Вчера перестало биться сердце ЛАРИСЫ ФЕДОРОВНЫ ТУМАНОВОЙ.

Все в этом мире эфемерно
Прощайте, дорогая, навсегда.
Прощайте...... Мы так любили вас безмерно
И не забудем никогда.



[277x83]

[700x494]
Друзья мои! Волей судьбы
Я навсегда вас покидаю
И в память о минувших днях
Частицу сердца оставляю!
[499x180]

НАША СЕМЬЯ

Семья у нас была уникальная.
Моя мама – Отоцкая Мария Лукьяновна (Юлиановна) овдовела в 35 лет, оставшись с 7 детьми, старшему из которых не было 17 лет. Это был сын Саша. Потом были Леня, Надя, Аня, Вера, Соня и Володя. После смерти мужа мама вышла замуж за молодого человека на 15 лет моложе себя – Бондаренко Федора Прокоповича, любовь к которому пронесла всю свою жизнь.
Дело в том, что мама родилась в семье потомственного дворянина – Отоцкого, который закончил Краковский медицинский факультет и был выслан на Украину, как участник повстанческого движения в Польше. На Украине он обрел вторую родину и жил там до конца своих дней.
Мама была в семье самая младшая, и дедушка с бабушкой решили ее определить, то-есть выдать замуж за хорошего человека своего круга – учителя гимназии, некого Холинковского, который был на 12 лет старше мамы.
Венчали их с разрешения архиерея, так как маме не было шестнадцати лет. Мама глубоко уважала своего мужа, который ее очень любил. Была прекрасная семья. Уже было 7 человек детей, когда в дом пришла большая беда. Заболел муж, причем неизлечимой болезнью – раком.
Однажды, будучи уже больным, муж мамы привел в дом красивого молодого человека и представил новым учителем, который только закончил духовную семинарию, но предпочел быть учителем русской словесности, а не священником.
С того времени он стал как бы членом их семьи.
Впервые в жизни провинциальный молодой человек попал в круг светских людей. Молодому учителю из семьи сельского фельдшера мама казалась недосягаемой звездой. Ее внешность, воспитание, благородство, умение управлять такой большой семьей и прислугой – поражали его.
Он с благоговением бывал в этом доме, где всегда было интересно и приятно.
Собирались светские люди, так называемая интеллигенция того времени: священники, врачи, учителя. Мама была душой этого общества. Веселого нрава, гостеприимная, обладающая красивым сопрано, она пела и играла на фисгармонии или гитаре, доставляя удовольствие всем присутствующим.
После смерти мужа в сердце мамы пробудилась первая любовь к молодому учителю, который уже питал к ней сильное чувство, всеми силами стараясь его скрыть.
И начались их страдания, так как ни родители молодого учителя, ни мамины родители не хотели дать благословения на их брак. Да как могли согласиться родители юноши, которому 21 год, на брак с женщиной старше его на 15 лет да еще с семью сиротами: мал - мала меньше.
А родители мамы и слышать не хотели, чтобы их дочь связала свою жизнь с мужиком, как они называли жениха, и грозили совершенно от нее отказаться. Несмотря на свои чувства к учителю, мама пыталась его убедить, что она ему не пара, мотивируя возрастом и вереницей детей. Но он был неумолим и грозил застрелиться в ее доме в случае отказа.
У мамы были женихи ее круга и возраста, но мама любила его одного – это была ее первая любовь!
И любовь победила! Вопреки всем преградам и заклинаниям, они пошли под венец и счастливо прожили в любви и согласии пятьдесят семь лет супружеской жизни.
Конечно, с годами родители и мамы и папы простили их, и мама ездила к своим родителям в гости с детьми от второго брака. А родители папы приезжали к нам в гости. Но меня тогда еще не было на свете.
Дедушка и бабушка Отоцкие жили на Украине в местечке Голосков. Дедушка, получив медицинское образование в Кракове, был уникальным врачом, как многие врачи того времени. Он лечил от всех болезней и делал любые хирургические операции. Слава его была велика! Бедных он лечил бесплатно, так как сам был очень добрый и достаточно состоятельный.
Жили Отоцкие шикарно по тем временам. Всю обстановку в дом и наряды всей семье выписывались из-за границы.
Моя самая старшая сестра от второго брака – Нина помнит, как она маленькой гостила с мамой у Отоцких. Запомнилась ей большая гостиная с бордовой плюшевой мягкой мебелью на углах с золотистыми вензелями, такие же плюшевые портьеры на окнах и дверях, картины и ковры. Но особенно запечатлелся в ее памяти граммофон с огромной красной трубой и фисгармония, на которой Читать далее...

ЮЗОВКА - СТАЛИНО – ДОНЕЦК

Учеба давалась мне легко, и я в 1930 году в тринадцать с половиной лет окончила школу - семилетку. Я мечтала быть строителем и поехала к сестре Соне в город Сталино поступать в строительный техникум.
Но меня, как малолетку, в техникум не приняли, тогда принимали с 16 лет, да и ростом я не удалась. Пришлось пойти в ФЗУ- фабрично-заводское училище на базе семилетки при металлургическом заводе им. Сталина.
В 1931 году в связи с наводнением в Первомайске папу перевели работать в город Сталино директором школы №4 на Стандарте.
В то время Сталино – бывшая Юзовка –был небольшим шахтерским городом, где улицы располагались без плана, были без названия и их называли линиями. Дома в основном были одноэтажные. Только несколько административных зданий были четырехэтажными, в том числе и горный институт. В центре города располагался металлургический завод с его литейным, листо- и рельсопрокатным цехами. Когда выливался чугун в формы, а это делалось обычно к ночи, то весь город был освещен как бы багровым солнцем. Красивое зрелище.
Город состоял их отдельных районов, связанных трамвайными линиями. Но я помню только рабочий поселок Стандарт, где мы жили, и была папина школа. Трамваи ходили очень плохо, чаще всего из центра города домой приходилось идти пешком. Жили тогда шахтеры и рабочие завода в деревянных бараках без всяких удобств. Общественные туалеты – деревянные будочки на 10- 20 мест были на улице. Запах, особенно летом, был невыносимым. Но потом были построены четырехэтажные дома со всеми удобствами, куда переселяли рабочих. И уже к 1935 году деревянных бараков на Стандарте не осталось. А вот туалеты на улице во многих частных домах сохранились и по сей день.
Школа, куда направили папу, была одноэтажной из красного кирпича со всеми удобствами. Мой отец сразу, как приехал в 1931 году, посадил вокруг школы декоративные деревья, которые через восемь лет превратили пустырь в зеленый оазис.
Когда мы ходили домой из города пешком, то проходили по оврагу, в котором сплошь ютились землянки. В них жили приехавшие на заработки люди, в основном из села. Почему-то этот овраг называли «Собачевка».
Во время Отечественной войны немецкие фашисты согнали туда всех евреев города, заставили рыть рвы, затем всех расстреляли и закопали, некоторых еще живыми. Теперь на этом месте стоят красивые многоэтажные дома, утопающие в зелени, и Донецкий цирк – гордость города.
От центра города до вокзала было 15 км, ходил трамвай. По пути на вокзал на пустыре справа была шахта «Гладковка», где главным инженером работал муж моей старшей сестры Надечки – Ника Жванский. Я была на этой шахте в 1930 году. Уголь добывали ручным способом и вывозили на лошадях. Так и называлась дорога в шахте – конка.
Теперь на этом месте находится главный медицинский центр Донбасса. Это целый город с большими корпусами различных клиник, оснащенных современным оборудованием. Там работают лучшие представители областной медицины. Вокзал давно стал частью города.
За годы Советской власти город очень изменился. Эти черные без единого деревца трущобы под названием Юзовка, застроенные бараками с общими туалетами, превратились в красивый чистый город с миллионным населением, с высотными домами, широкими проспектами, зелеными аллеями, парками, бульварами, обилием роз и цветущими клумбами. В 1970 году Юнеско признало Донецк лучшим промышленным городом мира. Он является одним из самых зеленых промышленных городов мира.
Город миллиона роз – так теперь зовут дончане свой город, столицу шахтерского края.

Если до 14 лет у меня была дружба с мальчиками своего класса, то в ФЗУ в 15 лет у меня появилось новое, незнакомое мне, прекрасное чувство первого увлечения. Мне, конечно, льстило то, что многие мальчики, благодаря моему веселому нраву, еще в школе и в ФЗУ мне оказывали внимание. Они дарили цветы, провожали домой, причем целой гурьбой, так как я была очень общительна и со всеми в чудесных отношениях. Я много им рассказывала из прочитанного и слышанного, и каждый из них хотел подольше побыть в моем обществе.
Моя мамочка говорила, что все дети приходят домой со школы, я и не слышу, когда, но зато издали слышу, когда идет Лариса: с ней - целая орава ребят, как мама выражалась о них.
Но в ФЗУ у меня было все по-другому. Я нравилась многим, у нас была мужская группа и только четыре девочки, но особенно за мной ухаживали два друга: Юра Зосимов и Шура Котин. Потому ли, что Шура был сын главного инженера этого завода, потому ли, что Юра был более застенчив, но Шурино ухаживание было более яркое, он без стеснения выражал свое чувство ко мне. Но он мне не нравился, Я была увлечена Юрой, который был другом Шуры, но более интересный внешне и очень скромный. Он старался при Шуре не выдавать своих чувств ко мне, что меня еще больше влекло к нему. Конечно, я тоже скрывала свои чувства.
Но мы были еще детьми, и наши Читать далее...

Спасибо всем из "Li " за помощь в оформлениии дневника.

