И вдруг 8 марта 1965 года в 5 часов утра раздался тревожный телефонный звонок. Это звонила моя сестра Лена, которая жила с родителями, и сказала, что ночью у папы случился тяжелый приступ, он потерял сознание и скорая помощь увезла его в клинику мединститута. Утром мы с мужем пошли в клинику и дежурные врачи нам сказали, что они подозревают рак желудка. Анализы подтвердили диагноз. И началась наша тревожная жизнь, полная переживаний и страданий.

В такое печальное время в апреле1965 г приехала из Горловки моя дочь рожать своего первенца. Пробыв неделю у нас, она поехала навестить родителей мужа и осталась там ночевать. А уже утром стало ясно, что начались роды. Это был 29 апреля. Свекровь довезла Людочку на скорой помощи до нашей железнодорожной больницы и, сославшись на срочную работу, уехала, оставив ее одну в приемной. Там ее, иногороднюю, приняли очень холодно. Я с утра в этот день уехала на станцию Дрогобыч проводить производственное совещание. Только я закончила доклад, как один из работников поздравил меня с внучкой. Я тут же пошла на вокзал. Поезд уже тронулся, но дежурный по станции, видя, что я бегу, остановил поезд для меня.
Во Львове меня уже ждал муж. Он уже успел сходить в больницу, поздравить Людочку и поговорить с врачами. Сразу отношение врачей и сестер к дочери изменилось. Они ведь думали, что она приехала сама как мать-одиночка. Я сразу же пошла в больницу и мы даже пообщались с дочкой. Несмотря на болезнь папочки для меня рождение внучки было большой радостью. Я хотела забрать дочь с внучкой к себе. Но приехал зять и настоял на том, чтобы Людочка с дочкой переехали к его родителям, там ей будет удобнее в двухкомнатной квартире. Я согласилась, тем более, что мы часто перезванивались.
Через три дня после того как они пробыли у родителей мужа, ребенок простыл. Ребенка положили в городскую детскую больницу. Матери не разрешили быть с маленькой крохой, а только разрешили приходить кормить. Днем дочь мне позвонила и со слезами сообщила, что ребенку поставили диагноз: двустороннее воспаление легких - и врачи опасаются за его жизнь. Я тут же позвонила начальнику детского отделения своей железнодорожной больницы и договорилась, что я привезу сейчас ребенка. Девочку сразу положили в кислородную палатку и начали колоть всеми необходимыми лекарствами. Мать оставили в больнице, потому что при воспалении легких ребенка надо как можно чаще держать в вертикальном положении на руках. И пошла внучечка на поправку. Только через месяц выписали их из больницы. Внучечка была теперь совершенно здоровой. Теперь они жили у нас. Через месяц они уехали в Горловку.

Папе о его диагнозе ни врачи, ни мы не сказали. Тогда врачи об этом диагнозе больным не говорили. Ему сказали, что у него язва желудка. Мамочка тоже правду не знала. Папочку прооперировали, и он себя почувствовал лучше. Мы – дети, а нас было три семьи, договорились, что каждый день после работы будем приходить к родителям, чтобы побыть с ними, пообщаться, сделать приятными вечера. О болезни в их присутствии никто никогда не говорил. Никакого уныния не должно быть. Так мы договорились и строго выполняли уговор.
Входя к ним в дом, каждый из нас сдерживал свои переживания и казался веселым и беззаботным, и нам это удавалось. Но уходя, достаточно было перешагнуть порог, как слезы лились, а сердце разрывалось от бессилия чем-то помочь, зная о скором неизбежном исходе. Так папочка радовал нас целый год. Но болезнь делала свое непоправимое губительное дело.
14 июля 1966 года в 14 часов перестало биться доброе, дорогое сердце папочки. Это неописуемое безысходное горе может понять только тот, кто потерял добрых, любимых, дорогих родителей. Для всех нас папочка был прекрасным, добрым, заботливым отцом, учителем, другом, наставником, советчиком до последних дней жизни. Мы его обожали и гордились им. Он был всеми уважаемый человек. Его ученики, став уже взрослыми, увидев своего учителя, чувствовали себя учениками и бросали сигарету, чтобы поздороваться с ним. Вот такое было уважение к таким учителям, как мой отец.

[700x494]


Раньше такие учителя, как мой отец, были духовными наставниками и воспитателями молодого поколения. За долголетнюю безупречную работу папа был удостоен почетного звания «Заслуженный учитель Украины» и это при том, что он не был коммунистом, а просто человеком с большой буквы. Когда папа уходил на пенсию в возрасте семидесяти двух лет, учителя средней школы 14 г.Львова, где он работал завучем с 1946 г., избрали его Почетным членом педагогического совете школы. К сожалению, таких учителей почти не осталось. А очень жаль. Несмотря на то, что оба кладбища - Лычаковское и Яновское – для похорон уже были закрыты, Львовский горисполком разрешил похоронить папу на центральном Лычаковском кладбище, которое теперь является мемориалом и охраняется государством.
Но горе одно не приходит… После сорока поминальных дней заболела мамочка. Не пережив смерти самого любимого человека, тринадцатого октября умирает наша дорогая, любимая, несравненная мамочка.
Похоронили мы их рядом и поставили один большой памятник на двоих, на котором всегда на нас смотрели их дорогие лица. Как и всю жизнь, они опять вместе.

