Это цитата сообщения Наталия_Кравченко Оригинальное сообщение
"Несравненный Виллон Франсуа..." (окончание)
Начало здесь.
Продолжение здесь.
Завещания Франсуа Вийона
Жизнь обходилась с ним жестоко. Ему было с кем сводить счёты: с женщинами, обманывавшими его, с неверными друзьями, с врагами. И Вийон великолепно это сделал в своём знаменитом стихотворном «Завещании». Собственно, так называемых «Завещаний» было два: первое, написанное в 1456 году, известное под названием «Малого завещания» и - «Большое» (о нём — чуть позже).
«Завещание» - это самое значительное из написанного Вийоном. Поэт постарался придать ему видимость настоящего официального документа. Он вводит в него формулировки нотариальной конторы, перечисляет ценности, истинные и мнимые, которые намеревается оставить знакомым и близким, друзьям и — в первую голову — врагам.
В действительности же это пародия на завещание. В этой необычной сатирической поэме, поэме-пародии из 320 стихов, Вийон осмеивает всё подряд. Мы находим здесь карикатуру на мироустройство и на мировоззрение, на схоластическую науку и юриспруденцию, на условности куртуазной любви и правила поведения рыцарской аристократии. Вийон мстит обществу, отторгнувшему его.
Комический эффект заключён в несоответствии серьёзных намерений и - ничтожных даров, которые завещатель оставляет наследникам, в невообразимости сочетаний вещей, которые поэт им дарит. Так, одному школяру-однокашнику, владельцу приличного состояния, впоследствии ставшему прокурором, Вийон завещает свои... подштанники, с тем, чтобы он из них сделал головной убор своей любовнице:
Затем дарю Валэ Роберу,
Писцу Парижского суда,
Глупцу, ретивому не в меру,
Мои штаны, невесть когда
Заложенные, — не беда!
Пусть выкупит из «Трюмильер»
И перешьет их, коль нужда,
Своей Жаннетте де Мильер!
Это была пародия на общество, на его уважаемых респектабельных членов. С каким наслаждением поэт раскрывает их подноготную! Как он точен и меток! Вот он высмеивает трёх ростовщиков, наживших свои состояния в период английской оккупации:
Ну что ж, скупиться я не стану!
Всем — Госсуэну-бедняку,
Марсо и добряку Лорану -
Я подарю по тумаку
И на харчи - по медяку:
Состарюсь я, пройдут года,
Мне будет сладко, старику,
Об этом вспомнить иногда.
Издевается над судьями:
Для судей старый их сарай
Я после смерти перестрою,
Чтоб был не суд, а просто рай,
И всем по креслу дам с дырою
Из уваженья к геморрою,
А чтоб покрыть расходы все,
Пусть будет оштрафован втрое
Шлюшонка-лейтенант Массе!
Вот он высмеивает показную набожность лицемерных святош:
Затем, монахам-попрошайкам,
Монашкам-нищенкам с крестом,
Как богомольная хозяйка,
Дарю заплывшего жирком
Гуся и зайца с чесноком, -
Пускай нажрутся до отвала
И досыта клянут потом
Греховность пирогов и сала.
Жалкий бродяга пишет завещание, распределяя направо и налево своё мнимое имущество, которого у него никогда не было. Он мечтал бы им обладать. Собственность всю жизнь манила, влекла Вийона, была его недосягаемой мечтой, сделав из него поэта и... вора, что, хоть и парадоксально, но вполне закономерно.
Второе рождение Вийона
В 1457 году Франсуа в компании ещё четверых школяров совершает кражу в Наваррском коллеже, распотрошив сундуки, где администрация хранила свои деньги.
Наваррский колллеж
Добыча составила 500 экю — по 100 на брата. Денег хватились лишь через несколько месяцев, когда воришек уже и след простыл. Их бы никогда не нашли, если бы один из них по пьянке не проболтался собутыльнику, который его выдал. Приятели Вийона откупились, как-то выпутались, а он загремел в тюрьму.
Это тюрьма в Мён-сюр-Луар. Мён — светское владение орлеанских епископов, окружённый рвом укреплённый замок. Вийон сидит в темнице, в подземелье.