[показать]

СТЕПАНОВ
[700x494]


Первые месяцы учебы в институте я ежедневно получала письма от Славы и, конечно, отвечала ему регулярно. Но спустя два месяца за мной начал ухаживать студент второго курса, который тогда был комсоргом нашего факультета – Степанов Анатолий Иванович.
Это был красивый, высокий, стройный и широкоплечий мужчина 24-х лет с карими умными глазами, с волнистой густой шевелюрой светло-русых волос и с обаятельной улыбкой. Он при встрече всегда улыбался, поэтому девушки нашего факультета его звали «Море симпатии». Аккуратный, подтянутый в отличие от других студентов, он всегда празднично выглядел. Может, к этому его обязывало то, что он, уже являясь членом партии большевиков, был комсоргом нашего факультета. Тогда это значило быть лучшим примером для товарищей. Собранный и волевой, серьезный в учебе и обязательный в делах, немногословный хозяин своего слова, он пользовался большим уважением у руководства факультета и авторитетом у студентов.
Познакомились мы в кабинете декана факультета, куда я пришла решать вопрос со стипендией моего брата Бори, который тогда перевелся из Сталинского горного института в Ленинградский железнодорожный институт. Когда Анатолий начал ухаживать за мной, он сказал: «Жениться я не собираюсь, но хочу с вами дружить». Такое предложение вызвало у меня недоумение и возмущение; вроде бы я ищу жениха. Я рассмеялась и ответила, что у меня уже есть жених. Тогда он улыбнулся и извинился.
Его ухаживания начались с приглашений в театры, куда он имел возможность брать билеты в бюро комсомола. Первый наш выход был в Мариинский оперный театр на балет «Лебединое озеро».
И вот я впервые попала в истинный храм искусства. Меня восхитило фойе театра с его позолотой стен и потолка, мрамором и большими зеркалами, зрительный зал с ярусами бархатных, позолоченных балконов и фресками на потолке, огромная сверкающая люстра. Но особенно меня очаровала, унесла в другой мир сказки и волшебства дивная музыка Чайковского, которую я впервые услышала да еще в исполнении лучшего симфонического оркестра.

Первое время я не придавала значения ухаживанию Анатолия, ведь меня ждал жених Слава. Но постепенно, а мы встречались ежедневно, он меня все больше привлекал, как зрелый, серьезный, умный человек, который реально смотрит на жизнь, а не как я – через розовые очки. И стала я реже отвечать на Славины письма, и стали мы их вместе с Толей читать, а через два месяца знакомства, к зимним каникулам, мы уже вовсе не читали
его письма, а просто рвали и выбрасывали.
Перед зимними каникулами Толя сделал мне предложение и просил сообщить об этом моим родителям, когда я поеду на каникулы. Сам он тоже поедет в Петрозаводск, где жила его мать и сестра с семьей, и их поставит в известность о своем намерении.
Мои родители, не видя и не зная Толю, были категорически против нашего брака. Зная и видя любовь ко мне Славы, который и в мое отсутствие навещал нашу семью регулярно и как бы был уже своим человеком, не могли представить себе, что будет с ним и как это воспримут их друзья – его родители.
Когда я приехала на зимние каникулы и
сообщила, что выхожу замуж за Толю, папа запретил мне говорить об этом Славе. Я вела себя с ним по-прежнему любезно, но, конечно, он почувствовал мое совсем другое отношение к себе, но даже боялся спросить, в чем дело. Я ссылалась на занятость, загрузкой учебы, которая мне мешала писать ему, на время разлуки, расстояние, нас разделяющее и все в таком же духе. Он мне верил, как Богу! Но в день моего отъезда брат Боря на вокзале сказал ему, что, может, я выйду замуж за другого. Боря вроде бы пошутил, но это было достаточно, чтобы на вокзале, когда меня провожала вся семья и моя и его, Слава решил броситься под поезд, которым я уезжала. И только чудом Борис успел его удержать от этой глупости.
Это было в январе 1936 года, а в июле 1936 года я вышла замуж за Степанова Анатолия, которого полюбила первой, казалось, неземной любовью, и пользовалась полной его взаимностью.
Так как мои родители не давали согласия на наш брак, я с мужем решила принять приглашение сестры Ани и поехать на лето к ней, о чем я сообщила родным. Тут же я получила телеграмму, что они ждут нас, просят приехать к ним. Мы так и сделали: приехали в город Сталино, где нам устроили скромную вечеринку. А на третий день мы с мамой поехали к Ане, где уже отдыхали сестра Лена и брат Боря. Там мы провели все лето в живописном селе Гоноровка, где еще были украинские хатки под соломенной крышей, печи с расписными каминами и, как картинки, расписанные белые хатки с голубыми окнами и цветным Читать далее...

ВОЙНА

В Калинине, ныне Твери, мы остановились временно, до освобождения квартиры бывшим начальником станции, в кондукторском резерве, где нам выделили комнату. Толечка все дни находился на станции, принимая объект и дела от своего предшественника. Приходил домой Толечка только на ночь. Но в ночь с 21 на 22 он не пришел ночевать, позвонив предварительно, что придет только утром. Но и утром он не пришел, несмотря на то, что это было воскресенье. Не дождавшись его к завтраку, мы с сыночком пошли его встречать на улицу. День был солнечный, яркий, теплый, но люди, которых мы встречали, были взволнованы, чем–то озабочены и все куда–то спешили. Я спросила мужчину: «Что случилось?» Он мне ответил одним словом: «Война» и быстро удалился. Это слово даже не дошло до моего сознания тем ужасом, которое оно несло с собой.
Мне тогда было всего 23 года. Наша жизнь с Толечкой только начиналась. Трудности остались позади. Оба закончили институт, молодые, здоровые, любящие, счастливые мы ждали от жизни много радости.
Я даже не осмыслила сразу этого слова - война. Но, когда Толечка, забежав домой на несколько минут, рассказал мне о случившемся, и о том, что он обязан, как начальник всего железнодорожного узла (объекта), дни и ночи находиться на КП (так назывался штаб управления объектом). Он находился под землей, откуда шла команда по организации приема, отправления и формирования эшелонов на фронт. Они должны были отправляться через каждые 15 минут.
Разлука с Толей была для меня невыносимой. Мы очень любили друг друга и никогда и дня не были в разлуке, а тут хоть рядом, но не вместе, к тому же я была в положении. Единственное, что очень слабо утешало меня, это то, что разлука временная, не надолго, что скоро все это кончится… Но, увы! Беспрерывные гудки паровозов и звуки сирены, извещающие о воздушной опасности, не могли заглушить шума летящих немецких бомбардировщиков. Беспрерывные бомбежки города и всех важных объектов, особенно станции, пожары, пылающие в разных концах города, убитые и раненые на улицах – все это приводило людей в ужас. Особенно страшно было ночью, так как все источники света были замаскированы, и все было погружено
во тьму. Только прожекторы пересекали небо, ища по звуку вражеские самолеты.
В такое ужасное время, под разрывы бомб, я десятого июля родила доченьку, которую мы так желали и ждали. Особенно хотел доченьку Толечка, он сам дал ей имя – Людмила, оставив навсегда живую память о своей любви к ней. При каждой бомбежке нас, рожениц, уводили в подвалы больницы и мы ничего не знали о наших крошках. Это нас доводило до сумасшествия. Но у меня было еще одно невыносимое горе – неизвестность, что с моим сыночком, жив ли он и где находится. Когда Толя отвез меня в роддом, то сыночка поручил своей сотруднице, которая жила в деревне. Я ее не знала и даже никогда не видела. Мое чувство опасения за сына, которого могла потерять, чуть не лишило меня рассудка. К моему великому счастью через две недели нам его привезли целого и невредимого. Моей радости не было конца, несмотря на ужасы, которые несла война. Больше я с детьми не расставалась. Но теперь у меня на руках уже было двое детей: сыночек и крошечка - моя доченька. Во время бомбежки мы убегали в убежище, а они бывали так часто, что мы оставались там часами. Это было и днем и ночью, но особенно страшно было ночью. По сигналу воздушной тревоги гудели все паровозные гудки, выли сирены - и это вызывало невыносимый страх за жизнь детей. И вот я хватаю на руки свою крошку - доченьку, а сыночек держится за мое платье, и так мы бежим в полутьме в бомбоубежище. Мое состояние при этом – неописуемо. Тот, кто подобного не пережил, никогда не поймет того ужаса и безысходности, которыми была тогда охвачена моя жизнь. Толечка совсем не приходил домой.
Питались мы тогда в столовой кондукторского резерва. Через месяц нам освободили квартиру из четырех комнат, и мы перешли с детьми туда. Но я была по сути одна там, так как Толя все время находился в КП.
Но судьба смилостивилась надо мной. Спустя два месяца войны, к моему великому счастью, к нам из Ленинграда приехала свекровь, которая неоднократно попадала под бомбежку и чудом уцелела. Видно, судьба ее поберегла для внуков, с которыми она прожила почти до конца жизни.
В те страшные годы это был мне самый дорогой подарок судьбы. Теперь мне стало легче – рядом был родной человек – друг и помощник. Так, под неотступным страхом смерти, мы прожили до 13 октября 1941.
В это время, когда мы были в Калинине, была великая битва под Москвой. С переходного моста станции была видна горящая Москва, и нас охватывала безысходность судьбы, и колебалась вера в победу.
Тринадцатого октября в 6 часов утра, в непроглядную темень мы были всю ночь в бомбоубежище. Мы уже почти не выходили домой, так как шли беспрерывные Читать далее...

