Вначале он услышал лай девчат, которые неслись к дому. Потом до него донёсся дробный цокот копыт по мостовой, и он судорожно вскочил на ноги, раздался лязг оков. Цепь, натянувшаяся между его лодыжками, была не длиннее мужской ступни, и ему приходилось семенить. В таких кандалах передвигаться быстро было затруднительно, но он вскочил с тюфяка так споро, как только мог. Рамзи Болтон вернулся, и он пожелает, чтобы его Вонючка был под рукой, готовый услужить.

                Он выскочил на улицу, под неприветливое осеннее небо, и увидел въезжающих в ворота охотников. Впереди ехал Костлявый Бен, вокруг него, гавкая, вились девчата. За ним ехали Скорняк, Кислый Элин и Дэймон А-ну-ка-потанцуй, державший в руке длинный засаленный кнут, потом Уолдеры на молоденьких серых лошадках, которых они получили от леди Дастин. Под его милостью был Кровавый, рыжий жеребец норовом под стать хозяину. Его милость смеялся. Вонючка знал, что это либо очень хорошо, либо очень плохо.

                Он не успел разобраться, какой из вариантов имел место в этот раз, потому что собаки, учуяв его запах, налетели на него. Собаки любили Вонючку, он частенько спал с ними, а иногда Костлявый Бен позволял ему разделить с ними вечернюю трапезу. Свора пронеслась по мостовой, окружила его, они покусывали его за ноги, и то одна, то другая подпрыгивали, чтобы лизнуть его в немытое лицо. Хелисент ухватила его за левую руку и начала трепать её так яростно, что Вонючка испугался, как бы не лишиться ещё пары пальцев. Рыжая Джейн cразбегу запрыгнула ему на грудь, сбив с ног. Она была поджарой, мускулистой, а у Вонючки, заморыша с седыми волосами, посеревшая кожа свисала с хрупких костей.

                Когда ему удалось спихнуть с себя Рыжую Джейн и подняться на колени, всадники уже спешивались. Уезжало две дюжины всадников, вернулось столько же, и это означало, что поиски не увенчались успехом. Это было плохо. Рамзи не любил горечь поражения. — Он захочет сделать кому-нибудь больно.

                С недавних пор его лорду приходилось сдерживать себя, потому что Барроутон был полон людей, в которых Болтоны нуждались; в присутствии Дастинов, Райсвеллов и таких же, как он сам, молодых лордов Рамзи вёл себя с осторожностью. С ними он бывал неизменно учтив, всё время улыбался. Только вот за закрытыми дверями он становился совершенно другим человеком.

                Рамзи Болтон был одет, как подобает лорду Хорнвудскому и наследнику Дредфорта. От осенней прохлады его защищала накидка из волчьих шкур, застёгнутая на правом плече волчьей головой с пожелтевшими зубами. На одном его боку был короткий меч с лезвием толстым и увесистым, как у разделочного ножа, на другом боку висел длинный кинжал и маленький изогнутый нож, каким свежевали туши, с крючком на конце, острый, как бритва. У всех трёх клинков были одинаковые рукояти из жёлтой кости.

                — Вонючка, — обратился к нему его милость, восседавший в высоком седле, — ну и пасёт же от тебя. Твоя вонь чувствуется даже на том конце двора.

                — Знаю, мой лорд, — как всегда, ответил на это Вонючка, — Прошу простить меня.

                — Я привёз тебе подарочек, — Рамзи обернулся, протянул руку, вытащил что-то из седельной сумки и подбросил в воздух. — Лови!

                В цепях, с кандалами на ногах, без почти половины пальцев, Вонючка был гораздо более неуклюж, чем прежде, до того, как выучил своё имя. Голова плюхнулась в его изувеченные руки, отскочила от обрубков пальцев и приземлилась у его ног, из неё посыпались опарыши. Она была покрыта такой толстой коркой запёкшейся крови, что определить, кому она принадлежала, было невозможно.

                — Я приказал тебе ловить её, — сказал Рамзи, — Поднимай.

                Вонючка взял голову за ухо и попытался было поднять. Это было не лучшей идеей. Гниющая зелёная плоть не выдержала, ухо оторвалось и осталось у него в

                Аша Грейджой сидела в парадном зале замка Голбарта Гловера, попивая вино Голбарта Гловера, когда мейстер Голбарта Гловера принёс ей письмо.

                — Моя леди, — голос мейстера был напряжённым, как, впрочем, всегда, когда он к ней обращался, — Птица из Барроутона. — Он сунул свиток ей в руки так, словно хотел поскорее от него избавиться. Свёрток был туго скручен и запечатан бутончиком твёрдого розового воска.

                Барроутон. — Аша пыталась вспомнить, кто сидит в Барроутоне. — Кто-то из северных лордов, явно не из числа моих друзей. — И эта печать… Дредфортские Болтоны шли в бой под алыми знамёнами, расшитыми капельками крови. Неудивительно, что и воск они используют алого цвета.