картина И. Кускова «Франсуа Вийон в тюрьме»
В свои 26 лет он выглядит измождённым больным стариком, в лохмотьях, с мертвенно бледной кожей. Обманутый фортуной, преданный друзьями, покинутый женщинами, измученный голодом, ослабленный болезнями, Вийон с ужасом ждёт решения своей участи.
Мне шёл тридцатый год, когда я,
не ангел, но и не злодей,
испил, за что и сам не знаю,
весь стыд, все муки жизни сей...
Он надеялся, что кто-то из друзей, имевших доступ в королевский Дворец, добьётся для него грамоты о помиловании. Но друзья забыли его, и он в отчаянье пишет:
Четыре года просидел Франсуа в этом подземелье, но потом фортуна всё же улыбнулась ему. Ему и на этот раз удалось избежать виселицы. На счастье Вийона умер Карл Седьмой и на смену ему пришёл новый король, его сын Людовик Благоразумный.
Карл Седьмой, король Франции
Людовик Одиннадцатый
Звонили колокола и все кричали: «Слава благоденствию!» и «Да здравствует король!», а он, как водится, повелел освободить заключённых.
Вийон считал этот день своим вторым рождением.
Пишу в году шестьдесят первом,
в котором из тюрьмы постылой
я королём был милосердным
освобождён для жизни милой.
«Я всеми принят, изгнан отовсюду...»
Но жизнь казалась милой лишь в первые дни после освобождения. Ничего хорошего Франсуа в этой жизни не ждало. Бывший школяр, бывший писец, клирик без работы и содержания, он влачил жалкое существование, бредя от деревни к деревне в поисках случайного заработка, ища не столько повода что-нибудь украсть, сколько возможности быть оцененным по достоинству.
Бомж без угла и куска хлеба, Вийон мечтал стать придворным поэтом, обласканным королевскою знатью, но ко двору таких забулдыг не допускали.
Миниатюра 15 века. Поэт, вручающий книгу знатной даме.
Франсуа не был принят при дворе. Других поэтов привечали, а его — нет, хотя он был талантливее и самобытнее всех. Вийон не попал на службу к герцогу Бурбонскому, так же, как прежде не смог услужить герцогам Анжуйскому и Орлеанскому. Причины отказов нам неизвестны, но, по-видимому, Вийону мешал независимый нрав. Он насмешничает, издевается, постоянно нарушает кодекс благопристойности, одним словом, не вписывается в правила игры. Вийон был неудобен при дворе, где нужны были сладкогласые пииты.
придворный менестрель
Его насмешки, издёвки, грубоватый юмор были не по нраву сильным мира сего. И вновь поэт бродит по дорогам, ведя тяжкую нищенскую жизнь, не имея ни ремесла, ни покровителей. Его судьба — это судьба изгнанного отовсюду пророка, которого, как известно, нет в своём отечестве, непризнанного гения, в котором все видят лишь бродягу и оборванца.
Правда, однажды, по одной из легенд, оказавшись в 1458 году в Блуа, при дворе принца Шарля (Карла) Орлеанского, самого крупного из французских поэтов того времени, Вийон принял участие в одном из поэтических конкурсов, которые устраивал в своём дворце принц Шарль.
принц-поэт Шарль Орлеанский
Шарль задал присутствующим поэтам в качестве темы для стихов шутливую строчку: «От жажды умираю над ручьём». И Вийон продолжил её, написав одну из самых глубоких и философских своих баллад:
От жажды умираю над ручьём,
Смеюсь сквозь слёзы и тружусь играя.
Куда бы ни пошёл – везде мой дом,
Чужбина мне страна моя родная,
Я знаю всё, я ничего не знаю.
Мне из людей всего понятней тот,
Кто лебедицу вороном зовёт.
Я сомневаюсь в явном, верю чуду,
Нагой, как червь, пышнее всех господ,
Я всеми принят, изгнан отовсюду...
«Я всех прошу меня простить»?
Пять лет спустя в 1461 году поэт возвращается к теме «Малого завещания» и пишет «Большое завещание». Это 2023 стиха (в Малом их 320). Здесь Вийон подытоживает свои счёты с обществом, властями и друзьями. Парижская молва приняла тогда его за подлинное завещание поэта, но это — всего лишь игра. Так, одному из крупнейших ювелиров, он завещает бриллиант, которого у безработного магистра словесных наук, естественно, никогда не было, и добавляет к этому подарку ещё менее реальную таверну.
