Вначале он услышал лай девчат, которые неслись к дому. Потом до него донёсся дробный цокот копыт по мостовой, и он судорожно вскочил на ноги, раздался лязг оков. Цепь, натянувшаяся между его лодыжками, была не длиннее мужской ступни, и ему приходилось семенить. В таких кандалах передвигаться быстро было затруднительно, но он вскочил с тюфяка так споро, как только мог. Рамзи Болтон вернулся, и он пожелает, чтобы его Вонючка был под рукой, готовый услужить.

                Он выскочил на улицу, под неприветливое осеннее небо, и увидел въезжающих в ворота охотников. Впереди ехал Костлявый Бен, вокруг него, гавкая, вились девчата. За ним ехали Скорняк, Кислый Элин и Дэймон А-ну-ка-потанцуй, державший в руке длинный засаленный кнут, потом Уолдеры на молоденьких серых лошадках, которых они получили от леди Дастин. Под его милостью был Кровавый, рыжий жеребец норовом под стать хозяину. Его милость смеялся. Вонючка знал, что это либо очень хорошо, либо очень плохо.

                Он не успел разобраться, какой из вариантов имел место в этот раз, потому что собаки, учуяв его запах, налетели на него. Собаки любили Вонючку, он частенько спал с ними, а иногда Костлявый Бен позволял ему разделить с ними вечернюю трапезу. Свора пронеслась по мостовой, окружила его, они покусывали его за ноги, и то одна, то другая подпрыгивали, чтобы лизнуть его в немытое лицо. Хелисент ухватила его за левую руку и начала трепать её так яростно, что Вонючка испугался, как бы не лишиться ещё пары пальцев. Рыжая Джейн cразбегу запрыгнула ему на грудь, сбив с ног. Она была поджарой, мускулистой, а у Вонючки, заморыша с седыми волосами, посеревшая кожа свисала с хрупких костей.

                Когда ему удалось спихнуть с себя Рыжую Джейн и подняться на колени, всадники уже спешивались. Уезжало две дюжины всадников, вернулось столько же, и это означало, что поиски не увенчались успехом. Это было плохо. Рамзи не любил горечь поражения. — Он захочет сделать кому-нибудь больно.

                С недавних пор его лорду приходилось сдерживать себя, потому что Барроутон был полон людей, в которых Болтоны нуждались; в присутствии Дастинов, Райсвеллов и таких же, как он сам, молодых лордов Рамзи вёл себя с осторожностью. С ними он бывал неизменно учтив, всё время улыбался. Только вот за закрытыми дверями он становился совершенно другим человеком.

                Рамзи Болтон был одет, как подобает лорду Хорнвудскому и наследнику Дредфорта. От осенней прохлады его защищала накидка из волчьих шкур, застёгнутая на правом плече волчьей головой с пожелтевшими зубами. На одном его боку был короткий меч с лезвием толстым и увесистым, как у разделочного ножа, на другом боку висел длинный кинжал и маленький изогнутый нож, каким свежевали туши, с крючком на конце, острый, как бритва. У всех трёх клинков были одинаковые рукояти из жёлтой кости.

                — Вонючка, — обратился к нему его милость, восседавший в высоком седле, — ну и пасёт же от тебя. Твоя вонь чувствуется даже на том конце двора.

                — Знаю, мой лорд, — как всегда, ответил на это Вонючка, — Прошу простить меня.

                — Я привёз тебе подарочек, — Рамзи обернулся, протянул руку, вытащил что-то из седельной сумки и подбросил в воздух. — Лови!

                В цепях, с кандалами на ногах, без почти половины пальцев, Вонючка был гораздо более неуклюж, чем прежде, до того, как выучил своё имя. Голова плюхнулась в его изувеченные руки, отскочила от обрубков пальцев и приземлилась у его ног, из неё посыпались опарыши. Она была покрыта такой толстой коркой запёкшейся крови, что определить, кому она принадлежала, было невозможно.

                — Я приказал тебе ловить её, — сказал Рамзи, — Поднимай.

                Вонючка взял голову за ухо и попытался было поднять. Это было не лучшей идеей. Гниющая зелёная плоть не выдержала, ухо оторвалось и осталось у него в руке. Маленький Уолдер рассмеялся, а спустя мгновение смеялись все присутствующие.

                — О, давайте оставим его в покое, — произнёс Рамзи. — Займись Кровавым. Я совсем загнал этого ублюдка.

                — Да, мой лорд. Я всё сделаю. — Вонючка поспешил к лошади, а головой занялись собаки.

                — Сегодня ты пахнешь поросячьим дерьмом, Вонючка, — сказал Рамзи.

                — В его случае это прогресс, — с ухмылкой сказал Дэймон А-ну-ка-потанцуй, сматывавший кнут.

                Маленький Уолдер легко соскочил с лошади:

                — Можешь и моей лошадью заняться, Вонючка. И лошадью моего маленького братца.

                — За своей лошадью я сам присмотрю, — сказал Большой Уолдер. Маленький Уолдер ходил у лорда Рамзи в любимчиках и с каждым днём становился всё больше похожим на него, но тот Фрей, что поменьше, был из другого теста, и в жестоких забавах своего кузена участия почти не принимал.