ЭВАКУАЦИЯ

Поезд передвигался очень медленно со скоростью от 5 до 10 км в час. Ехали мы на Север, но не знали, куда именно. Большое несчастье постигло меня, когда я обнаружила, что вагон летнего типа и не оборудован отопительными приборами. А у меня крошки – дети, особенно доченька, которой нужны пеленки, а сушить негде. В вагоне ужасно холодно. Уже начинались морозы, наступила зима далекого Урала. Вагон согревался только дыханием людей.
И судьба нам послала спасение. Я сейчас уже не помню, но кто–то из наших попутчиков, видя нашу крошечку, буквально замерзавшую в летнем одеяльце, которое нам подарили сотрудницы станции, и наше бессилие ее согреть, так как мы сами были в шинелях, сжалился над нами и дал нам старую совсем приличную мужскую куртку до колен на енотовом меху. В этой куртке, как в гнездышке, лежала моя доченька. Мы ее всю дорогу даже не разворачивали. Меняли пеленки мы, вытаскивая их из-под нее мокрые, и подставляя ополоснутые ледяной водой и согретые только моим телом пеленки. Я всю жизнь молюсь за эту добрую душу, которая спасла мне мое дорогое, ненаглядное дитятко, мою любимую, самую лучшую на свете доченьку – Людмилу. Без этой шубы в те морозы 30-40 градусов моей крошке не выжить бы. Сейчас даже страшно вспомнить…
Я или свекровь на остановках приносили ледяную воду из проруби или из колонки на станции в нашем большом чайнике из кондукторского резерва и я смывала этой ледяной водой кал из пеленок. Я эти ледяные пеленки обматывала вокруг груди, чтобы согреть их до температуры тела, и тогда подстилала своей доченьке. Так продолжалось до 31 декабря 1941года. Три месяца мы в холоде и голоде добирались на самый север Свердловской железной дороги в город Серов, где находилось Надеждинское отделение Свердловской железной дороги.
Меня с семьей поместили в доме напротив отделения дороги в восьмиметровую комнату без окон и двери – фактически кладовку, уплотнив бездетную семью начальника грузового отдела. Для нас уже это было счастьем: было, где сушить пеленки, и мы были в тепле. Спали мы все на полу: детки в середине, а мы со свекровью по краям. Я бегала на работу, набросив шинель на плечи, в туфельках, без головного убора или в фетровой шляпке, которую мне посчастливилось купить еще в Калинине. А вот свекрови не в чем было выйти даже за хлебом.
Питались мы супом, который я приносила из столовой с работы. У меня уже почти не было молока, и мы кормили доченьку этим супом. Это была разболтанная в воде мука с совершенно разваренным картофелем. Мне разрешили брать больше, чем полагалось, порций. Мы этот суп процеживали через марлю и этой серой гущей кормили доченьку.… И как только выжило мое драгоценное дитятко?
Ели мы черный хлеб, посыпанный солью, запивая кипятком. Мой сыночек в свои 5 лет никогда у меня ничего не просил. Он как взрослый все понимал, умничка мой. Один только раз он со слезами на глазах попросил у меня печеной картошки, которую ели хозяева квартиры, когда он проходил мимо. Но они так и не дали ему, хотя и слыхали его просьбу ко мне. Что ж, и такие люди бывают.
В этой комнате мы прожили недолго. Вскоре нам дали большую комнату с необходимой мебелью в том же доме на втором этаже. В ней мы прожили до отъезда на Октябрьскую дорогу.
Суровый народ в тех краях. Они приняли нас очень недружелюбно. Считали нас причиной повышения цен на рынке и своих невзгод, так как многим пришлось кое -чем поступиться. Ведь нас прибыл целый эшелон работников транспорта. Надо было всех устроить и накормить. Это вызывало у некоторых злобу на нас и недоброе отношение…
Местному населению там, в глубинке России, не понять было, что такое война. У них там ничего не изменилось с войной, так как они все имели бронь - это освобождение от мобилизации, и семьи их жили благополучно. Они даже не верили в ужасы войны. Там, конечно, никакой маскировки не было.
В городе Серово я организовала женсовет и помощь эвакуированным и пострадавшим семьям.
Несмотря на то, что город Калинин – Тверь быстро был освобожден от немцев (меньше месяца он был в оккупации) и многие наши работники уже вернулись домой в Калинин, я не имела никакой весточки от мужа. На мои запросы Министерство отвечало, что им ничего не известно. Но это была не правда. Им было известно, что 13 октября в 13 часов он погиб на станции Калинин при исполнении служебных обязанностей. Об этом, как я узнала позже, все те люди, которые ехали со мной в этом эшелоне в эвакуацию на Урал, знали, но никто не осмелился сообщить мне эту ужасную весть. Они очень участливо относились ко мне и всегда спрашивали: «нет ли весточки о муже ?».
Как позднее они мне объяснили, они очень жалели меня, и никто не посмел открыть мне эту ужасную тайну. Я даже не могла допустить такой мысли, чтобы Толечка мог погибнуть. Он был такой красивый, здоровый, что мне казалось - пуля такого не пробьет.
Да! Наивность молодости и оптимизма.
Я была очень энергична, жизнерадостна, оптимистка и всю Читать далее...

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ОКТЯБРЬСКУЮ ЖЕЛЕЗНУЮ ДОРОГУ

После гибели мужа мне было тяжело остаться работать на станции Калинин, поэтому я получила назначение на ближайшую к городу Калинин - большую станцию в городе Москва. Итак, с июня 1942 года я живу в Москве в восьмиметровой комнатенке и работаю инженером Московского вокзала Октябрьской железной дороги.
Так как война продолжалась, то семью забрать к себе, даже как исключение, мне не разрешили - это было запрещено. Не видеться с детьми я не могла, к тому же жить на две семьи было очень трудно, ведь я была одна кормилица. Чтобы я могла объединиться с семьей и для улучшения материального положения, меня назначили заместителем по техническим вопросам начальника Хвойнинского отделения Октябрьской железной дороги на станции Хвойная.
В августе 1942 года я с детками и свекровью приехала на станцию Хвойная. Встретили нас очень тепло и дружелюбно, поселили в отдельный домик в пределах станции под самым лесом. Это было чудесно. После наших долгих скитаний, наконец, чудесная природа. Выйдешь из дома и в двадцати шагах грибы, ягоды, на полянках цветы, как в сказке. Мы все были очень рады, что опять все вместе и среди такой красоты. К зиме нас поселили в четырехэтажный дом со всеми удобствами, в изолированную шестнадцати метровую комнату. Это было совсем хорошо. Детки были вместе с бабушкой, а я допоздна на работе, так как у меня был ненормированный рабочий день. По долгу работы я ездила со своим начальником на месячные и квартальные осмотры технических сооружений, путей и станционного хозяйства. Ездили мы в специальном классном вагоне, где было можно и поесть и отдохнуть. Я была очень довольна своей работой, получала больше денег, и детки были со мной.
Но моя радость была непродолжительной. Дело в том, что мой начальник, у которого семья была в эвакуации, начал вымогать от меня интимных отношений, на что я ответила отказом. Это его страшно обидело и возмутило. Как же так! Это очень отразилось на наших служебных отношениях, и я попросила у руководства дороги перевод.
Весной 1943 года я была назначена старшим инженером службы движения Октябрьской железной дороги в город Бологое, где находился филиал управления Октябрьской железной дороги во время блокады Ленинграда. Станция Хвойная была недалеко от Бологое, и я имела возможность часто видеться с семьей. Сыночек уже ходил в детский садик, а доченьку бабушка носила в ясли. По работе меня часто посылали в служебную командировку на Хвойное отделение, что меня очень радовало.
Однажды я решила утром сама отнести доченьку в ясли и заблудилась, так как там дома находились вдали друг от друга, а везде росли большие сосны, и все было занесено снегом. Я никак не могла найти дом, в котором были детские ясли. Долго мне пришлось бродить по колено в снегу в чулочках и туфельках с калошами, с ребенком на руках в поисках яслей. И хотя от холода ног я не чувствовала, все обошлось благополучно.
Станция Бологое – это большой железнодорожный узел, поэтому немцы его бомбили ежедневно и регулярно.
Удивительный немецкий педантизм! Ежедневно в одно и то же время, минута в минуту, производились налеты и бомбежки. Управление дороги помещалось в четырехэтажном доме на горке, в стороне от города. Это был прекрасный ориентир для обстрела, и его ежедневно обстреливали. Бомбы падали рядом с домом и казалось, под ногами земля колышется. Вокруг дома были сплошные воронки, но, к счастью, ни одна бомба в дом не попала. Мы настолько привыкли к ежедневным бомбежкам, что уже не обращали на это внимания, хотя жизнь каждого из нас могла оборваться в любую минуту. Хорошо, что мы здесь только работали, а жили все сотрудники в вагонах на станции Березайка в четырнадцати км от Бологое. Там было спокойно и безопасно. На ночь в Бологое оставались только весь командный состав и оперативные дежурные.
Когда фронт продвинулся на запад, а это было в начале 1944г., бомбежки у нас прекратились и в течение месяца мы жили спокойно, веря в то, что они никогда не повторятся.
В марте я возвращалась от детей в пассажирском поезде. Были уже сумерки. Все было спокойно, мы уже подъезжали к мосту перед станцией Бологое. Я приготовилась к выходу и, уже одетая, стояла у окна вагона, как вдруг мы услыхали гул мессершмита. Он на бреющем полете пролетел над нами, и вдруг на нас посыпались бомбы. Меня взрывной волной вместе с окном выбросило в кювет. Очнувшись от падения, я пыталась встать, но мои ноги провалились по колено в снег, под которым была вода. На мне были шинель, берет, тонкие чулки, туфли-лодочки, калоши. Конечно, ни берета на голове, ни сумки с документами при мне не оказалось. Но я на это даже не обратила внимания, так как то, что было вокруг меня, вызывало ужас…
Люди валялись на снегу, звали о помощи; другие бежали в посадку рядом с железной дорогой, а мессершмит развернулся и обстреливал из пулемета оставшихся в живых.
Несмотря на леденеющие ноги и боли при падении я шла к Читать далее...