Затем, даю Мишо Кюль д'У
И досточтимому Таранну
На разговение по сотне су
(Пусть примут их как с неба манну),
А также сапоги из красного сафьяну.
Взамен я жду от них любезность:
Чтоб поклонились, встретив Жанну
Или другую непотребность.
От иронии «Малого завещания» Вийон переходит к оскорбительным сатирическим выпадам. Так, служащему королевской юстиции, которого парижане знали больше как сутенёра в борделе, Вийон завещает мешок сена, дабы он мог там заниматься любовью.
Дарю ему мешок с сенцом, -
на этом ложе досветла
он может прыгать вниз лицом,
раз нет иного ремесла.
Завершает «Завещание» баллада, в которой Вийон просит у всех прощения. Здесь поэт, доселе изобличавший общество, изображая умирающего, в последний раз взывает ко всеобщему состраданию. Но к кому обращена эта мольба о прощении? К тем, кто сбросил его со счетов? К тем, кто его не понял, кто презирал? К тем, кто отказывал ему в любви? К тем, по чьей вине он так настрадался в этой жизни? И Вийон не выдерживает смиренного тона, срываясь на крик боли, обиды и гнева:
Прошу монахов и бродяг,
Бездомных нищих, и попов,
И ротозеев, и гуляк,
Служанок, слуг из кабаков,
Разряженных девиц и вдов,
Хлыщей, готовых голосить
От слишком узких башмаков, -
Я всех прошу меня простить.
Шлюх, для прельщения зевак
Открывших груди до сосков,
Воров, героев ссор и драк,
Фигляров, пьяных простаков,
Шутейных дур и дураков, -
Чтоб никого не позабыть! -
И молодых, и стариков, -
Я всех прошу меня простить.
А вас, предателей, собак,
За холод стен и груз оков,
За хлеб с водой и вечный мрак,
За ночи горькие без снов
Дерьмом попотчевать готов,
Да не могу штаны спустить!
А потому, не тратя слов,
Я всех прошу меня простить.
Но чтоб отделать этих псов,
Я умоляю не щадить
Ни кулаков, ни каблуков!
И всех прошу меня простить.
Сарказм интонации не оставляет сомнения в истинном отношении поэта к своим «наследникам».
«Пляски смерти»
Так кто же он, этот Вийон, - собственный биограф или обвинитель бездушного общества, памфлетист, выступающий против всех форм насилия, или человек, сводящий личные счёты с врагами, поэт-повеса или разбойник и проходимец? Всё это вопросы, на которые мы не найдём однозначных ответов. Не было на них ответа и у самого Франсуа.
Я знаю, кто по-щегольски одет,
Я знаю, весел кто и кто не в духе,
Я знаю тьму кромешную и свет,
Я знаю - у монаха крест на брюхе,
Я знаю, как трезвонят завирухи,
Я знаю, врут они, в трубу трубя,
Я знаю, свахи кто, кто повитухи,
Я знаю всё, но только не себя.
Я знаю летопись далеких лет,
Я знаю, сколько крох в сухой краюхе,
Я знаю, что у принца на обед,
Я знаю - богачи в тепле и в сухе,
Я знаю, что они бывают глухи,
Я знаю - нет им дела до тебя,
Я знаю все затрещины, все плюхи,
Я знаю всё, но только не себя.
Я знаю, кто работает, кто нет,
Я знаю, как румянятся старухи,
Я знаю много всяческих примет,
Я знаю, как смеются потаскухи,
Я знаю - проведут тебя простухи,
Я знаю - пропадешь с такой, любя,
Я знаю - пропадают с голодухи,
Я знаю всё, но только не себя.
Я знаю, как на мёд садятся мухи,
Я знаю Смерть, что рыщет, все губя,
Я знаю книги, истину и слухи,
Я знаю всё, но только не себя.
(перевод И. Эренбурга)
Поэзия Франсуа Вийона вся основана на резких диссонансах и парадоксах. Из царства аристократической куртуазии мы переносимся в шумный мир, наполненный терпкими запахами городской жизни, плебейским задором, гомоном улиц и разгулом кабака.