                Вонючка не обращал внимания на оруженосцев. Он повёл Кровавого в стойло, отпрыгивая каждый раз, когда жеребец пытался лягнуть его. Охотники широким шагом двинулись к залу, все, кроме Костлявого Бена, который материл собак, не желавших прекращать грызню за отрубленную голову.

                Большой Уолдер последовал за ним на конюшню, ведя в поводу своего коня. Вынимая у Кровавого удила, Вонючка украдкой взглянул на мальчика:

                — Кто это такой? — спросил он тихо, так чтобы остальные не слышали.

                — Да никто, — Большой Уолдер снял седло с серого конька. — Старик, попался нам по дороге, вот и всё. Гнал куда-то старенькую козу и четырёх козлят.

                — Его милость убил его из-за коз?

                — Его милость убил его за то, что тот обратился к нему «лорд Сноу». А скотинка оказались ничего. Козу мы подоили, а козлят зажарили и съели.

                Лорд Сноу. — Вонючка кивнул, он пытался расстегнуть на Кровавом седельные ремни, и его цепи позвякивали. — Как к нему ни обращайся, когда Рамзи в ярости, под руку ему лучше не попадаться. Когда он не в ярости — тоже.

                — Удалось ли разыскать ваших кузенов, мой лорд?

                — Нет. Я и не думал, что мы их найдём. Они мертвы. Убиты по приказу лорда Уаймена. Во всяком случае, на его месте я отдал бы именно такой приказ.

                Вонючка промолчал. Были вещи, произносить которые вслух не стоило, даже если ты на конюшне, а его милость в зале. Одно неверное слово могло стоить ему ещё одного пальца на ноге, или даже на руке. — Но не языка. Он ни за что не лишит меня языка. Ведь ему нравится, когда я молю избавить меня от боли. И нравится вынуждать меня просить об этом снова и снова.

                Вновь прибывшие провели на охоте шестнадцать дней, питаясь только чёрствым хлебом и солониной, не считая чужих козлят, так что лорд Рамзи распорядился, чтобы вечером в честь его возвращения было устроено пиршество. Хозяин замка, маленький седеющий однорукий лорд по имени Харвуд Стаут, прекрасно понимал, что отказывать не стоит, хотя к тому моменту его кладовые, должно быть, были уже почти пусты. Вонючка слышал, как прислуга Стаута ворчала, что Ублюдок и его люди поедают зимние запасы. «Говорят, он ляжет в постель с маленькой дочкой лорда Эддарда, — недовольно говорила повариха Стаута, не зная, что Вонючка слушает, — но попомните мои слова, когда выпадет снег, окажется, что на самом-то деле выебли нас».

                Но раз лорд Рамзи велел быть пиру, значит надо пировать. В зале Стаута накрыли досками козлы, сооружая столы, зарезали бычка, и не успело солнце сесть, а неудачливые охотники уже уничтожали жаркое и рёбрышки, ячменные лепёшки и пюре из моркови и гороха, заливая всё это чудовищным количеством эля.

                В этот вечер Маленькому Уолдеру выпало наполнять кубок лорда Рамзи, а Большой Уолдер был виночерпием для остальных за главным столом. Вонючку приковали у дверей, чтобы его благоухание не портило пирующим аппетит. Он поужинает потом, объедками, какие соизволит послать ему лорд Рамзи. А вот собаки носились по залу, и организовали главное развлечение вечера: Мод и Серая Джейн сцепились с одной из гончих лорда Стаута за брошенную Малышом Уиллом кость, на которой оставалось особенно много мяса. Вонючка был единственным, кто не следил за схваткой троих псов. Он не отводил взгляда от Рамзи Болтона.

                Бой был закончен, только когда хозяйский пёс был мёртв. У старой гончей Стаута не было даже самого ничтожного шанса. Пёс был один против двоих, а суки Рамзи были молоды, свирепы и полны сил. Костлявый Бен, любивший собак больше, чем их хозяина, рассказывал Вонючке, что все они носят имена крестьянок, которых Рамзи загнал, изнасиловал и убил ещё в бытность свою бастардом, в компании прежнего Вонючки. «Имена тех, кто как следует развлёк его, неважно как именно. Те, кто плачет, просит о пощаде и не пытается бежать, не удостаиваются того, чтобы вернуться в этот мир в собачьем облике». Вонючка не сомневался, что в следующем помете, который появится на свет на псарне Дредфорта, одна из сучек будет носить имя Кира. «Они натравлены и на волков», — признавался Костлявый Бен. Вонючка промолчал. Он догадывался, на каких именно волков планируется охота, но не имел ни малейшего желания наблюдать, как будут грызться девчата, когда им кинут отрубленный палец.

                Двое слуг выносили из зала труп пса, какая-то старушка, вооружившись шваброй, скребком и ведром, начала убирать с пола пропитанную кровью солому, и тут двери настежь распахнулись, и дюжина людей в серых кольчугах и стальных полушлемах прошествовала внутрь, оттесняя с прохода молоденьких стражников Стаута в кожаных панцирях, в красно-коричневых с золотом плащах, с бледными, одутловатыми лицами. Пирующие внезапно смолкли… все, кроме лорда Рамзи, тот откинул в сторону кость, которую грыз, утёр рот рукавом, растянул сальные, влажные губы в улыбке и произнёс:

                — Отец.