ОПЯТЬ ПРИШЛА ЛЮБОВЬ

На мое место – заместителя начальника станции Выборг – прислали молодого, красивого, энергичного инженера – Грязнова Николая Алексеевича. Когда я передавала ему дела, мы познакомились, и я пригласила его поужинать с нами. У нас очень уродила в тот год картошка, которую свекровь посадила сама и даже успела собрать перед отъездом. В нашей квартире в одной из комнат весь пол был заставлен картофелем, а Грязнов привез много лука, вот и получился вкусный ужин. Так как я чувствовала себя почти замужней женщиной, то я даже никакого внимания на Грязного не обращала. Он мне казался косым, поэтому я на него старалась не смотреть. Пока я готовила картошку, он занимался с моими детками.
Итак, я уже работаю в отделении и прихожу домой в обеденный перерыв пообедать и деток накормить. Каково же было мое удивление, когда однажды я пришла на обед, а детки уже накормлены и играют с дядей Колей. Теперь так было каждый день.
От своего жениха я почти ежедневно получала письма, а два раза в месяц его адъютант нам привозил его паек. Это нас очень поддерживало. Однажды Грязнов, зайдя в отделение дороги по служебным делам, встретил меня на лестнице и спросил разрешения зайти вечером. Я с удовольствием разрешила, так как была приглашена на день рождения коллеги, а детей оставить было не с кем. Я ему объяснила, что мне надо уйти вечером, и он изъявил желание побыть с детьми. Когда мы прощались, он впервые подал мне руку и слегка сжал мою.
Не знаю, как объяснить, но бывает так, что один миг все в душе перевернет. Так случилось со мной. Я ответила тем же.
И с этого момента засверкало солнце, запели птицы, и теплая цветущая весна поселилась в моей душе. Какое это счастливое чувство! Ни с чем на свете не сравнить. У тебя вырастают крылья и несут тебя под облака. Тебе светло, тепло, радостно!
Я, конечно, никуда не пошла. Но теперь я была другая. Я хотела быть приятной внешности, старалась понравиться этому человеку, который еще вчера ничего для меня не значил. Он же боялся посмотреть на меня прямо, поэтому мне казался косоглазым. Как мы потом смеялись и радовались нашей встрече. Увы! Я поняла, что впервые после смерти мужа ко мне опять пришла любовь.
Я спешила домой. Дома я застала обычную картину. Детки накормлены, плита истоплена, все убрано и Николай играет с детьми. Дома ничего не изменилось. Но в моей душе изменилось все. Если раньше его заботу о детях я воспринимала как облегчение его души от переживаний за погибших его детей, то теперь мне стало ясно: он старается завоевать любовь моих детей.
Раньше я не замечала его присутствия, занималась своими делами. Теперь я чувствовал себя очень сковано. Все мои мысли и поступки были направлены на то, чтобы ему понравиться. То же чувствовал и он. И оба мы молчали, хотя души наши пели и тянулись друг к другу. Это были те божественные, самые сильные чистые и красивые чувства, «когда ты краснеешь удушливой волной, слегка соприкоснувшись рукавами».
Так продолжалось до очередного приезда адъютанта моего жениха. Николай набрался смелости и сказал адъютанту: «Передай своему начальнику, чтобы он больше тебя сюда не присылал». Для меня это была неожиданность, так как у нас и речи не было ни о каких наших отношениях. Но я подтвердила сказанное Николаем. Это вселило в него надежду, что мы будем вместе. С этого момента мы стали открыто смотреть в счастливые глаза друг друга и без слов все поняли и решили быть вместе. И какая сказочно счастливая началась наша жизнь. И хотя в наших душах бушевала весна, на дворе наступала осенняя пора. Похолодало.


[306x122]

СТАСИК – ПЕРВОКЛАССНИК

Я уже упоминала, что в Выборге была у нас и квартира хорошая, и мебель, и посуда, а вот с одеждой для деток была проблема. Спасибо свекрови. Она сшила моему сыночку из трофейных суконных пиджаков – курточку и чуни – чулки суконные. В годы войны, да и после, многие ходили в таких чунях. Ведь обуви негде было купить. С наступлением осени сыночек носил эти чуни, надев на них мои парусиновые туфли на кожимитовой подошве. Так он и пошел в первый класс.
С наступлением холодов сыночек простудился и заболел воспалением легких. В Выборге больниц еще не было. Мне предложили положить сыночка в военный госпиталь, но я не согласилась. Там еще были тяжело раненые, и я не хотела, чтобы ребенок видел их страдания и находился в кругу взрослых больных мужчин. В городе еще не было никаких продуктов. Для кормления больного ребенка мне оказал помощь начальник военного округа. Нам выдавали продукты: сухое молоко, сухой яичный порошок, сливочное масло, мучные изделия и консервы – тушенка. Но сыночек не поправлялся. Тогда мне вызвали педиатра из Ленинграда – некоего Пугача. Он поставил страшный диагноз – туберкулез легких.
Я чуть с ума не сошла… Такое горе! Что делать? И мне помог горком партии. Мне выделили материальную помощь. Теперь я могла подкупать на рынке в Ленинграде мед, масло, сахар – такие необходимые для него продукты. Кроме того, нам выделили специальный паек, в который входили те же сухое молоко, яичный порошок, сахар, мучные продукты и тушенка. Теперь уже можно было усилить питание. И сыночек пошел на поправку. Немалую роль в его выздоровлении сыграл доктор Пугач, который часто нас навещал, подсказывая необходимые меры для скорейшего выздоровления. Он рассказывал сыночку смешные истории, читал, шутил, вселяя в него чувство оптимизма. Сыночку с ним было приятно, весело и радостно общаться. Но до выздоровления было еще далеко.
Всю зиму сыночек не выходил на улицу и впервые вышел только в середине мая 1946 года. Радости моей не пересказать! В школу он пошел в восемь лет. В течение всей жизни со мной я его оберегала и кормила дополнительно к нашему семейному рациону.
К счастью, к двадцати пяти годам его сняли с учета и, наконец, душа моя насчет его здоровья успокоилась.
Даже не представляю, как бы я одна справилась тогда с этой бедой, но, спасибо судьбе, она мне послала истинного друга, любимого человека и мужа – Николая Грязнова.

Главная магистраль железной дороги Выборг – Ленинград была быстро восстановлена, и пошел поток поездов из Финляндии в Россию. Это были грузовые поезда, в которых везли репатриированных советских людей на Родину. У меня нет слов, чтобы описать радость и счастье этих людей, ступивших на родную землю. Они от радости целовали землю, кричали, плакали, обнимались, целовали друг друга и нас - советских людей. Мы радовались вместе с ними и желали им счастья на родной Земле. Они от счастья отдавали нам все, что у них было. А было у них, конечно, больше, чем у нас. Шапки, шарфы, свитера и другие теплые вещи. Но нам стыдно было у них что-либо брать. Но все же мы приняли от них подарки – шерстяные одеяла, которые нас буквально спасали в зимние холода.
Многие вагоны в этих поездах были загружены русскими книгами, которые фашисты вывозили из захваченных городов во время войны. В основном это была классика и политическая литература.
Я себе взяла библиотечку классиков: Пушкина, Лермонтова, Л. Н. Толстого, Достоевского, Куприна и др. Но особенно я была рада альбому А. С. Пушкина размером тридцать на сорок см с иллюстрациями его произведений. Это было великолепное издание. Такого издания я больше никогда не видела. Как молодому коммунисту мне пригодились труды В. И. Ленина издания 1933 г., они у меня хранились до переезда в Горловку.
И какое чувство ужаса охватило меня, когда я много позже узнала, что всех этих добрых советских людей только за то, что они не успели эвакуироваться или были угнаны в Германию, наше государство обвинило в измене Родине и ссылало прямо в Сибирь.

Центральное отопление в городе не работало. В комнатах было холодно и мы все переселились на кухню. Тогда, в 1944 году, кухня была обставлена так, как у нас теперь в двадцатом веке, только плита была не газовая, а со сплошным железным покрытием и топилась дровами. Дрова были определенных размеров и хранились в деревянном белом ящике. Когда топилась плита, то поверхность плиты обогревала всю большую кухню с нишей. Мы нишу превратили в спальню для детей.
Плита топилась до полуночи, а с наступлением морозов – круглые сутки. Большое кухонное окно мы завесили шерстяными одеялами, которые нам подарили репатрианты, спасибо им. Приморские ветры через кухонное окно выдували все тепло, поэтому и днем и ночью у нас окно было завешено, и круглые сутки горел электрический свет. Запасы сухих дров кончались. Надо было сушить мокрые, но они не успевали сохнуть. Николай, где только мог, находил дрова и носил Читать далее...