Вийон разрушает традиционное благолепие куртуазной поэзии. Он с беспощадным реализмом показывает изнанку жизни, ее закоулки и мрачные углы.
Ещё одно произведение Вийона, о котором нельзя не сказать, - это баллада «Пляски смерти».
Что такое пляска смерти? Это средневековый обряд, танец, которым заклинали смерть.
В праздники его исполняли на площадях.
Этот танец изображали росписи на стенах часовен: это пляска мёртвых, какую танцевали живые, чтобы выразить свою веру, свой страх и свою надежду. Обряд стал темой, которая привлекала поэтов и художников.
Я знаю бедных и богатых,
И дураков, и мудрецов,
Красавцев, карликов горбатых,
Сеньоров щедрых и скупцов,
Шутов, попов, еретиков,
Дам знатных, служек из собора,
Гуляк и шлюх из кабаков, —
Всех смерть хватает без разбора!
Равенство перед смертью — реванш бедняков. Вийона утешает, что не только он умрет, но и другие тоже, в том числе и богачи, и сильные мира сего. Всех смерть хватает без разбора!
Увы, без толку я речист:
Все исчезает, словно сон!
Мы все живем, дрожа как лист,
Но кто от смерти был спасен?
В этой балладе поэт размышляет о бренности жизни и тщетности всего сущего. Все черепа в могиле равны. Принадлежали ли они могущественным людям или беднякам? Какое это имеет значение? Все в одной земле.
Я вижу черепов оскалы,
Скелетов груды... Боже мой,
Кто были вы? Писцы? Фискалы?
Торговцы с толстою мошной?
Корзинщики? Передо мной
Тела, истлевшие в могилах...
Где мэтр, а где школяр простой,
Я различить уже не в силах.
Здесь те, кто всем повелевал,
Король, епископ и барон,
И те, кто головы склонял,—
Все равны после похорон!
Вокруг меня со всех сторон
Лежат вповалку, как попало,
И нет у королей корон:
Здесь нет господ, и слуг не стало.
Да вознесутся к небесам
Их души! А тела их сгнили,
Тела сеньоров, знатных дам,
Что сладко ели, вина пили,
Одежды пышные носили,
В шелках, в мехах лелея плоть...
Но что осталось? Горстка пыли.
Да не осудит их Господь!
«Меня любилa только мaть»
Менее всего Вийон был аскетом и праведником. Он не отвергает греховного мира и его соблазнов. Его влекут женская любовь, сытная пища и пьянящее вино. При этом его любовные порывы весьма далеки от платонических воздыханий куртуазных поэтов.
Но, надо сказать, у Франсуа были не только девки с постоялых дворов, дебелые трактирщицы и красотки грязных притонов. Была и у него своя Прекрасная дама: Катрин де Воссель. Ей он посвящал совсем другие стихи, исполненные нежной мольбы и страстного чувства:
О нежность, полная жестоких мук,
Вся красота, обманная и злая!
Притворный взгляд, и ласка, и испуг.
Тяжка любовь, и каждый день, пытая,
Меняется и гнёт, и нет ей края.
Гордыня! И глазам меня не жаль,
Они смеются, жалости не зная.
Не отягчай, но утоли печаль!
Нет, лучше бы уйти от этих рук.
Не здесь искать мне отдыха и рая.
Неисцелимый взял меня недуг
И сушит, и томит, не упуская.
Большой и малый видят нас: вздыхая,
Я умираю, раненый. Не сталь
Меня сразила, но любовь слепая.
Не отягчай, но утоли печаль!
Придет пора, и ты, мой нежный друг,
Себя увидишь – желтая, сухая.
Прекрасный цвет ланит – завял он вдруг,
И волосы белеют, выпадая.
Скорее пей же эти воды мая
И приходящего тоской не жаль!
Пока ты свежая и молодая,
Не отягчай, но утоли печаль!