                Лорд Дредфортский без интереса обвёл взглядом остатки пиршества, оглядел мёртвого пса, портьеры на стенах, Вонючку на цепи и в кандалах.

                — Вон, — сообщил он участникам застолья голосом тихим, как журчанье воды. — Сию минуту. Это относится ко всем.

                Люди лорда Рамзи начали вылезать из-за стола, оставляя наполненные кружки и полные подносы. Костлявый Бен крикнул девчатам, и те потрусили за ним на улицу, некоторые тащили в зубах недогрызенные кости. Харвуд Стаут натянуто поклонился и уступил гостю свой зал без единого слова.

                — Отстегните Вонючку и уведите, — прорычал Рамзи, обращаясь к Кислому Элину, но его отец взмахнул бледной рукой и произнёс:

                — Нет, оставьте его.

                Даже личная охрана лорда Рузи покинула зал, притворив за собой двери. Когда затих звук удаляющихся шагов, Вонючка понял, что в зале остались только он и два Болтона, отец и сын.

                — Тебе не удалось отыскать наших пропавших Фреев, — в устах Рузи Болтона это звучало скорее как утверждение, нежели как вопрос.

                — Мы доехали до того места, где они расстались с лордом Лэмпри, с его слов, но девчата не смогли взять след.

                — Ты спрашивал о них в селениях и городищах.

                — Пустое. Не понимаю, зачем вообще крестьянам глаза, если они всё равно ничего не замечают. — Рамзи пожал плечами. — Неужели это так важно? Мир не обеднеет, стань в нём парочкой Фреев меньше. Если нам вдруг понадобится Фрей, всегда можно съездить в Близнецы, их там видимо-невидимо.

                Лорд Рузи отколупнул от горбушки крошечный кусочек и положил в рот.

                — Хостин и Эйнис в печали.

                — Могут сами поехать поискать, если хотят.

                — Лорд Уаймен винит во всём себя. Послушать его, так он в Рэйегаре души не чаял.

                Лорда Рамзи постепенно охватывал гнев. Вонючка видел это по линии рта, по изгибу толстых губ, по тому, как вздулись жилы у него на шее:

                — Этим придуркам надо было оставаться с Мандерли.

                Рузи Болтон повёл плечами.

                — Паланкин лорда Уаймена движется с черепашьей скоростью… и, конечно же, с таким здоровьем и объёмами, как у его милости, двигаться больше пары часов в день нельзя, надо регулярно делать привал и кушать. Фреям не терпелось поскорее добраться до Барроутона и снова увидеть близких. Можно ли упрекнуть их за то, что они поскакали вперёд?

                — Если вообще всё было именно так. Ты принимаешь слова Мандерли на веру?

                Глаза отца сверкнули:

                — Разве я давал тебе повод так думать обо мне? И всё же. Его милость от горя совсем потерял рассудок.

                — Но не аппетит. Лорд Хрюшка, должно быть, захватил с собой добрую половину всего съестного, какое было в Белой Гавани.

                — Сорок повозок, набитых едой. Бочонки вина, обычного и пряного, бочки свежевыловленных миног, стадо коз, сотня поросят, живые крабы и устрицы в клетях, чудовищного размера треска… Лорд Уаймен — большой любитель покушать. Впрочем, ты, наверное, обратил на это внимание.

                — На что я обратил внимание, так это на отсутствие заложников.

                — Это заметил и я.

                — И что собираешься делать?

                — Пока затрудняюсь ответить. — Лорд Рузи нашёл на столе пустую кружку, протёр её скатертью и плеснул себе из большой бутыли. — Похоже, не один Мандерли закатывает пиры.

                — Это ты должен был устроить пир в честь моего возвращения, — обиженно произнёс Рамзи, — и желательно в Барроу, а не в этом ночном горшке, который по недоразумению называется замком.

                — Я не хозяин замка Барроу или его кухонь, чтобы ими распоряжаться, — мягко ответил отец. — Я там всего лишь гость. Замок и город принадлежат леди Дастин, а она тебя на дух не переносит.

                Лицо Рамзи потемнело:

                — А если я отрежу ей сиськи и скормлю своим девчатам, поможет ли это ей лучше переносить моё общество? Станет ли она лучше переносить меня, если я сдеру с неё кожу, и закажу себе пару сапог?

                — Маловероятно. А сапожки эти дорого тебе встанут. Они будут стоить нам Барроутона, дома Дастинов, Райсвеллов. — Рузи Болтон присел за стол напротив сына. — Барбри Дастин — младшая сестра моей второй жены, дочь Родрику Райсвеллу, сестра Роджеру, Рикарду и моему тёзке Рузи, и кузина всем прочим Райсвеллам. Она нежно любила моего покойного сына и считает, что ты имел отношение к его кончине. Леди Барбри — женщина, которая умеет помнить обиды. И ты должен этому радоваться. Основная причина, по которой Барроутон лоялен Болтонам, в том, что она до сих пор не простила Неду Старку гибель своего мужа.

