но сильно запустил им прямо в лоб Бунина. Грохнули хохотом оба солдата и оба офицера. Ай да, гусь красный, в штаны обделался, мало вы вас вешаем, гнильё большевистское! Самогон стекал по голове писателя, кажется, лоб оказался рассечёным, выступила кровь.
Ох, с каким же удовольствием я бы лично повесил тебя, красная гадина, на фонаре, закричал контрразведчик! Иван понял, что этот палач не столько пьян, он просто под кокаином. Грязно ругаясь, этот бледный наркоман в мундире стал бить писателя по лицу. Потом спокойно вернулся за стол. Благодари своего красного бога, что ты известный писака, чего-то там в журналах печатаешь – нельзя тебя в расход, публика испугается. Хотя это такие, как ты, всё нагадили! Своими писаньями. Против царя, против порядка, против
1 причина: крайняя степень неорганизованности белых. На юге Корнилов, Деникин и Врангель воевали отдельно, никак не согласовывая свои действия ни с кем. На востоке белочехи, Колчак воевали отдельно, не обращая внимания на прочие белые силы. На севере Миллер воевал отдельно, наплевав на Колчака и уж тем более на Деникина. Юденич шёл на Петроград из Эстонии тоже отдельно ото всех прочих белых. Но это ещё не всё! Никакого серьёзного порядка не было и внутри этих главных белых группировок. Армия Деникина - армия без тылов, то есть никто в организованном порядке не собирает с населения и не подвозит на позиции, например, продовольствие - деникинцы просто отнимают его у местных жителей, грабят их, разоряют подчистую. Колчак весной 1919 г. пошёл в единственное своё более или менее успешное наступление, даже взял Уфу. Вы думаете, есть хоть какие-нибудь следы какого-нибудь нормального военного планирования в армии Колчака, как это было у красных, как это было повсеместно уже в то время во всех приличных армиях мира?! Вы ошибаетесь! Просто кто-то кому-то приказал, а возьми-ка, братец, Уфу - её и взяли. То есть, мало того, что армии белых занимались самоснабжением, то есть морально разлагались в повальных грабежах и насилиях над местным населением, но и элементарного плана военной кампании не могли составить! Вот такие вояки! Всё делали тяп-ляп, на авось. Ну и как они могли вообще воевать?! Удивительно не то, что они проиграли, а то, что целых примерно полтора года (с конца мая 1918 г. до середины октября 1919 г.) могли хоть чем-то угрожать Советской власти!
2 причина: отсутствие хоть какой-то внятной политической программы у белых. Кем по своим политическим убеждениям был Деникин? Или Корнилов? Или Миллер? Ну, то, что Колчак и Врангель не скрывали своей симпатии к абсолютной монархии, это известно. Каково? Абсолютная, примитивная, средневековая монархия аж в 20 в.! В стране с населением в 150 миллионов, с пятой по размерам экономикой мира! Отсутствие в деятельности белых хоть какого-то внятного представления о будущем России просто поражает! Ничего, кроме ненависти к коммунистам, к ЛЮБЫМ революционерам! Нежелание ничего менять в вековом режиме княжеской-царской-императорской России с её помещичьим землевладением, голодом, коррупционным произволом бюрократии, тяжелейшим положением рабочих масс. Вообще ничего от слова "вообще". Белые испытывали органическое отвращение не только к какому-нибудь нормальному государственному порядку, но и к любым разговорам с народом. В армии Колчака офицерам категорически запрещено было разговаривать с солдатами о политике! У Деникина в армии просто не было никого, кроме офицеров, простой народ в его армию не брали, разговаривать не с кем. Вместо митингов, идеологической работы, просвещения, как это было у красных - редкие богослужения с нелепыми ритуалами и непонятным бормотанием попов. Естественно, 9/10 населения белых не понимало, не принимало и не относилось к ним всерьёз. Воистину - "белые банды".
3 причина: опора белых на иностранных врагов России. На Дальнем Востоке примерно этак к году 1920 г. почти все бывшие белые стали ярыми сторонниками красных. Почему? Очень просто - основные территории русского Дальнего Востока с начала гражданской войны оккупировала Япония и все местные белые - Семёнов, Унгерн, Калмыков - были просто марионетками этих иностранных хищников. И сохраниться русский Дальний Восток мог как именно русский ТОЛЬКО будучи частью Советского государства. В этих условиях любой русский патриот в этих краях в короткое время становился ярым коммунистом! Белые армии существовали ТОЛЬКО за счёт помощи иностранных держав, врагов России. Колчак тот даже просто числился на службе в британских вооружённых силах. Белочехи, взорвавшие в 1918 г. всю Сибирь, Урал и Поволжье гражданской войной, ОФИЦИАЛЬНО считались частью французской армии! Юденич, Деникин и Колчак смогли наступать ТОЛЬКО потому, что были снабжены иностранным оружием, боеприпасами, снаряжением и обмундированием, танками и самолётами, прежде всего английским снабжением. Ну не было ни на белом Юге, ни в белой Сибири, ни на Севере ни оружейных заводов, ни заводов боеприпасов, ни текстильных фабрик. НЕ БЫЛО. Негде, кроме как от иностранцев, белым было взять всё это. Вот так. И как должно было население всё это безобразие воспринимать? Гнусные иностранные наёмники, на иностранные деньги, чисто по-бандитски, ничего никому не объясняя, грабят и убивают народ России! И при этом сами белые ничего никому не собирались объяснять и ничего не объяснили.
4 причина: народ был за Ленина. Ленин, лидер коммунистов, всегда делал одно и то же - он чутко прислушивался к мнению большинства народных масс России и выполнял эти народные требования. Народ хочет земли? Вообще-то наделение землёй миллионов мелких частных собственников не входило в программу строительства коммунизма, но мнение народное для коммунистов было законом,