До войны мои родители, брат Валентин и сестра Лена с семьями жили в Донецке. А брат Боря со своей семьей жил во Львове, куда он был направлен по комсомольской путевке в 1939 году. После окончания войны я писала в Донецк, но ответа не получила. Так как Донецк был в оккупации в годы войны, то все могло случиться…
И вот такое счастье!!! Пришло письмо от родителей. Папа написал письмо в Москву в Министерство путей сообщения и получил все сведения обо мне. Ему сообщили и о гибели моего мужа. Папа писал мне, что они живут во Львове, и очень просил меня перевестись работать на Львовскую железную дорогу, чтобы жить с ними в одном городе. Во Львов они переехали к сыну Борису, куда он вернулся после войны на свою работу. Вместе с родителями во Львов переехала и сестра Лена с детьми. Когда ее муж демобилизовался после войны, то он приехал к семье уже во Львов.
[700x494]

Наше решение с Николаем было единодушным: просить Министерство путей сообщения о переводе на Львовскую железную дорогу. Несмотря на трудности с кадрами после войны министерство пошло нам навстречу и сделало перевод во Львов, чтобы я могла жить рядом с родителями.
В мае 1946 года мы с Николаем зарегистрировались в Ленинграде. В Выборге в то время ЗАГСА еще не было.
И вот в июне 1946 года вся моя семья – 4 человека в товарном вагоне приехала на станцию Клепаров во Львове. Путешествие наше было прекрасным. Детки чувствовали себя хорошо. Всем было удобно, так как мы везли мебель, которую я приобрела в Выборге. Погода стояла чудесная.
Нас никто не встречал, хотя ждали со дня на день. Ведь мы ехали из Выборга грузовыми поездами несколько дней и точное прибытие во Львов сообщить не могли. Оставив в вагоне мужа и сыночка, мы с доченькой отправились в город искать дом моих родителей на улице Снопковской. Чтобы туда добраться, надо было пройти весь город. Тогда с транспортом во Львове было очень плохо. Никакой транспорт на Снопковскую не ходил. Пока мы добрались до дома родителей мы с доченькой очень устали. Встреча была такой трогательной, теплой, сердечной и душевной, что все невзгоды нашего путешествия казались пустяком. Мы с братом, папой и всеми родственниками отправились машиной на станцию Клепаров. Отпраздновав в вагоне встречу шампанским, работники станции опечатали вагон с нашими вещами, а мы все уехали на Снопковскую. Это был предел моего счастья! Я опять была в кругу родных людей.
Руководство Львовской дороги приняло нас с мужем очень радушно. Сразу же нам дали двухкомнатную квартиру и назначили на работу в Управление Львовской железной дороги. Николая назначили на ту же должность, на которой он работал до войны в Ленинграде, а именно дежурным по дороге. А я была назначена старшим инженером секретной службы дороги и получала добавку за секретность. Меня это, конечно, устраивало. Работа была очень интересная. Моей задачей были проверка и создание реальных схем всех станций Львовской дороги, а также расчеты их пропускной способности поездов на время воинских перевозок. Я тогда объездила с комиссией все станции Львовской дороги, корректируя и составляя новые схемы путей и технических сооружений. После этого я производила расчеты. Эта работа меня настолько увлекла, что я даже не заметила, как прошла моя боль расставания с прежней работой и самым любимым городом Ленинградом, в который мне больше было не суждено вернуться работать.
Все было хорошо. Стасичек пошел в первый класс, Людочка - в детский садик, мы – на работу. И дом, и садик, и школа, и моя работа - все было рядом на одной улице – коротенькой улице Гоголя в два десятка домов.

Я уже писала, что до войны Николай работал дежурным на Октябрьской железной дороге в Ленинграде. Тогда, перед войной, Советский Союз заключил мирный договор с фашистской Германией о ненападении и по этому договору мы посылали в Германию тысячи тонн золотой отборной пшеницы. И вдруг Германия вероломно нападает на нас! Это чудовищное злодеяние не могло никого оставить равнодушным! Уже враги были на нашей территории, а наши составы мирно направлялись по расписанию в Германию…
И вот в первые же дни войны Николай после очередного дежурства в восемь вечера отправился с коллегами в кафе пообщаться. В разговоре Николай бросил такую фразу: «Мы им золотую пшеницу, а они нам бомбы». В туже ночь в 3 часа он был арестован и осужден «тройкой». Это был такой орган власти, который без суда и следствия вершил судьбы миллионов невинных людей, которых за одно только неугодное слово или по наговору осуждали как политических преступников и высылали на Колыму или в Сибирь. Вот и Николай в ту же ночь был осужден на 10 лет ссылки без права переписки и отправлен Читать далее...

НОВОЕ ЗАМУЖЕСТВО

Весной 1953 года моя коллега по работе знакомит меня с другом своего мужа – вдовцом Голубенко Петром Ивановичем – зам. директора типографии «Атлас» г.Львова. Он был моих лет, рослый, мужественный, крепкого телосложения, с открытым лицом, приятной подкупающей улыбкой и рыжей курчавой шевелюрой. У него было два мальчика: Миша одиннадцати лет и Женя шести лет. Он произвел на меня приятное впечатление, к тому же вызвал уважение тем, что сам воспитывал сыновей в течение шести лет. В первый же день знакомства он предложил мне быть хозяйкой в его доме. В ответ я просто рассмеялась. Мы стали встречаться. Ежедневно к концу моей работы он приходил к техникуму с цветами и провожал меня домой. Свекрови он понравился. В воскресенье мы вместе со всеми детьми выезжали на природу. Все было хорошо. Моя свекровь и дети были не против того, чтобы мы были вместе. Через два месяца после знакомства 20 июля 1953 года мы поженились, и я с детьми переехала в его шикарную двухкомнатную квартиру люкс. Дом находился в лучшем районе города рядом с моим техникумом и прекрасным Стрыйским парком, в котором было озеро с лебедями и редкой породы деревья.
До этого замужества мы жили в доме управления дороги на первом полуподвальном этаже в квартире со всеми удобствами. Но в нее никогда не попадали лучи солнца, потому что окна выходили во внутренний небольшой двор пятиэтажных домов. Поэтому солнечные комнаты в новой квартире и прекрасный воздух были спасением для моих детей с их слабыми легкими. После нашего переезда к Голубенко свекровь уехала к дочери в город Житомир, а я свою квартиру оставила сестре Ниночке.



[500x154]

Большой помощницей, советчицей и подругой была в моей жизни моя свекровь, которая, имея двух обеспеченных детей – дочь и сына, жила со мной двадцать два года, отдавая всю себя и тепло своего сердца любимым внукам, помогая мне их поставить на ноги.

[700x494]

Она вела весь дом в то тяжелое время, испытывая с нами лишения, но никогда на это не жаловалась и не покинула нас, хотя могла жить прекрасно, без всяких хлопот, у сына или дочери. Наоборот, она все свои копейки, пенсию за погибшего сына, отдавала нам. На приглашения своих детей она ездила к ним в гости с моими детками – сиротами, не покидая их ни на день.
Я была кормилица семьи, она – хозяйка дома. Все скорбные дни и трудности страшного времени, все тяготы жизни и лишения после войны она делила с нами, отдавая нам теплоту своего доброго большого сердца, любовь и заботу. Это был прекрасный, умный, бескорыстный, красивой души русский человек, с которым меня, к счастью, свела судьба. Мне даже страшно подумать, чтобы я делала без нее.
В моих детях немало ее прекрасных черт, чему я очень рада.
Светлая память о ней, моей дорогой свекрови – маме, Анастасии Евдокимовне - всегда живет во мне, и безграничное чувство благородности никогда не покинет меня до конца моих дней! АМИНЬ!

Так как мы с мужем оба работали, то для ведения хозяйства нам пришлось взять приходящую домработницу. Это была профессиональная прислуга, которая всю жизнь работала у богатых людей. Нас она вводила в большие расходы, пришлось с ней расстаться. Муж был очень хозяйственным, трудолюбивым, заботливым. Кроме того, он имел еще кулинарное образование и избавил меня от всех хозяйственных дел. Он сам готовил и всех нас кормил, так как я работала в техникуме в две смены.
Дети наши хорошо подружились. Миша меня сразу стал называть мамой, и мне с ним было легко. А вот с младшим было непросто. Дело в том, что муж шесть лет был вдовцом, в дом женщин не приводил, сам воспитывал своих детей. Жене было всего десять месяцев, когда он остался без матери, и папа был для него всем на свете. Женя безумно любил папу, и папа отвечал ему тем же. И вдруг в доме появилась женщина, да еще с двумя своими старшими детьми. Конечно, Жене было трудно к этому привыкнуть. Он очень ревновал папу ко всем нам. Мне было понятно. что такое сирота, поэтому я очень старалась дать ему тепло, ласку и заботу матери. Женя это принимал очень настороженно, но время сделало свое, и он постепенно привыкал ко мне и стал называть меня мамой. Это была моя большая победа.
Никогда не забуду праздник 8 Марта 1954 года. Квартира Голубенко, где мы жили в то время, была двухкомнатной. Одна комната была детской, а вторая была и гостиной и нашей спальней. В гостиной стоял мой концертный рояль – подарок папочки и его клавиатура выходила к изголовью нашей тахты. Я по нотам не играла, но по слуху аккомпанировала любые песни и мелодии, и ни одно застолье не обходилось без моих песен и аккомпанемента. Накануне праздника моя драгоценная доченька скопила деньги от завтраков в школе. За день до праздника, втайне от домочадцев, она купила корзину с живыми цветами и оставила ее у подруги.
Раненько утром 8 Марта, когда мы все еще спали, она тихонечко принесла корзину и поставила ее на рояль. Когда я открыла глаза, я думала, что я во сне: на рояле стояла корзина с живыми цветущими цикламенами разных цветов! Моему удивлению и радости не было конца. Такое могла придумать только моя любимая, нежная, добрая и заботливая доченька.
Такое поздравление никогда не забывается. Я счастлива, что у меня такая доченька. Каждый раз, просыпаясь 8 Марта, прежде, чем открыть глаза, я вижу эту корзину с цветами. Это самый дорогой подарок в моей жизни.
Но появилась Беда…
Муж стал ревновать своих детей ко мне. Их хорошее ко мне отношение вызывало у него раздражение и злобу. Он не мог понять, почему его дети тянулись ко мне, старались быть всегда со мной, где им было душевно, тепло и интересно.
Весной 1954 гола. я заболела острым ларингитом, в результате чего у меня пропал голос, и я могла читать только первую пару лекций, а их раньше было четыре пары в первую смену и еще три пары во вторую смену- это фактически одиннадцать часов. Я уходила в семь утра, приходила в одиннадцать ночи. Я читала лекции по четырем специальным предметам: «Путь и путевое хозяйство», «Общий курс железных дорог», «Проектирование станций и железнодорожных узлов» и «Правила технической эксплуатации железных дорог СССР». Я читала лекции на всех курсах и на всех отделениях. Лекции проходили с таким интересом, что аудитория буквально замирала и, даже когда звенел звонок об окончании занятий, никто не спешил скорей уйти. Читать далее...