                — Лоялен? — Рамзи вскипел. — Да она только и делает, что плюёт на меня. Но настанет день, когда я предам её драгоценный бревенчатый городишко огню. Вот тогда она наплюётся вдоволь, узнает, можно ли плевками укротить огонь.

                Рузи скривился, будто эль, который он потягивал, внезапно скис:

                — Смотрю на тебя иногда и задаюсь вопросом, действительно ли я тебя породил? Среди моих предков встречались разные люди, но не было ни одного идиота. Нет, теперь уж помолчи, и так достаточно наговорил. В данный момент мы выглядим сильными, да. У нас есть могущественные друзья, Ланнистеры и Фреи, а большинство северных лордов поддерживает нас, пусть и неохотно… но как думаешь, что произойдёт, когда объявится один из сыновей Неда Старка?

                Все сыновья Неда Старка мертвы, — подумал Вонючка. — Робба убили в Близнецах, а Бран и Рикон… мы окунали их головы в смолу… — Его собственная голова пульсировала. Он не желал думать о том, что было прежде, чем он выучил своё имя. Кое-о-чём вспоминать было слишком больно, эта боль почти могла сравниться с мучениями, который причинял скорняцкий нож Рамзи.

                Младшие волчата Старка мертвы, — сказал Рамзи и плеснул в кружку ещё эля, — мёртвыми они и останутся. Пусть эти уродцы только покажутся, мои девчата порвут этих их волков в клочки. Чем скорее они объявятся, тем скорее я убью их ещё раз.

                Болтон-старший вздохнул:

                — Ещё раз? Ты, видимо, оговорился. Ты не имеешь отношения к убийству сыновей лорда Эддарда, этих чудесных мальчишек, которых он так любил. Это сделал Теон-Перебежчик, или ты запамятовал? Если правда выйдет наружу, как думаешь, кто у нас останется из всех наших теперешних друзей поневоле? Одна леди Барбри, которую ты хочешь пустить на сапоги… неважные сапоги. Человеческая кожа не такая прочная, как яловая, сапоги из неё сносятся очень быстро. Указом короля ты теперь Болтон. Постарайся вести себя, как подобает Болтону. О тебе ходят слухи, Рамзи. Я повсюду слышу разговоры о тебе. Ты внушаешь людям страх.

                — Это хорошо.

                — Ты ошибаешься. Хорошего в этом мало. Обо мне никогда не ходило слухов. В противном случае, неужели ты думаешь, я сидел бы здесь сейчас? Твои развлечения — твоё личное дело, я не стану тебя ими попрекать, но ты должен быть более осмотрительным. Спокойные земли, смирный народ. Это всегда было моим принципом. И ты возьми это себе за правило.

                — Ты для этого оставил леди Дастин и жену-свиноматку? Чтобы приехать сюда и велеть мне быть смирным?

                — Вовсе нет. Есть новости, которые тебе нужно знать. Лорд Станнис всё-таки покинул Стену.

                При этих словах Рамзи привстал, на его широких, влажных губах сияла улыбка:

                — Он направляется к Дредфорту?

                — Нет, к сожалению. Арнольф не может понять, почему. Он клянётся, что сделал всё возможное, чтобы тот заглотил наживку.

                — О, какая неожиданность. Ковырни Карстарка, и обнаружится Старк.

                — После того, как Молодой Волк ковырнул лорда Рикарда мечом, эта поговорка уже не так правдива, как прежде. Но это не имеет значения. Лорд Станнис отбил Темнолесье у железных и вернул его Гловерам. Хуже того, под его знамёна встали горные кланы, Валлы, и Норри, и Лиддлы, и остальные. Его сила растёт.

                — Но у нас сил больше.

                — Сейчас да.

                — Значит, сейчас самое время сокрушить его. Позволь мне выступить на Темнолесье.

                — После того, как женишься.

                Рамзи резко опустил кружку на стол, и остатки эля выплеснулись на скатерть:

                — Мне до смерти надоело ждать. У нас есть девчонка, есть дерево, есть лорды, которые выступят свидетелями. Завтра же я сыграю свадьбу, сделаю ей сына, и не успеет высохнуть девичья кровь между её ног, как я отправлюсь в путь.

                Она будет молиться, чтобы ты отправился в путь, — подумал Вонючка, — и чтобы никогда не вернулся обратно в её постель.

                — Ты сделаешь ей сына, — сказал Рузи Болтон, — но не здесь. Я решил, что свадьба будет сыграна в Винтерфелле.

                Такая перспектива не показалась лорду Рамзи приятной.

                — Я сжёг Винтерфелл, ты что, забыл?

                — Нет, а вот ты, похоже, не помнишь… железные сожгли Винтерфелл, и вырезали всех его обитателей. Теон-Перебежчик.

                Рамзи с сомнением взглянул на Вонючку:

                — Ну да, это сделал он, но, тем не менее… играть свадьбу в этих развалинах?