Франсуа бредил этой женщиной. Ради неё рисковал жизнью. А получив отставку — никому не позволял прикоснуться к своей ране. Катрин де Воссель остается тайной для историков. Мы знаем только имя той, которая несомненно была самой главной любовью Франсуа и которая отвечала на его любовь лишь шуточками, публичными оскорблениями и даже побоями. В стихах Вийона её имя появляется лишь как повод для упрёков:
Меня ж трепали, как кудель,
Зад превратили мне в котлету!
Ах, Катерина де Воссель
Со мной сыграла шутку эту.
Вийон любил и был обманут. Катрин де Воссель оставила его ради богатых поклонников. Его голого вытолкали за дверь и поколотили. Свидетелю этой позорной потасовки Ноэлю Жоли Вийон завещает потом 20 ударов хлыста. Возможно, этот Ноэль и был счастливым соперником. Несколько ночей провёл отвергнутый Франсуа за дверью Катрин, предаваясь отчаянью от её низкого коварства. Доверчивый поэт принял пузырь за фонарь, свинью за ветряную мельницу...
Всегда, во всем она лгала,
И я, обманутый дурак,
Поверил, что мука — зола,
Что шлем — поношенный колпак...
Она его завлекла. Она бросала на него нежные взгляды... И оставила его с носом. Вероломная и жестокая, она безжалостно порвала связь, соединявшую их.
Вийон пытается делать вид, что ему всё нипочём. Он скоморошествует, смеётся над собой: в высоком тоне куртуазной поэзии, которая принята в аристократическом обществе, он завещает бывшей возлюбленной своё сердце, - ему оно больше уже не нужно.
Затем.тебе, подруге милой,
Из–за которой вдаль бегу,
Кто радости меня лишила
И мысли спутала в мозгу,
Оставлю сердце. Не могу
Столь тяжкий груз в груди нести!
Оно погибло, я не лгу, -
За это Бог ее прости!
Он не верит в любовь, он столько лет легко обходился без неё, и единственный человек, которому он доверился, открыл своё сердце, его предал.
Послушайте диалог Вийона и Катрин из мюзикла Евгении Хазановой "Француа Вийон или Ты не сможешь остаться" . Музыка Е. Хазановой, стихи Ф. Вийона, перевод Ф. Мендельсона.
Вийон отправляется искать новых приключений, заявив, что идёт «возделывать другие поля». Когда пять лет спустя в 1461 году он возвращается в Париж, то вновь встречает Катрин и узнаёт, что она теперь с другим — и дарит богатому Итье Маршану то, в чём отказала бедному школяру. Маршан — свой человек при дворе Карла Францизского, брата нового короля Людовика 11-го, он дипломат и финансист, а Франсуа — безработный бродяга. Вновь переживая обиду и унижение, поэт пишет:
Но я еще любил тогда
Так беззаветно, всей душою,
Сгорал от страсти и стыда,
Рыдал от ревности, не скрою.
О, если б, тронута мольбою,
Она призналась с первых дней,
Что это было лишь игрою, -
Я б избежал ее сетей!
Увы, на все мольбы в ответ
Она мне ласково кивала,
Не говоря ни «да», ни «нет».
Моим признаниям внимала,
Звала, манила, обещала
Утишить боль сердечных ран,
Всему притворно потакала, -
Но это был сплошной обман.
жертвы Бога любви
Вийону жаль не плотской любви, в которой ему отказала Катрин, он оплакивает их душевную близость, которая оказалась лишь обманом. Ему невыносимо вспоминать об их посиделках, о том терпении, с коим она слушала его бесконечную болтовню.
В отчаянье он бросает ей слова оскорблений:
Тебе же, милая моя,
Ни чувств, ни сердца не дарю я:
Твои привычки помню я,
Ты любишь вещь совсем другую!
Что именно? Мошну тугую:
Кто больше платит, тот хорош!
Грубее, пожалуй, не скажешь. В нём говорит неизжитая обида:
Тебе, по-моему, и так
хватало на парчу и шёлк.
Я раньше мучился, дурак,
но страсти голос нынче смолк.
Но как бы поэт ни проклинал ушедшую от него любовь, сколько бы ни клялся, что «страсти голос нынче смолк», в это трудно поверить. Стал бы он так неистовствовать, если бы ему всё было безразлично...
С горькой проницательностью Вийон извлекает для себя урок:
Любовь и клятвы - лживый бред!
Меня любилa только мaть.