Когда я сказала своему руководству, что мой муж уехал, и я хочу уйти от него, начальник Львовского отделения дороги - генерал Мельник и председатель районного профсоюза железнодорожников – Бессмертный сказали мне: «Уходите от него. Мы вам поможем и дадим квартиру». Они дали мне машину и рабочих, которые перевезли нас к моим родителям.
Когда муж возвратился из отдыха, он каждый день после работы встречал меня около управления дороги. Умолял вернуться, но убедившись в том, что я не вернусь, стал угрожать, писать ужасные письма о расправе со мной. Я была в страхе и за себя, и за детей. Зная гнев этого человека, от него всего можно было ожидать… Боясь его ежедневных угроз мой папа всю осень 1958 года встречал и провожал меня на работу.
А в апреле 1959 года я получила однокомнатную квартиру от своей работы в новом доме на улице Богуна почти в центре города недалеко от работы и рядом с чудесным парком культуры и отдыха имени Богдана Хмельницкого.
И опять началась счастливая и спокойная жизнь. Стасик заканчивал институт, а Людочка работала и готовилась к поступлению в институт. У Стасика уже была девушка, за которой он ухаживал со школьной скамьи уже четыре года. В ноябре 1959 года они поженились и Стасик переехал к жене. Остались мы с доченькой, у которой тоже был жених еще с 10-го класса. В июле 1960 года Стасик отлично защитил диплом инженера-энергетика и получил назначение в Белоруссию в министерство энергетики, в столицу Белоруссии – город Минск. В августе Стасик уезжает в Минск, а уже в ноябре ему дают однокомнатную квартиру. Его жена заканчивала педагогический институт и, получив диплом математика, поехала к нему.
В ноябре 1961 года моя доченька вышла замуж и уехала с мужем в Горловку, где ее муж уже год работал после окончания Львовского политехнического института в фирме ОРГРЭС, которая занималась строительством и наладкой тепловых электростанций. Людочка устроилась работать там же, а заодно училась на заочном отделении радиофакультета во Львовском политехническом институте.
И вот я осталась одна в сорок пять лет. Трудно передать словами мое состояние. Достаточно сказать, что я неделю жила у родителей, не заходя домой, так мне было одиноко. Душа моя волком выла от тоски, и я решила заняться самодеятельностью. Я на работе создала коллектив музыкальных талантливых людей, которые пели соло и дуэты, и получился замечательный хор. Нас было 26 человек, из них 12 мужчин: и тенора, и баритоны, и басы. Мы пели хором в основном патриотические песни о Родине, фронтовые и лирические. Мужчины пели украинские песни. Великолепно звучали их голоса в дуэтах при исполнении «Дэ ты бродыш, моя долэ», «Дывлюсь я на нэбо», «Мисяць на нэби» и других народных песен.
Я от папы унаследовала способность различать голоса по партиям и сама разучивала каждую партию хора - для дискантов, теноров, альтов и басов. Я сама руководила хором, и мы пели песни из репертуара капеллы, которой в молодости руководил мой папа. Исполнялась и классика – дуэт Полины и Лизы из «Пиковой дамы» Чайковского, «Соловей» Алябьева и, конечно, современные песни.
В основном мы давали концерты для своих работников отделения и управления дороги. Иногда выезжали на крупные станции: Самбор, Красне, Стрий и другие. Наши концерты проходили с колоссальным успехом, на них приходили целыми семьями. Зал не вмещал всех желающих, был заполнен и весь коридор. После концертов к нам подходили, благодарили, дарили цветы, а люди старшего поколения целовали руки в знак благодарности. Руководство шло мне навстречу. Оно премировало всех участников самодеятельности и создавало условия для репетиций, особенно перед концертами, отпуская участников на генеральные репетиции на несколько часов в рабочее время. Такие вечера сплачивали коллектив, вызывали уважение и теплое отношение друг к другу. Так продолжалось до 1963 года.
Это было счастливое время.
Большой радостью в моей жизни было появление первого внука. Так как Стасик с семьей жил в Минске, то рожать невестка приехала во Львов к своим родителям. Итак, 14 января 1962 года появился внучек Витенька – здоровенький, хорошенький, красивый мальчик. Спустя два месяца невестка с Витенькой уехала к мужу в Минск.
В 1967 году они поменяли минскую квартиру и переехали во Львов.
К сожалению, Витенька заболел острым бронхитом. Когда я его показала врачам нашей железнодорожной больницы, которая тогда была лучшей в городе, они сказали, что во время такого сильного кашля, как у Вити, может лопнуть пленка легких и что ему нужно серьезное лечение. Они предложили поместить его в специальный детский санаторий Львовской железной дороги, где он будет получать необходимое питание, лечение и будет много бывать на воздухе, что при его болезни очень важно. Естественно, что все это было в те годы бесплатно. И отвезли мы нашего маленького чудесного Витеньку в этот санаторий, который был в семидесяти км от Львова. Вначале мы очень волновались и Читать далее...

Осенью 1961 года мои друзья познакомили меня с мужчиной старше меня на пятнадцать лет, вдовцом Тумановым Герасимом Никоновичем, который жил в Свердловске и от своего обкома партии курировал на Украине, Литве и Белоруссии заготовку фруктов для Свердловской области. Он был прекрасным собеседником, с ним интересно было общаться. В первый же вечер, когда он проводил меня до подъезда, то записал мои телефоны – и рабочий, и домашний. На второй день он позвонил мне на работу и пригласил в оперный театр. Так началось его ухаживание.
Это был высокий, широкоплечий, статный мужчина, выхоленный, со вкусом одет. Настоящий сибиряк с открытой щедрой русской душой и ухарским характером: «Любить - так любить, гулять – так гулять». К сожалению, на третий день он срочно улетел в Ригу. Он мне часто звонил по телефону, но на Украину больше не приезжал.
Весной 1962 года доченька приехала ко мне во Львов на сессию в Политехнической институт. По случаю ее приезда ко мне пришли все мои родственники. И вдруг раздается телефонный звонок. Я снимаю трубку и слышу: «Я только что прилетел и очень хочу встретиться с вами». Я ему разрешила придти, указав номер квартиры. И вот он на пороге моего дома с тортом, шампанским и цветами. Еле отдышавшись от быстрого подъема на четвертый этаж, довольный и улыбающийся, он представился.
Вот так мой будущий муж познакомился со всей моей семьей сразу. Гости уже ушли, а он все помогал нам убрать, перемыть посуду. И наконец признался, что приехал во Львов для того, чтобы увезти меня в Свердловск или остаться со мной во Львове. Я это посчитала шуткой.
Теперь мы с ним встречались ежедневно. Ухаживал он очень красиво. Без цветов, торта, конфет и шампанского он никогда не приходил ко мне. Но чаще мы бывали в парке в ресторане, где он заказывал самые изысканные блюда. Теперь, уезжая в командировки, он обязательно заезжал ко мне с подарками. За мной так красиво еще никто не ухаживал.
Когда Людочка, сдав сессию, уезжала в Горловку, я решила поехать с ней, посмотреть, как дети устроились в новой однокомнатной квартире. Нам Туманов устроил грандиозные проводы. Принес закуску, выпивку, сладости и попросил собрать всех моих родственников. Все пришли. Мало того, что дома шампанское «лилось рекой», так продолжение было еще на вокзале в ресторане. Вот тогда он и показал доброту и щедрость русской натуры…
Не успела я приехать в Горловку, как на второй день получаю от него телеграмму с объяснением в любви. И так каждый день он присылал телеграммы. На пятый день он вызвал меня на переговоры и сказал, что он уже купил нам путевки для путешествия по Закарпатью и что через два дня он встречает меня во Львове.
Для меня это было, как дивный сон. Явился человек, который беспокоился о моем отдыхе. Таком, какого у меня еще в жизни не было – комфортном и с неограниченными финансами, да еще с таким видным мужчиной…
Я тут же взяла билет на Львов и на второй день выехала. Поезд во Львов прибывал в шесть утра. На перроне встречающих было мало. Еще из окна я увидела его с огромным букетом цветов. На такси через 15 мин мы были дома. Зайдя в комнату, я в изумлении остановилась: стол был накрыт на двоих, полон закусок, выпивки и фруктов. Это было как в сказке. Он мне объяснил, что накануне он все это принес моей соседке и попросил ее накрыть стол к моему приезду. Я соседке ключи оставляла, чтобы она поливала цветы. После завтрака он ушел к себе в гостиницу, а я стала собираться в дорогу, так как в 16 часов мы выезжали в Карпаты. Я чувствовала себя королевой, хотя у меня тогда было единственное платье из сатина либерти, которое я сама сшила.
Устроив дочке грандиозную свадьбу, я имела много долгов. К тому же, имея взрослую дочь, я хотела прежде всего прилично одеть ее и не думала о себе. Поэтому на момент встречи с Тумановым у меня ничего, кроме долгов, не было. Я ему в этом призналась, на что он ответил: «У вас будет все, если вы согласитесь быть моей женой». Конечно, он мне нравился, а потом я его полюбила.
Туманов был человеком, который с первой встречи вызывал к себе уважение. Его богатырская стать, искренность и правдивость речи располагали к себе. К тому же он обладал очень редким приятным тембром мужского низкого голоса, который усиливал веру в сказанное им. Я впервые в жизни слышала такой мужественный голос, хотя всю жизнь работала среди мужчин. Он понравился всем моим родным и знакомым, но сомнений было немало. Главное – это разница лет: мне – сорок пять, ему – пятьдесят девять. Тогда это считалось большой разницей. К тому же я очень молодо выглядела и рядом с ним смотрелась чуть ли не дочерью. Но когда я была с ним, я себя чувствовала как за каменной стеной.
Мои родители и сестры были категорически против него, но мои знакомые и сваты убеждали меня в том, что это для меня хорошая партия. Им он очень понравился как солидный, положительный человек, который сможет дать мне счастье.
Так и было. Читать далее...