                — В руинах, разрушенный, Винтерфелл всё же остаётся родным домом леди Арии. Разве есть место, более подходящее для того, чтобы взять её в жёны, лечь с ней в постель и заявить свои права? Однако, это только одна сторона вопроса. Надо быть круглыми дураками, чтобы пойти на Станниса. Пусть Станнис идёт на нас. Он слишком осторожен и не выступает на Барроутон… но ему придётся идти на Винтерфелл. Горцы не допустят, чтобы дочь их бесценного Неда досталась такому, как ты. Станнису придётся выступить, или он останется без их поддержки… а с его страстью делать всё, как положено, он призовёт под свои знамёна всех единомышленников и союзников. Призовёт Арнольфа Карстарка.

                Рамзи облизал растрескавшиеся губы:

                — И окажется у нас в руках.

                — Если на то будет воля божья. — Рузи поднялся. — Ты сыграешь свадьбу в Винтерфелле. Я объявлю лордам, что мы выступаем через три дня, и приглашу их отправиться с нами.

                — Ты же Хранитель Севера. Отдай им приказ.

                — Приглашение будет иметь тот же эффект. Власть — блюдо, которое гораздо вкуснее, если подавать его под соусом хороших манер. И тебе следовало бы запомнить это, если рассчитываешь однажды стать правителем. — Лорд Дредфортский перевёл взгляд на Вонючку. — Да, и сними цепи со своего питомца. Я беру его с собой.

                — С собой? Куда? Он мой. Ты не можешь забрать его.

                Рузи, похоже, позабавили эти слова.

                — Всё, что есть у тебя, дал тебе я. Вряд ли тебе стоит забывать об этом, ублюдок. Что же до этого… Вонючки… он ещё может пригодиться, если, конечно, ты не довёл его до полной невменяемости. Бери ключи и снимай с него цепи, пока я не начал сожалеть о том дне, когда трахнул твою мать.

                Вонючка видел, как скривился рот Рамзи, как пузырится слюна на его губах. Он испугался, что тот сейчас перемахнёт через стол, обнажив кинжал. Но Рамзи лишь вспыхнул, отвёл взгляд белёсых глаз от ещё более светлых глаз отца и пошёл за ключами. Но опустившись на колени подле Вонючки, чтобы отомкнуть кандалы на руках и ногах, он наклонился вплотную и прошептал:

                — Ни о чём ему не рассказывай, и запоминай каждое его слово. Эта сука Дастин может наобещать тебе с три короба, но я получу тебя назад. Кто ты такой?

                — Вонючка, мой лорд. Ваш человек. Я Вонючка, стукачок и от страха трясучка.

                — Отличная рифма. Когда отец вернёт тебя, я заберу ещё один палец. Ты сможешь сам выбрать, какой именно.

                Непрошеные слёзы потекли по щекам.

                — За что? — выкрикнул он срывающимся голосом. — Я не просил его забирать меня от вас. Я буду делать всё, что пожелаете, служить, повиноваться, я… умоляю, не надо…

                Рамзи отвесил ему оплеуху.

                — Бери, — сказал он отцу. — Он и на человека-то не тянет. И мне противна его вонь.

                Когда они вышли наружу, он увидел луну, поднимающуюся над бревенчатыми стенами Барроутона. Вонючка слышал, как гуляет ветер по кочковатым равнинам, раскинувшимся за городом. От восточных ворот замка Барроу до скромной крепости Харвуда Стаута было не больше мили. Лорд Болтон предложил ему одну из лошадей:

                — Сможешь ехать верхом?

                — Я… мой лорд, я… думаю, да.

                — Уолтон, помоги ему сесть в седло.

                Даже без оков у Вонючки была походка старика. Плоть безвольно болталась на костях, Кислый Элин и Костлявый Бен сказали, что он движется рывками. А как от него пахло… даже кобыла, которую ему подвели, шарахнулась в сторону, когда он попытался взобраться на неё.

                Впрочем, лошадка была покладистой и знала дорогу к замку Барроу. Лорд Болтон пристроился рядом, когда они выехали за ворота. Стража отстала и следовала на почтительном расстоянии.

                — Как хочешь, чтобы я к тебе обращался? — спросил лорд, когда они ехали рысцой по широким прямым улицам Барроутона.

                Вонючка. Меня зовут Вонючка, и хотел бы я, чтобы это рифмовалось с гневом, рифмовалось с возмездием.

                — Вонючка, — произнёс он, — с вашего позволения, мой лорд.

                — Милорд, — губы Болтона раздвинулись, обнажив зубы на полсантиметра. Не исключено, что это было улыбкой.

                Вонючка не понял:

                — Мой лорд? Я сказал…

                —…«мой лорд», а надо говорить «милорд». Твоя речь, каждое слово, выдаёт твоё происхождение. Хочешь, чтобы тебя принимали за крестьянина, произноси это так, будто у тебя рот забит грязью, будто ты слишком туп и не можешь понять, что это два разных слова, а не одно.

                — Если вам так угодно, мой… милорд.

                — Гораздо лучше. Ты  в самом деле омерзительно воняешь.

                — Это так, милорд. Прошу простить меня, милорд.

