Большой помощницей, советчицей и подругой была в моей жизни моя свекровь, которая, имея двух обеспеченных детей – дочь и сына, жила со мной двадцать два года, отдавая всю себя и тепло своего сердца любимым внукам, помогая мне их поставить на ноги.

[700x494]

Она вела весь дом в то тяжелое время, испытывая с нами лишения, но никогда на это не жаловалась и не покинула нас, хотя могла жить прекрасно, без всяких хлопот, у сына или дочери. Наоборот, она все свои копейки, пенсию за погибшего сына, отдавала нам. На приглашения своих детей она ездила к ним в гости с моими детками – сиротами, не покидая их ни на день.
Я была кормилица семьи, она – хозяйка дома. Все скорбные дни и трудности страшного времени, все тяготы жизни и лишения после войны она делила с нами, отдавая нам теплоту своего доброго большого сердца, любовь и заботу. Это был прекрасный, умный, бескорыстный, красивой души русский человек, с которым меня, к счастью, свела судьба. Мне даже страшно подумать, чтобы я делала без нее.
В моих детях немало ее прекрасных черт, чему я очень рада.
Светлая память о ней, моей дорогой свекрови – маме, Анастасии Евдокимовне - всегда живет во мне, и безграничное чувство благородности никогда не покинет меня до конца моих дней! АМИНЬ!

Так как мы с мужем оба работали, то для ведения хозяйства нам пришлось взять приходящую домработницу. Это была профессиональная прислуга, которая всю жизнь работала у богатых людей. Нас она вводила в большие расходы, пришлось с ней расстаться. Муж был очень хозяйственным, трудолюбивым, заботливым. Кроме того, он имел еще кулинарное образование и избавил меня от всех хозяйственных дел. Он сам готовил и всех нас кормил, так как я работала в техникуме в две смены.
Дети наши хорошо подружились. Миша меня сразу стал называть мамой, и мне с ним было легко. А вот с младшим было непросто. Дело в том, что муж шесть лет был вдовцом, в дом женщин не приводил, сам воспитывал своих детей. Жене было всего десять месяцев, когда он остался без матери, и папа был для него всем на свете. Женя безумно любил папу, и папа отвечал ему тем же. И вдруг в доме появилась женщина, да еще с двумя своими старшими детьми. Конечно, Жене было трудно к этому привыкнуть. Он очень ревновал папу ко всем нам. Мне было понятно. что такое сирота, поэтому я очень старалась дать ему тепло, ласку и заботу матери. Женя это принимал очень настороженно, но время сделало свое, и он постепенно привыкал ко мне и стал называть меня мамой. Это была моя большая победа.
Никогда не забуду праздник 8 Марта 1954 года. Квартира Голубенко, где мы жили в то время, была двухкомнатной. Одна комната была детской, а вторая была и гостиной и нашей спальней. В гостиной стоял мой концертный рояль – подарок папочки и его клавиатура выходила к изголовью нашей тахты. Я по нотам не играла, но по слуху аккомпанировала любые песни и мелодии, и ни одно застолье не обходилось без моих песен и аккомпанемента. Накануне праздника моя драгоценная доченька скопила деньги от завтраков в школе. За день до праздника, втайне от домочадцев, она купила корзину с живыми цветами и оставила ее у подруги.
Раненько утром 8 Марта, когда мы все еще спали, она тихонечко принесла корзину и поставила ее на рояль. Когда я открыла глаза, я думала, что я во сне: на рояле стояла корзина с живыми цветущими цикламенами разных цветов! Моему удивлению и радости не было конца. Такое могла придумать только моя любимая, нежная, добрая и заботливая доченька.
Такое поздравление никогда не забывается. Я счастлива, что у меня такая доченька. Каждый раз, просыпаясь 8 Марта, прежде, чем открыть глаза, я вижу эту корзину с цветами. Это самый дорогой подарок в моей жизни.
Но появилась Беда…
Муж стал ревновать своих детей ко мне. Их хорошее ко мне отношение вызывало у него раздражение и злобу. Он не мог понять, почему его дети тянулись ко мне, старались быть всегда со мной, где им было душевно, тепло и интересно.
Весной 1954 гола. я заболела острым ларингитом, в результате чего у меня пропал голос, и я могла читать только первую пару лекций, а их раньше было четыре пары в первую смену и еще три пары во вторую смену- это фактически одиннадцать часов. Я уходила в семь утра, приходила в одиннадцать ночи. Я читала лекции по четырем специальным предметам: «Путь и путевое хозяйство», «Общий курс железных дорог», «Проектирование станций и железнодорожных узлов» и «Правила технической эксплуатации железных дорог СССР». Я читала лекции на всех курсах и на всех отделениях. Лекции проходили с таким интересом, что аудитория буквально замирала и, даже когда звенел звонок об окончании занятий, никто не спешил скорей уйти.
Работа в техникуме меня очень материально поддержала. Наконец-то я смогла одеть себя и своих детей.
Спустя годы многие мои ученики работали потом на станциях Львовской дороги и при встрече со мной с радостью вспоминали дни учебы в техникуме, особенно мои интересные лекции, которые пригодились им на работе.
Несмотря на мое усиленное лечение, врачи запретили мне много говорить и читать лекции. И пришлось мне осенью этого же года вернуться на работу в Управление дороги.
Так как нашей семье из шести человек было тесно в двухкомнатной квартире, то муж в 1955 году поменял квартиру на трехкомнатную в центре города на улице Глубокая, напротив политехнического института. Там уже учился мой сыночек Стасичек, и мне было ближе к моей новой работе.
Казалось, все хорошо, но чем больше мы жили вместе, тем я больше убеждалась в том, что мы совершенно разные люди. Я почувствовала полное отсутствие взаимопо-
нимания во всем. А тут еще началось его рукоприкладство к своим детям, порой совершенно незаслуженное. Мы такого никогда не видели, и нас это приводило в ужас. Стасику и мне не раз приходилось защищать его детей от отцовских побоев за их малейшую провинность. Мы не могли этого выносить и я просила его отпустить нас – мы хотели уйти по доброму. Но он был неумолим, просил у нас прощения и обещал быть сдержанным. Мы верили, но проходило время, и все повторялось, но теперь уже в наше отсутствие. Мы с дочкой возненавидели его и даже побаивались его гнева. Правда, он никогда не позволил себе обидеть моих детей. К ним не было никаких претензий. Но он угрожал расправиться с нами, если мы уйдем. Казалось, уйти при нем было невозможно.
И вот в 1958 году в августе он уехал в санаторий. Мы воспользовались его отсутствием и ушли от него к моим родителям.




[475x130]