Трудно себе представить, как бы я пережила это безысходное горе – смерть родителей, не будь рядом со мной такого доброго. заботливого, любящего человека, как мой муж. Я благодарю судьбу за появление его в моей жизни.
В 1968 году моя дочь перешла с четвертого курса заочного факультета учиться на третий курс стационара Львовского политехнического института и приехала к нам со своей трехлетней дочерью Танечкой. Для нас это была большая радость, особенно для моего мужа. Очень мало родных дедушек таких добрых, ласковых, любящих, как был дедушка Гера. Он ежедневно ее водил в детский садик, и гордился этим. Определил ее в танцевальную группу, водил ее туда и радовался ее успехам. Танечку он безумно любил и исполнял все ее прихоти и капризы. Называл он ее своим солнышком или «золотой» - она была рыжеволосая. Она называла его «дедуленька» и он просто таял от счастья. Когда ей исполнилось 6 лет, он купил ей коньки, определил ее на фигурное катание. Конечно, сам ее туда и возил.
Живя в однокомнатной квартире, муж был лишен удобств и нормального отдыха. Он говорил: «Лишь бы хорошо было ребенку». А я все четыре года спала с ней, боясь лишний раз пошевелиться, чтобы не нарушить ее безмятежный сон.
Когда мой внук Витенька учился в политехническом институте на радиофакультете, который был недалеко от нашего дома, он часто забегал к нам, и если меня не было дома, то дедушка Гера и накормит его и примет как родного.
В 1972 году моя дочь закончила институт и возвратилась на работу в Горловский ОРГРЭС. Наша внучка Танечка в Горловке пошла в первый класс английской школы.
Мы с мужем остались одни. Теперь мы могли жить только для себя. Но с годами Герочку начала мучить бронхиальная астма. Ему стало трудно подыматься на четвертый этаж, мучила одышка при быстрой ходьбе, начало болеть сердце. Прежде каждый год он летал в Свердловск к детям. Теперь лететь один он не решался. А тут еще в 1976 году такой удар – скоропостижно скончался его единственный сын. Я думала, он этого не переживет.
В июле 1977 года мы вместе поехали поездом в Свердловск. Эта поездка оказалась роковой. Когда мы возвратились домой, он сразу попал в больницу. Выйдя из больницы, он хотел больше быть на воздухе – ему так было легче дышать, и он купил нам путевки в дом отдыха в пригороде Львова – Брюховичи. Первые дни погода была прекрасная, но потом пошли дожди, земля не просыхала. В течение всего дня парк был окутан туманом, похолодало. Врачи уговаривали его немедленно уехать домой, оставаться дальше было опасно для здоровья, но он остался.
11 ноября ему стало плохо и скорая увезла его во Львов в больницу. Положили его в общую палату, я с ним пробыла три часа, и врачи сказали мне придти завтра до обхода врачей в шесть часов утра. В шесть утра я уже была в больнице, он спал. Когда я захотела его умыть и тихонько позвала, он не отвечал. Я стал его будить, он не просыпается. Зову сестру, прошу его разбудить. Но она, посмотрев на него, опрометью бросилась из палаты, и тут же в палату вошла группа врачей. Посмотрели на него, и вмиг распахнулась дверь в реанимацию; его увезли прямо с кроватью. Мне сказали – «Ждите». Через два часа врачи вышли из палаты и разрешили мне быть с ним постоянно.
Когда я вошла в палату, он меня узнал и спросил, почему он здесь один. «Здесь больше воздуха и спокойнее» - сказала я. Он стал заговариваться, говорить что-то несвязное, и я поняла, что у него нарушен рассудок. Мне поставили в палате вторую кровать и я находилась рядом с ним дни и ночи. С каждым днем ему становилось все хуже. Я телеграфировала его детям о его состоянии. На второй день прилетела его старшая дочь. Отец узнал ее, но уже не говорил. Он взял руки дочери и мою и соединил их у себя на груди, как бы говоря: «Дружите и после моей смерти». Это было его последнее усилие. Через несколько минут он скончался. 19 ноября 1977 года его не стало.
Мои переживания может понять только та женщина, которая имела такого доброго, заботливого, внимательного и любящего мужа. Для меня померк белый свет. Счастье, что рядом со мной были мои дети, они поддерживали меня. Все заботы по организации похорон взяла на себя партийная организация домоуправления.
В то время кладбища в пределах города уже были закрыты, а новое было расположено очень далеко. Только благодаря тому, что мой муж был персональным пенсионером союзного значения, горисполком разрешил похоронить его на Яновском кладбище, которое было в нашем районе.
Хоронили его со всеми почестями из Красного уголка домоуправления. Венков было так много, что моя невестка привела свой класс, чтобы помочь нести венки и цветы. Я все это время была как в тумане, плохо сознавала, что происходило. Сразу после похорон я уехала вместе с дочкой в Горловку, где прожила почти год.
В ноябре 1978 года дочь с мужем и детьми уехала в Болгарию, куда направили зятя в служебную командировку на один год, как оказалось потом - на четыре года. Тогда я возвратилась домой во Львов.


[500x79]