                — За что? Ты пахнешь так по воле моего сына, а не по своей собственной. И я об этом в курсе. — Они миновали конюшню и постоялый двор с прикрытыми ставнями и снопом пшеницы на вывеске. Вонючка слышал музыку, доносящуюся из его окон. — Я знал первого Вонючку. Он вонял, но не от недостатка гигиены. По правде говоря, я не встречал более чистоплотного существа. Он мылся трижды в день и вплетал в волосы цветы, словно девушка. Однажды, когда моя вторая жена была ещё жива, его поймали в её спальне, оказалось, он воровал благовония. Я приказал выпороть его, он получил дюжину плетей. Но даже кровь его пахла дурно. Через год он предпринял ещё одну попытку. На этот раз наглотался духов так, что едва не помер. Не помогло. Он родился с этим запахом. Божья кара, говорили в народе. Боги сделали так, чтобы от него воняло, и люди могли догадаться, какая гнилая у него душонка. Мой старый мейстер уверял, что это признак болезни, но во всём остальном парень был здоров как бык. Находиться рядом с ним было невозможно, так что он спал в хлеву со свиньями… до того дня, когда мать Рамзи заявилась к воротам моего замка, требуя, чтобы я выделил слугу для своего байстрюка, который рос диким и неуправляемым. И я отдал ей Вонючку. Я думал, выйдет забавно, но Рамзи и он стали неразлучны. Мне не даёт покоя вопрос… это Рамзи испортил Вонючку, или Вонючка Рамзи? — Его милость поднял на нового Вонючку глаза, светлые и отрешённые, словно две белёсые луны. — Что он шептал тебе, когда снимал цепи?

                — Он… он сказал… — Сказал ни о чём вам не рассказывать. — Слова застряли в горле, он начал давиться кашлем.

                — Дыши, как следует. Я знаю, что он сказал. Чтобы ты шпионил за мной, и не выдавал его тайн. — Болтон фыркнул от смеха, — Как будто у него есть тайны. Кислый Элин, Лутон, Скорняк и все прочие, откуда они все взялись, по его мнению? Неужели он действительно считает их своими людьми?

                — Своими людьми, — эхом отозвался Вонючка. По-видимому, ему надлежало как-то прокомментировать услышанное, но он не знал, что сказать.

                — Мой незаконнорожденный сынок когда-нибудь рассказывал тебе, откуда он взялся?

                Эту историю он знал, к большому облегчению:

                — Да, мой… милорд. Вы встретили его мать на верховой прогулке и были сражены её красотой.

                — Сражён?— Болтон расхохотался. — Это он так сказал? Оказывается, в парне пропадает поэт… хотя если ты поверил этой балладе, ты, должно быть, ещё слабее умишком, чем первый Вонючка. Даже про прогулку неправда. Я гнал лису вдоль течения Рыдающей, наткнулся на мельницу и увидел молодую женщину, которая полоскала бельё в ручье. Старый мельник нашёл себе молодую жену, девушку вдвое моложе себя. Высокая, стройная как тростинка, пышущая здоровьем. Длинные ноги и крошечные упругие груди, похожие на две спелых сливы. Хорошенькая, проще говоря. Я увидел её, и сразу же захотел. Имел право. Мейстеры могут сколько угодно рассказывать, что король Джехерис отменил право лордов на первую ночь, чтобы ублажить свою строптивую королеву, но где правят старые боги, живы и старые обычаи. Амберы тоже пользуются правом первой ночи, хотя и пытаются это отрицать. Главы некоторых горных кланов тоже, и на Скагосе… впрочем, даже сердцедревам доводилось видеть дай бог половину из того, что вытворяют на Скагосе.

                Этот мельник женился, не спросив моего соизволения и не поставив меня в известность. Он обманул меня. За это я приказал его повесить, и восстановил свои права прямо под деревом, на котором он болтался. По правде говоря, бабёнка не стоила верёвки, которую я потратил. Лиса ушла от нас, а на обратном пути в Дредфорт мой любимый рысак захромал, так что в целом день выдался отвратительным.

                Год спустя, эта бабёнка имела наглость заявиться в Дредфорт, на руках у неё было маленькое визжащее краснолицее чудовище, которое, как она утверждала, было моим отпрыском. Мамаше надо было всыпать плетей, а ребёнка утопить в колодце… но у младенца в самом деле оказались мои глаза. Она сказала, что когда брат её покойного мужа увидел эти глаза, он избил её до крови и выкинул с мельницы. Я был раздосадован, она получила мельницу назад, а её деверю я приказал вырвать язык, чтобы он уж точно не смог отправиться в Винтерфелл смущать покой лорда Рикарда своими россказнями. Каждый год я посылал женщине поросят, кур и кошель, набитый золотом, с условием, что она не станет рассказывать мальчику, кто его отец. Спокойные земли, смирный народ, это всегда было моим принципом.

                — Прекрасный принцип, милорд.

                — Но женщина меня ослушалась. Видишь, что выросло из Рамзи? Это она сделала его таким, она и Вонючка. Всё время нашёптывала ему о его правах. Ему бы молоть зерно и довольствоваться этим. Неужели он действительно считает, что сможет править севером?