Я отдaл всё во цвете лет,
Мне больше нечего терять.
Влюбленные, я в вaшу рaть
Вступил когдa-то добровольно;
Зaбросив лютню под кровaть,
Теперь я говорю: "Довольно!"
Эти жестокие стихи – месть бывшего любовника Катрин де Воссель, и позднее они будут включены в «Большое завещание»:
Фальшивая душа – гнилой товар,
Румяна лгут, обманывая взор,
Амур нанес мне гибельный удар,
Неугасим страдания костер.
Сомнения язвят острее шпор!
Ужель в тоске покину этот мир?
Алмазный взгляд смягчит ли мой укор?
Не погуби, спаси того, кто сир!
Мне б сразу погасить в душе пожар,
А я страдал напрасно до сих пор,
Рыдал, любви вымаливая дар…
Теперь же что? Изгнания позор?
Ад ревности? Все, кто на ноги скор,
Сюда смотри: безжалостный кумир
Мне произносит смертный приговор!
Не погуби, спаси того, кто сир!
Интересно, прочла ли Катрин когда-нибудь эти стихи? Поняла ли потом, кого потеряла? Пожалела ли?..
Вспоминается Борис Рыжий:
Она откроет голубой альбом,
где лица наши будущим согреты,
где живы мы, в альбоме голубом,
земная шваль: бандиты и поэты...
«Увы, ждёт смерть злодея...»
В 1462 году судьба наносит Франсуа ещё один удар. Однажды холодным декабрьским вечером он с тремя приятелями прогуливался по улице. Они проходили мимо дома одного папского нотариуса, весьма влиятельного лица в городе: священник, адвокат, кандидат канонического права, человек со связями. Этот господин не сделал им ничего плохого, но он был живым символом успеха. У него было всё, у них — ничего.
Им было видно в окно, как в комнате трудились писцы — нотариус заставлял своих писарей трудиться в ночное время, хотя ночной труд был запрещён законом.
Бесшабашным школярам ночь придала храбрости. Они стали подтрунивать над трудягами, в окно полетели шуточки, оскорбления, а один из них даже плюнул в комнату, - до такой степени ему был противен их праведный труд. Писцы, естественно, возмутились и кинулись в драку. Двоих школяров исколошматили, а двое — в том числе и Вийон — бросились наутёк. Но приятеля Франсуа настигли и, защищаясь, он нанёс удар кинжалом нотариусу, ранив его. И хотя тот выжил, и жил ещё довольно долго, он подал жалобу в суд, и школяров арестовали. Всем четверым грозила виселица.
Поначалу Вийон хорохорился, пытался скоморошествовать, писал ёрнические куплеты. Один из них остался в истории его визитной карточкой:
Я - Франсуа, чему не рад.
Увы, ждет смерть злодея,
И сколько весит этот зад,
Узнает скоро шея.
Но скоро ему становится не до шуток. Ужас предстоящей насильственной смерти охватывает Вийона. Вместе с друзьями он подаёт, как водится, апелляцию в парламент. А за несколько дней до казни он пишет другую апелляцию — в форме баллады, которую адресует всему человечеству, единому перед лицом смерти.
На этот раз он уже не смеётся, даже сквозь слёзы. В преддверии смерти поэту открывается истина: все люди — братья, все равны перед Богом, перед гибелью. В балладе звучат то и дело повторяющиеся слова: «братья», «люди», «братья людей». Это новый для него словарь.
У Вийона, который, казалось, столько всего перенёс, была очень ранимая, чувствительная душа. Ему невыносимо было думать о том, как он будет болтаться на виселице, а толпа станет глумиться над его трупом, кидать в него камни, плевать в его мёртвое лицо. - Это было в обычае того времени. Больше, чем палача, он страшится зевак, глазеющих на казнь, страшится насмешек, унижения, позора. Пусть верёвка, но только не издёвка.
Повешение. Гравюра на дереве.
Его предсмертный призыв к людям — это мольба о сострадании, о милости к падшим. Казалось бы, сам Франсуа в своих издевательских стихах столько насмешничал над богатством, злобой, жадностью, лицемерием. Но никогда он не смеялся над чьими-то страданиями, кроме своих собственных.