Большим событием в нашей семье был 90-летний юбилей мамочки.
Это был июль 1964 года.
Я помню это яркое солнечное воскресенье! Солнце щедро заливало своим светом столовую, играя на люстре, мебели и на шикарном праздничном столе.
Да! Это незабываемый день в жизни всей нашей семьи. На торжество собрались все дети со своими семьями и друзьями. Правда, многие внуки уже были самостоятельными и жили в других городах. Но все, кто имел возможность, постарались порадовать бабушку своим присутствием и лично поздравить. Кто не смог приехать, прислали поздравления.
Помню, как мой сыночек Стасик, уже проживающий в городе Минске, приехал во Львов и со своей женой Ларочкой пришел поздравить бабушку с юбилеем. Они преподнесли мамочке огромный букет белоснежных гладиолусов, цветенье которых только началось. Как мамочка – бабушка была сердечно тронута их приходом и как трепетно принимала их поздравления, любуясь их красотой и молодостью.
Можно себе представить ту уйму цветов, которыми была уставлена столовая комната. Ведь все приходили с цветами. Цветы были всевозможные, какие цвели в этот период. Столовая утопала в цветах.
Все мы – дочери, а нас было во Львове четыре - со своими мужьями хотели принять непосредственное участие в подготовке этого торжества. Несмотря на то, что мы, дочери, все уже опытные хозяйки, всю основную подготовку – приготовление всяких яств и десерт мамочка взяла на себя. Ее богатейший опыт в приеме гостей был неоспорим, и мы только старались ей во всем помочь.
Еще полная энергии, жизненного огня, имея светлый ум и прекрасно сохранившуюся память, мамочка предусмотрела все необходимое, охватив все нюансы приготовления к такому торжеству, вплоть до мелочей: где какие поставить цветы, как расставить закуски, выпивку, когда что подать к столу и так далее.
Стол был накрыт в столовой, причем длиной от зеркала между окнами до двери в прихожую. Белые скатерти ослепляли глаза. На солнце сверкали хрустальные рюмки, бокалы, шампанки, серебром отливали мельхиоровые ножи и вилки, столовый сервиз с букетами цветов на тарелках дополнял эту ослепительную красоту. Зрелище было поразительным!
Помню, как мы с папочкой стояли у двери, ведущей в столовую, и я, любуясь столом, сказала: «Какая красота, как на свадьбе»!
На что папочка мне ответил: «Нет! Свадьба бывает у всех! Это событие – гораздо торжественнее. Это человек прожил 90 лет, а это далеко не всем дано».
Счастью и веселью не было конца! Одно сознание того, что мы еще имеем мамочку, делало всех нас безгранично счастливыми.
Несмотря на свой возраст, мамочка во время трапезы внимательно следила за гостями, а их было около сорока, чтобы они всего откушали, чтобы не пустовали рюмки, чтобы всем было весело. Ее доброта, душевная теплота и гостеприимство окружали каждого, кто бывал в нашем доме. Ее жизненная активность всех поражала. В ней была неиссякаемая энергия, несмотря на нелегкую долгую жизнь.
Источником ее жизненного огня была любовь к мужу – другу, та большая земная любовь, которая не каждому дана, Но счастлив тот, кто ее познал! Мамочка пронесла эту любовь через все перипетии жизни и сохранила ее до конца своих дней!



[427x82]

И вдруг 8 марта 1965 года в 5 часов утра раздался тревожный телефонный звонок. Это звонила моя сестра Лена, которая жила с родителями, и сказала, что ночью у папы случился тяжелый приступ, он потерял сознание и скорая помощь увезла его в клинику мединститута. Утром мы с мужем пошли в клинику и дежурные врачи нам сказали, что они подозревают рак желудка. Анализы подтвердили диагноз. И началась наша тревожная жизнь, полная переживаний и страданий.

В такое печальное время в апреле1965 г приехала из Горловки моя дочь рожать своего первенца. Пробыв неделю у нас, она поехала навестить родителей мужа и осталась там ночевать. А уже утром стало ясно, что начались роды. Это был 29 апреля. Свекровь довезла Людочку на скорой помощи до нашей железнодорожной больницы и, сославшись на срочную работу, уехала, оставив ее одну в приемной. Там ее, иногороднюю, приняли очень холодно. Я с утра в этот день уехала на станцию Дрогобыч проводить производственное совещание. Только я закончила доклад, как один из работников поздравил меня с внучкой. Я тут же пошла на вокзал. Поезд уже тронулся, но дежурный по станции, видя, что я бегу, остановил поезд для меня.
Во Львове меня уже ждал муж. Он уже успел сходить в больницу, поздравить Людочку и поговорить с врачами. Сразу отношение врачей и сестер к дочери изменилось. Они ведь думали, что она приехала сама как мать-одиночка. Я сразу же пошла в больницу и мы даже пообщались с дочкой. Несмотря на болезнь папочки для меня рождение внучки было большой радостью. Я хотела забрать дочь с внучкой к себе. Но приехал зять и настоял на том, чтобы Людочка с дочкой переехали к его родителям, там ей будет удобнее в двухкомнатной квартире. Я согласилась, тем более, что мы часто перезванивались.
Через три дня после того как они пробыли у родителей мужа, ребенок простыл. Ребенка положили в городскую детскую больницу. Матери не разрешили быть с маленькой крохой, а только разрешили приходить кормить. Днем дочь мне позвонила и со слезами сообщила, что ребенку поставили диагноз: двустороннее воспаление легких - и врачи опасаются за его жизнь. Я тут же позвонила начальнику детского отделения своей железнодорожной больницы и договорилась, что я привезу сейчас ребенка. Девочку сразу положили в кислородную палатку и начали колоть всеми необходимыми лекарствами. Мать оставили в больнице, потому что при воспалении легких ребенка надо как можно чаще держать в вертикальном положении на руках. И пошла внучечка на поправку. Только через месяц выписали их из больницы. Внучечка была теперь совершенно здоровой. Теперь они жили у нас. Через месяц они уехали в Горловку.

Папе о его диагнозе ни врачи, ни мы не сказали. Тогда врачи об этом диагнозе больным не говорили. Ему сказали, что у него язва желудка. Мамочка тоже правду не знала. Папочку прооперировали, и он себя почувствовал лучше. Мы – дети, а нас было три семьи, договорились, что каждый день после работы будем приходить к родителям, чтобы побыть с ними, пообщаться, сделать приятными вечера. О болезни в их присутствии никто никогда не говорил. Никакого уныния не должно быть. Так мы договорились и строго выполняли уговор.
Входя к ним в дом, каждый из нас сдерживал свои переживания и казался веселым и беззаботным, и нам это удавалось. Но уходя, достаточно было перешагнуть порог, как слезы лились, а сердце разрывалось от бессилия чем-то помочь, зная о скором неизбежном исходе. Так папочка радовал нас целый год. Но болезнь делала свое непоправимое губительное дело.
14 июля 1966 года в 14 часов перестало биться доброе, дорогое сердце папочки. Это неописуемое безысходное горе может понять только тот, кто потерял добрых, любимых, дорогих родителей. Для всех нас папочка был прекрасным, добрым, заботливым отцом, учителем, другом, наставником, советчиком до последних дней жизни. Мы его обожали и гордились им. Он был всеми уважаемый человек. Его ученики, став уже взрослыми, увидев своего учителя, чувствовали себя учениками и бросали сигарету, чтобы поздороваться с ним. Вот такое было уважение к таким учителям, как мой отец.

[700x494]


Раньше такие учителя, как мой отец, были духовными наставниками и воспитателями молодого поколения. За долголетнюю безупречную работу папа был удостоен почетного звания «Заслуженный учитель Украины» и это при том, что он не был коммунистом, а просто человеком с большой буквы. Когда папа уходил на пенсию в возрасте семидесяти двух лет, учителя средней школы 14 г.Львова, где он работал завучем с 1946 г., избрали его Почетным членом педагогического совете школы. К сожалению, таких учителей почти не осталось. А очень жаль. Несмотря на то, что оба кладбища - Лычаковское и Яновское – для похорон уже Читать далее...