                — Он сражается за вас, — выпалил Вонючка. — Он силён.

                — Быки тоже сильны. Медведи сильны. Видел я, как сражается мой бастард. Но нельзя упрекать его одного. Его наставником был Вонючка, первый Вонючка, а того никогда не обучали обращению с оружием. Рамзи свиреп, не отрицаю, но он машет мечом как мясник, разделывающий тушу.

                — Он не боится никого, милорд.

                — А следовало бы. Только тот, кто боится, выживает в нашем мире, полном вероломства и лжи. Даже здесь, в Барроутоне, полно стервятников, ждущих, когда представится возможность полакомиться нашей плотью. Серванам и Толлхартам доверять не стоит, мой толстый друг лорд Уаймен замыслил предательство, а Шлюшегуб… Амберы кажутся простаками, но и они не лишены своего, кондового хитроумия. Рамзи надо бояться их всех, как боюсь их я. Увидишь его в следующий раз, так ему и передай.

                — Передать ему… передать ему, чтобы он боялся? — Вонючке стало дурно от одной мысли об этом. — Милорд, я… если я сделаю так, он…

                — Знаю, — лорд Болтон вздохнул. — Дурная кровь. Ему не мешало бы ставить пиявки. Пиявки вытягивают дурную кровь, весь гнев, всю боль. Невозможно рассуждать здраво, когда ты в ярости. Но Рамзи… боюсь, его порченая кровь отравит даже пиявок.

                — Он ваш единственный сын.

                — Теперь, да.Когда-то у меня был ещё один. Домерик. Спокойный мальчик, получил прекрасное образование. Четыре года он был пажом леди Дастин, три года провёл в Долине оруженосцем лорда Редфорта. Он играл на арфе, увлекался историей, и скакал на лошади быстрее ветра. Лошади… парень был помешан на них, спроси леди Дастин. Обогнать его не мог никто, даже дочь лорда Рикарда, а ведь та сама была сродни лошадям. Редфорт говорил, у мальчика большое будущее в турнирах. А великий рыцарь должен сначала стать искусным наездником.

                — Да, милорд. Домерик. Я… Я слыхал о нём…

                — Рамзи убил его. Кишечное недомогание, сказал мейстер Утор, но это был яд, точно говорю. В Долине Домерик проводил много времени с сыновьями Редфорта. Ему захотелось, чтобы рядом был брат, и он поехал вверх по Рыдающей за моим бастардом. Я говорил ему не делать этого, но Домерик был взрослым человеком и считал себя умнее отца. Теперь его кости покоятся под Дредфортом рядом с прахом его братьев, умерших в младенчестве, а я остался с Рамзи. Скажи мне, мой лорд… Если тот, кто проливает родную кровь, навлекает на себя проклятье, что же делать отцу, если один его сын убил другого?

                Вопрос испугал его. Однажды он слышал, как Скорняк говорил, что Ублюдок порешил единокровного брата, но у него не хватило духу поверить в это. — Он мог ошибаться. Братьям свойственно умирать, это не обязательно значит, что их убили. Мои братья умерли, но я их не убивал.

                — Мой лорд взял себе новую жену, которая родит ему сыновей.

                — О, уверен, мой ублюдочный сынок будет в восторге. Леди Уолда из Фреев, плодовитость у неё в крови. Чуднό, но я привязался к своей маленькой толстенькой жёнушке. Те двое, что были до неё, в постели не издавали ни звука, а эта взвизгивает и трепещет. Я нахожу это очень милым. Если сыновья будут появляться из неё с такой же скоростью, с какой в ней исчезают сладости, Дредфорт скоро будет переполнен Болтонами. Рамзи убьёт их всех, разумеется. И это к лучшему. Мне осталось не так много, я умру прежде, чем они возмужают, а мальчишки-лорды — чума любого рода. Вот только Уолда будет убиваться, когда их не станет.

                В горле у Вонючки пересохло. Он слушал, как постукивают друг о дружку голые ветви вязов по обеим сторонам улицы под порывами ветра.

                — Мой лорд, я…

                — «Милорд», мы же договорились.

                — Милорд. Могу ли я спросить… зачем я вам? От меня нет никакого толка, я даже не человек, я калека, и… этот запах…

                — Примешь ванну, сменишь одежду, и от тебя станет пахнуть куда приятнее.

                — Ванну? — В животе всё сжалось. — Я… Я предпочёл бы обойтись без ванны, милорд. Прошу вас. У меня… раны, я… эта одежда, её мне дал лорд Рамзи, он… он сказал, чтобы я никогда не снимал её без его разрешения…

                — На тебе лохмотья, — терпеливо произнёс лорд Болтон. — Грязное рваньё, всё в пятнах, воняет кровью и мочой. И ветхое. Мёрзнешь, наверное. Мы оденем тебя в овечью шерсть, мягкую и тёплую. Быть может, дадим тебе плащ на меху. Это тебя устроит?

                — Нет, — Он не мог позволить им забрать одежду, которую дал лорд Рамзи. Он не мог позволить им видеть себя.