В ожидании казни Вийон просит рассматривать их смерть как уход из жизни, как трагедию человека, а не как забаву, уличный спектакль. Эта баллада — крик души поэта, взывающего от лица всех повешенных, замученных, убиенных правосудием, моля не о спасении их жизни — о спасении души, об уважении к смерти, к человеческому достоинству.
О люди-братья, мы взываем к вам:
Простите нас и дайте нам покой!
За доброту, за жалость к мертвецам
Господь воздаст вам щедрою рукой.
Вот мы висим печальной чередой,
Над нами воронья глумится стая,
Плоть мертвую на части раздирая,
Рвут бороды, пьют гной из наших глаз:
Не смейтесь, на повешенных взирая,
А помолитесь Господу за нас!
Мы братья ваши, хоть и палачам
Достались мы, обмануты судьбой.
Но ведь никто - известно это вам? -
Никто из нас не властен над собой!
Мы скоро станем прахом и золой,
Окончена для нас стезя земная,
Нам Бог судья! И к вам, живым, взирая,
Лишь об одном мы просим в этот час:
Не будьте строги, мертвых осуждая,
И помолитесь Господу за нас!
Здесь никогда покоя нет костям:
То хлещет дождь, то сушит солнца зной.
То град сечет, то ветер по ночам
И летом, и зимою, и весной
Качает нас по прихоти шальной
Туда, сюда, и стонет, завывая,
Последние клочки одежд срывая,
Скелеты выставляет напоказ:
Страшитесь, люди, это смерть худая!
И помолитесь Господу за нас.
О Господи, открой нам двери рая!
Мы жили на земле, в аду сгорая.
О люди, не до шуток нам сейчас.
Насмешкой мертвецов не оскорбляя,
Молитесь, братья, Господу за нас.
(«Баллада о повешенных», перевод Ф. Мендельсона)
Суд не оправдал его, но и не приговорил к повешению. Приговор Парламента гласил: «Ввиду нечестивой жизни вышеозначенного Вийона следует изгнать на десять лет за пределы Парижа».
8 января 1463 года Франсуа Вийон покинул Париж. На этом обрывается его тёмная биография. С этого дня Вийон навсегда вышел из истории. И вошёл в легенду.
Его приговорили к изгнанию на десять лет, так что в 1473 году он мог бы вернуться. Однако к этому времени никто в городе о нем уже не вспоминал. Поэтому, когда в 1489 году книготорговец Пьер Леве опубликовал «Большое и Малое завещания Вийона и его баллады», в Париже не нашлось ни одного человека, способного похвастаться личным знакомством с уже знаменитым поэтом. А ведь если в ту пору он еще не умер, ему было всего каких-нибудь 58 лет. Но в ту эпоху люди редко доживали до этого возраста.
«О добром вспомни сумасброде...»
Кстати, имя Вийона сохранил для потомков Франсуа Рабле.
Франсуа Рабле
Переделывая в 1550 году четвертую часть «Пантагрюэля», Рабле рассказал, что автор «Завещания», поселившись «на склоне лет» в расположенном в Пуату местечке Сен-Максан, сочинил «на пуатвенском наречии и в стихах мистерию Страстей Господних», которые пишут, дабы повеселить народ на ярмарке. Вполне вероятно, что Вийон и вправду оказался в Пуату и, чтобы заработать на жизнь, принялся развлекать публику. Во всяком случае, на протяжении какого-то времени...
Кровь подлинного средневековья текла в жилах Вийона. Ей он обязан своей цельностью, своим темпераментом, своим духовным своеобразием.
Мы не знаем, как и когда он умер. Но он оставил нам строки своей эпитафии, которую хотел бы видеть на своей могиле:
Прошу, чтобы меня зарыли
В Сент-Авуа - вот мой завет.
И чтобы люди не забыли,
Каким при жизни был поэт,
Пусть нарисуют мой портрет.
Чем? Ну, чернилами, конечно!
А памятник не нужен, нет.
Раздавит он скелет мой грешный.
Пусть над могилою моей,
Уже разверстой предо мной,
Напишут надпись пожирней
Тем, что найдется под рукой.
Хотя бы копотью простой
Иль чем-нибудь в таком же роде.