ДРУЗЬЯ БУРЕНКОВЫ

Мне 61 год и опять я одна. Родные и друзья меня встретили очень тепло, окружили вниманием и заботой. Особенно мне помогла чудесная семья Буренковых.
Когда я приехала во Львов в 1946 году, Константин Буренков работал начальником технического отдела службы движения Львовской железной дороги, а я была назначена работать у него старшим инженером. С его женой я познакомилась намного позже и мы очень подружились. Нашу дружбу мы пронесли десятилетиями, точнее - пятьдесят лет, вплоть до моего отъезда в Горловку в 1995 году.
Это были замечательные культурные люди, в обществе которых всегда было тепло, уютно и интересно. Мы жили в разных районах города и поэтому, когда я у них гостила, они не отпускали меня домой и оставляли у себя на два – три дня. Так было зимой и осенью. А весной и летом они каждую неделю на своей машине выезжали на свою дачу, брали меня с собой, и мы там, когда уже были на пенсии, жили по неделе, приезжая домой только принять ванну, запастись продуктами или их переработать. У них на даче был домик с двумя комнатами, одну из которых они отдавали мне.
Так мы жили все годы до моего отъезда к дочери. Они всегда старались меня чем-то порадовать, так как материально они жили гораздо лучше меня. Все заготовки варений и даже яблочное вино я делала из фруктов их сада. Но все это было позднее, а лето1979 года я посвятила установке памятника мужу. Я все дни проводила на кладбище. Ко второй годовщине смерти памятник уже стоял.

КРАДЕЦКИЙ


Вернувшись домой из Горловки от детей осенью 1978 года, я перевелась в партийную организацию пенсионеров управления дороги. Меня выбрали в партийное бюро – это актив организации и назначили редактором стенной газеты. Спустя некоторое время я заметила повышенный интерес ко мне некоего Крадецкого Александра Александровича.
Он каждый раз провожал меня с собраний домой, рассказывая по дороге о своей жизни и своих увлечениях. Большой эрудит, любитель музыки и поэзии – он был пушкинистом, он вызывал у меня уважение и удовольствие с ним общаться. Во мне он имел благодарного слушателя.
Он дружил с хранителем Пушкинского заповедника в Михайловском – Гейченко Семеном Семеновичем и даже имел книги о Пушкине с его автографами. Две книги Гейченко он подарил мне: «У Лукоморья» и «В стране, где Сороть голубая».
Мне стихи и поэмы Пушкина Александр Александрович читал наизусть. Возможно, его влекло ко мне то, что он был поляк и почувствовал во мне польскую родную кровинку, а, может, моя любовь и интерес к творчеству Пушкина. Он мне очень помогал в выпуске стенной газеты, а позже и в домашних делах. У нас была интересная теплая дружба… Так прошла зима, а весной, в апреле, я поехала с друзьями Буренковыми на их дачу.
И какая неожиданная встреча… Крадецкий оказался соседом по даче с моими друзьями. Теперь все лето и осень мы проводили вместе с его семьей. Мое появление на даче очень сдружило их семьи. Раньше они были просто соседи, теперь стали друзьями. Мы устраивали общие обеды, ужины. Днем шла дачная работа, а в часы отдыха звучала прекрасная музыка из магнитофона, который был тогда только у Крадецких. Мы слушали и классику, и романсы, и русские народные песни. Его милейшая, обаятельная жена Галочка была такой же приятной собеседницей и компанейской в общении. Мы с ней очень подружились.
Когда они узнали, что я пою и играю на гитаре, они упросили меня приехать на дачу с гитарой. В очередной раз, провожая меня домой после партийного собрания, Крадецкий сказал, что получил команду от жены и моей подруги Тани Буренковой без меня и гитары не приезжать на дачу. Пришлось выполнить их просьбу – ультиматум.
Хотя на дачу мы приехали поздно, потому что заезжали за гитарой, нас уже ждали с ужином. Мое пение им очень понравилось. Они просили меня петь еще и еще русские и цыганские старинные романсы. Александр Александрович записывал их на магнитофон и подарил мне кассеты. Потом эти кассеты переписали и увезли с собой дети, внуки и друзья моих детей.
И началась наша музыкальная дружба. Крадецкий доставал мне записи старинных русских и цыганских романсов, которые он записывал по телевидению, радио. Каждая встреча на даче была для всех нас настоящим праздником. Все чувствовали себя уютно, спокойно и тепло. Теперь зимой все мы с нетерпением ожидали весны и лета, ждали приятного общения.
Мой ежегодный отъезд в Горловку на месяц к детям огорчал моих друзей, особенно Александра Александровича. Для него это была тяжелая разлука. Он даже стихи сочинил по этому поводу и записал на кассету с моими романсами.
Крадецкие очень любили цветы. У них на даче была настоящая оранжерея. Каждый раз, когда я уезжала с дачи в город, он срезал мне самые красивые цветы, и я увозила домой роскошные букеты. Когда я входила в городской транспорт, мне сразу уступали место, нет, не мне, а этим чудесным букетам, которые всех восхищали.
Весна начиналась букетами изумительных Читать далее...

[400x87]

Я прожила большую жизнь.
Волей судьбы похоронила
Я четырех мужей своих.
С тех пор прошли десятки лет,
Но каждый раз с благоговеньем
Я вспоминаю их.

Так горькая судьба моя
Со мной все годы поступала:
Любовь и счастье мне дарила
И снова быстро отнимала.

Хоть зло судьба со мной шутила,
Но даже в самый горький час,
Любовь мужчины мне дарили,
Чтоб легче боль переживать!

Я замуж больше не хотела,
Любви я больше не ждала.
Ее мне дети заменили
Радость и счастье мне дарили,
На них любуясь, я жила!

Таких детей на свете мало,
Сама судьба лишь их дарит.
Им души ангелов вселяет,
Чтоб счастье людям приносить!

И от рожденья и поныне
Они лишь радуют меня:
В детстве - успехами в учебе,
Отличниками были оба,
И благородством поведенья,
И теплотою отношенья
К людям, что окружали их.

Теперь заботой и любовью
И нежной сердца теплотою,
Хоть семьи есть у них свои,
Они продляют дни мои!

После тяжелых этих лет.
Разлуки вечной с мужем и родными,
Настал восьмидесятый год,
Который дни мои
Сделал отрадней и совсем иными.

Опять вернулась я к своим друзьям,
С которыми десятки лет общалась,
В клуб ветеранов педтруда пошла,
Где с новыми друзьями повстречалась.

Подруга юности – гитара
Давно висела не звеня.
Я осторожно пыль сняла
И робко по ладам прошла!


И вновь гитара зазвенела
В руках немолодых моих,
И голос вырвался на волю,
Чтоб радовать друзей своих!

И полились романсы, песни,
Не уставая, пела я
Романсы русские, цыганские
И те, что пела мать моя!
И множество прекрасных песен
Впервые исполняла я.
И каждый раз цветов букеты,
Были наградой для меня!
Больше всего мне по душе
Старинные Руси романсы,
Где столько чувства и тепла,
Любви тончайшие нюансы.
И выступления мои
Под струнные переплетенья
Дарили людям умиленья,
И вспоминались юные дни,
Любовь и радость увлеченья.
Но зажигали души всем
Цыганские мои напевы
И иногда припевы к ним
Мы вместе с публикой все пели.
И после исполненья их,
Улыбками благодарили,
Кричали « браво!» и всегда
Цветов букеты мне дарили.
И был у нас ансамбль цыган
«Чавелы» мы его назвали.
Я там ведущею была
С подругой верною, гитарой.

Наряды красочны цыган
Всех восхищенье вызывали.
Гитара, бубен и баян
Эту картину дополняли.

Веселой шумною толпою
«Чавелы» заходили в зал:
С цыганской песней, шумом, пляской
Весь зал собою зажигал.
И выступления «Чавел»
Всегда восторженно встречали,
Так как веселости заряд
Мы зрителям передавали.

И после каждого концерта,
Как продолжение его,
Мы собирались у друзей,
Где пили, ели, песни пели,
Стихи читали, танцевали –
«Капустниками» - мы их звали.

Какие это были встречи!
Горячи дружеские речи :
Сколько любви в них было и тепла,
Сколько сердечного огня!
На них мы, как бы, молодели
И души, кажется, светлели,
И жизнь нас к творчеству звала,
Прибавив силы и огня!

Приятнее, чем выступленье,
На репетициях общенье,
Где анекдоты, смех, веселье
И чай с печеньем в заключенье.
Пианино было у меня.
И я тогда жила одна.
Дуэты, трио и квартеты
Разучивались у меня.
И репетиции «Чавел»
Мы, в основном, здесь проводили,
Сколько душевного тепла
Друг другу мы тогда дарили.

Друзьям всегда я была рада -
Радушно принимала их.
Гитара, музыка, веселье
В мой дом влекла друзей моих!
Здесь было всем тепло, уютно,
Свободно, радостно творить
И здесь готовились концерты,
Чтоб людям радость приносить.
Мы выступали в клубах Львова,
Куда нас часто приглашали,
И каждый раз цветы в награду
От зрителей мы получали.
Так началась моя вторая жизнь:
В среде друзей, поклонников, искусства.
Полна энергии и творческих побед,
Веря – былому больше не вернуться!
И время понеслось, как вихрь,
То в подготовке вечеров, концертов,
То в повторении романсов и стихов,
То в посещении театров и балетов!

И как привыкла слышать я
Аплодисменты, крики «браво!»,
С улыбкой принимая похвалы,
И комплименты и цветы,
И сознавать, что ты живешь не даром!
Какое счастье чувствовать себя
Еще полезным людям человеком,
Как хочется творить, искать, Читать далее...

Я считаю себя очень счастливой мамой, бабушкой и прабабушкой. Дети делали все, чтобы я поехала погостить в Америку и Израиль, оформили заграничный паспорт, но те страны мне не разрешили приехать даже на месяц, увидеться с внуками и правнуками. Я это уже пережила. Лишь бы все мое потомство было счастливо.
Я и здесь живу как в раю. Спасибо всем Вам, мои родные! Ваша доброта, тепло душ, забота, нежность и внимание укрепляют и продлевают мою старческую жизнь, сделав меня долгожительницей. Желаю всем Вам здоровья, счастья, радости и любви от своих детей, внуков и правнуков и долгих, долгих, долгих лет счастливой светлой жизни!!!