                — Предпочитаешь шёлк и бархат? Помнится, в своё время ты любил так одеваться.

                — Нет, — пронзительно повторил он. — Нет, мне не нужно ничего, кроме этой одежды. Вонючкиной одежды. Я Вонючка, рифмуется с «доведённый до ручки». — Его сердце ухало, как барабан, а голос превратился в испуганный визг. — Я не хочу принимать ванну. Умоляю, милорд, оставьте мне мою одежду.

                — Мы хотя бы можем забрать её в стирку?

                — Нет. Нет, милорд. Пожалуйста. — Он прижал рубаху к груди двумя руками и вжался в седло, промелькнула мысль, что Рузи Болтон может приказать страже сорвать с него одежду прямо здесь, посреди улицы.

                — Как тебе будет угодно. — В свете луны казалось, что глаза Болтона не выражают ровным счётом ничего, словно за ними была пустота. — Знаешь, я ведь не желаю тебе вреда. Я обязан тебе очень и очень многим.

                — Вы? — Какая-то часть его кричала, — Это ловушка, он играет с тобой, он отец Рамзи, и сын — всего лишь слабое подобие отца. — Лорд Рамзи всё время играл на его чувствах, его надеждах. — Чем… чем вы мне обязаны, милорд?

                — Благодаря тебе я получил север. Со Старками было покончено той ночью, когда ты взял Винтерфелл. — Последовал пренебрежительный взмах бледной руки. — А всё, что происходит сейчас, грызня за добычу, не более того.

                Недолгая поездка подошла к концу, они были у бревенчатых стен замка Барроу. На его квадратных башнях полоскались на ветру стяги: человек без кожи на знаменах Дредфорта, алебарда Серванов, сосны Толлхартов, тритон Мандерли, скрещённые ключи старого лорда Лока, великан Амберов и каменная рука Флинтов, лось Хорнвудов. Красно-коричневые с золотом шевроны Стаутов, двойная белая кайма на сером фоне Слейтов. Четыре конских головы означали четыре семейства Райсвеллов из Источников, одна была серой, другая чёрной, третья золотой, последняя коричневой. В шутку говорили, что Райсвеллы не могут договориться между собой даже о цветах своего герба. Выше всех прочих стягов парило знамя с оленем и львом, стяг мальчика, восседавшего на Железном троне в тысячах миль отсюда.

                Они въехали через ворота в поросший травой внутренний двор, конюхи выбежали, чтобы принять  лошадей, а Вонючка всё слушал, как шумят лопасти старой мельницы.

                — Сюда, будь любезен. — Лорд Болтон повёл его к башне, над которой развевались флаги покойного лорда Дастина и его вдовы. На его стяге были скрещённые секиры, увенчанные короной с зубцами, её стяг украшал тот же герб, но с вышитой золотом конской головой, гербом Родрика Райсвелла, в верхней четверти.

                Когда Вонючка взбирался по широкой и длинной лестнице, которая вела к входу в главный зал, его ноги начали дрожать. Ему пришлось остановиться и подождать, пока дрожь пройдёт, разглядывая поросшие травой склоны Великого кургана Барроу. Кто-то утверждал, что это могила Первого короля, который привёл Первых людей в Вестерос. Другие считали, что величину его можно было объяснить только тем, что в нём похоронен один из великаньих королей. Были и такие, кто говорил, что это не курган вовсе, а обычный холм, но если так, это был очень одинокий холм, потому что вокруг него простирались одни равнины, на которых резвились ветра.

                В глубине зала, подле очага стояла женщина и грела изящные руки над тлеющими углями. Она была в чёрном с головы до пят, на ней не было ни золота, ни драгоценных камней, но и без того было ясно, что эта дама знатного происхождения. В углах её рта были складки, глаза лучились морщинами, но в ней, рослой, статной, всё ещё сохранилась красота. Волосы её, тёмные с сильной проседью, были собраны на затылке во вдовий пучок.

                — Кто это? — произнесла она.— Где мальчик? Неужели твой ублюдок отказался отдать его? А этот старик, он кто, его… о, боги милосердные, что это за запах? Это существо что, обделалось?

                — Мальчик был у Рамзи. Леди Барбри, позвольте представить вам полноправного лорда Железных Островов, Теона из дома Грейджоев.

                Нет, — подумал он, — нет, не произносите этого имени, Рамзи услышит, он узнает, узнает, он сделает мне больно.

                Она сжала губы:

                — Не совсем то, чего я ожидала.

                — Другого у нас нет.

                — Что твой ублюдок с ним сделал?

                — Снял немного кожи, я полагаю. Отрезал кое-что. Ничего существенного.

                — Он что, ненормальный?

                — Не исключено. Но какое это имеет отношение к делу?

                Вонючка не мог больше слушать.

                — Прошу вас, милорд, миледи, произошла какая-то ошибка. — Он рухнул на колени, его трясло, как одинокий лист на зимнем ветру, по изуродованным щекам текли слёзы. — Я не он, я вовсе не тот перебежчик, он умер в Винтерфелле. Моё имя — Вонючка. — Он должен был помнить своё имя. — Вонючка, потешная штучка.