Чтоб каждый, крест увидев мой,
О добром вспомнил сумасброде:
Здесь крепко спит в земле сырой,
Стрелой Амура поражен,
Школяр, измученный судьбой,
Чье имя - Франсуа Вийон.
Своим друзьям оставил он
Все, что имел на этом свете.
Пусть те, кто был хоть раз влюблен,
Над ним читают строки эти:
РОНДО (ВЕРСЕТ)
Да внидет в рай его душа!
Он столько горя перенес,
Безбров, безус и безволос,
Голее камня-голыша,
Не накопил он ни гроша
И умер, как бездомный пес...
Да внидет в рай его душа!
Порой, на господа греша,
Взывал он: "Где же ты, Христос?"
Пинки под зад, тычки под нос
Всю жизнь, а счастья - ни шиша!
Да внидет в рай его душа!
(перевод Ф. Мендельсона)
Но хотя Вийон был и против установления себе памятника («а памятник не нужен, нет»), он всё же был установлен.
памятник Франсуа Вийону. Утрехт. Нидерланды.
Король поэтов голоштанных, -
Мэтр Франсуа Вийон таков.
Ты заводила свалок пьяных,
Любитель шлюх и кабаков,
Что блещет вкруг твоих висков,
Седых от срама и лишений,
Волшебный ореол стихов,
Плут, сутенёр, бродяга, гений. -
так охарактеризовал его французский поэт Жан Ришпен.
А мне хотелось бы закончить своим стихотворением о Франсуа Вийоне, в котором — и квинтэссенция всего, что я о нём здесь рассказала, и — объяснение в любви самому необыкновенному поэту той легендарной эпохи.
Франсуа Вийон
Кривился королевский двор:
оборван, несуразен, страшен.
Поэт — бандит, мошенник, вор...
Как близок он эпохе нашей!
Как был бы он сейчас под стать
её борделям и притонам.
Хоть вряд ли будут там читать
молитву Франсуа Вийона...
Среди чумных пиров и тризн -
нет лучше дружеской пирушки,
а жизнь — игра, где ставка — жизнь,
не стоящая ни полушки.
Не об идиллии мечтал —
о сытой жизни средь достатка.
И соловью предпочитал
зажаренную куропатку.
От жажды не спасал ручей,
а в голод, как ни резонёрствуй, —
не погнушаешься ничем —
ни шулерством, ни сутенёрством.
Утешась с толстою Марго,
блеснул сатирой на прощанье.
Как он мочил своих врагов
в том знаменитом «Завещанье»!
Дарил подштанники — одним,
другому — тумаки и розги,
всем, всем, кем в жизни был гоним,
сполна он по заслугам роздал!
За оскорблений кипяток,
за униженья — будут знать их!
О месть голодных животов
придворной челяди и знати!
Его притягивало дно.
Подонки общества — не сливки,
но брали всё, что не дано,
тем, что не робки и не хлипки.
И, душу грешную презрев,
он шёл за суетным и бренным.
Манил его богатства блеф,
как сладкогласая сирена.
И вот — тюрьма в Мён-сюр-Луар.
Он — жалкий узник подземелья,
и в страхе ждёт небесных кар.
Какое горькое похмелье!
Клянёт судьбу, звезду Сатурн...
Не плачь, школяр, смирись с судьбою.
За всё, что выстрадано тут,
оправдан будешь там Судьёю.
Там ты напьёшься у ручья,
наешься каплунов и уток.
Там ждёт тебя Катрин твоя,
придворный мир внимает, чуток...
Орфей, разбойник-соловей,
никто для Господа не лишний.
Молитву матери твоей
услышал всё-таки Всевышний.
Забавник, клоун, шалопай,
на всё готов за грошик медный,
но — как он там ни поступай —
вошёл в историю, в легенду.
Он всех просил его простить.
И, поминая время оно,
прошу вас строго не судить
беднягу доброго Вийона.
Я за помин его души
неспешно и благоговейно
сегодня пригублю в тиши
глоток французского глинтвейна.
Когда обидам несть числа,
когда тоскливо и бессонно —
пусть очищает нас от зла
молитва Франсуа Вийона.
Переход на ЖЖ: http://nmkravchenko.livejournal.com/90079.html