                В этом письме яд, — подумала она. — Его следовало бы сжечь. — Но вместо этого она вскрыла печать. Клочок кожи выпорхнул из свитка и опустился ей на колени. Она прочла сухие бурые строчки, и настроение стало ещё хуже, хотя казалось, хуже уже некуда. — Тёмные крылья, тёмные вести. — Вороны никогда не приносили добрых новостей. Последнее письмо в Темнолесье пришло от Станниса Баратеона, в нём он требовал присягнуть ему. Это — было ещё хуже.

                — Северяне взяли Ров Кэйлин.

                — Болтонов Ублюдок? — спросил сидевший рядом Карл.

                — Рамзи Болтон, лорд Винтерфелла, так он подписался. Но здесь есть и другие имена. — Леди Дастин, леди Серван, и четверо Райсвеллов присовокупили свои подписи. Ещё был аляповатый великан, знак кого-то из Амберов.

                Подписи эти были поставлены мейстерской тушью, которую делали из сажи и дёгтя, но само письмо было написано чем-то бурым, почерк был размашистым, буквы угловатыми. В письме говорилось о сдаче Рва Кэйлин, о триумфальном возвращении Хранителя Севера в свои владения, о предстоящей свадьбе. Оно начиналось словами «Я пишу это письмо кровью железных», а заканчивалось «Каждому из вас я шлю по частичке принца. Не засиживайтесь в моих землях, иначе вас ждёт та же участь».

                Аша считала младшего брата мёртвым. — Лучше смерть, чем это. — Клочок кожи лежал у неё на коленях. Она поднесла его к свече и глядела на вьющийся дымок, пока весь лоскуток без остатка не был охвачен пламенем, и огонь не начал лизать её пальцы.

                Мейстер Голбарта Гловера мялся подле неё в ожидании.

                — Ответа не будет, — сказала она.

                — Могу ли я сообщить новости леди Сибелле?

                — Как вам будет угодно. — Аша сомневалась, что падение Рва Кэйлин порадует Сибеллу Гловер. Леди Сибелла практически поселилась в богороще, молясь о возвращении детей и мужа целыми и невредимыми. — Похоже, не только мои молитвы остаются без ответа. Её сердцедрево столь же глухо и слепо, как и наш Утонувший Бог. — Робетт Гловер с братом Голбартом отправились на юг с Молодым Волком. Если то, что рассказывали о Красной Свадьбе, правда хотя бы наполовину, они вряд ли вернутся. — По крайней мере, её дети живы, и это благодаря мне. — Аша оставила их в Десяти Башнях, вверив заботе тётушек. Дочка леди Сибеллы была грудным младенцем, и Аша решила, что не стоит подвергать нежную малютку тяготам ещё одного морского путешествия. Она сунула письмо мейстеру, — Держите. Пусть попробует найти утешение в этом. Вы можете быть свободны.

                Мейстер склонил голову и вышел. Когда дверь закрылась, Трис Ботли повернулся к Аше:

                — Если пал Ров

                — Что такое? — вскрикнула Дени, когда Ирри мягко потрясла её за плечо. Было ещё темно. — Что-то не так, — сразу поняла она. — Кто это, Даарио? Что случилось?

                Даарио снился ей, во сне они были мужем и женой; простые люди, простая жизнь в высоком каменном доме с красной дверью. И во сне он покрывал её поцелуями — губы, шею, груди.

                — Нет, кхалиси, — напевно произнесла Ирри, — пришли ваш евнух Серый Червь и лысый. Примете ли вы их?

                — Да. — Дени вдруг сообразила, что волосы у неё всклокочены, а ночная рубашка в полном беспорядке.— Помоги мне одеться. И принеси бокал вина. Нужно привести голову в порядок. — Нужно утопить в вине мой сон.

                До неё донеслись негромкие всхлипывания.

                — Кто это там плачет?

                — Ваша рабыня Миссандей, — у Джики в руках была тонкая восковая свечка.

                — Моя служанка. У меня нет рабов. — Дени не понимала, в чём дело. — Почему она плачет?

                — Оплакивает брата, — сказала Ирри.

                Подробности ей рассказали Скахаз, Резник и Серый Червь, когда появились. Они ещё не начали говорить, а Дени уже поняла, что вести не будут добрыми. Достаточно было одного взгляда на уродливое лицо Бритоголового, чтобы догадаться.

                — Сыны Гарпии?

                Скахаз кивнул. Его ухмылка была мрачной.

                — Сколько погибших?

                Резник сжал руки:

                — Д-девять, светлейшая. Подлое, нечестивое деяние. Кошмарная ночь, кошмарная.

                Девять. — Словно кинжал вонзился в сердце. Каждую ночь у подножья ступенчатых мееринийских пирамид начинался очередной раунд незримой войны. Каждое утро восходящее солнце освещало тела, ещё не успевшие остыть, и чуть поодаль знак гарпии, нарисованный кровью на камнях. Если вольноотпущенник богател, если осмеливался слишком откровенно выражать свои мысли, он был обречён. — Но девять за одну ночь, это слишком... — Её это пугало.

                — Как это случилось?

                Отвечал Серый Червь:

                — На ваших слуг напали, когда они патрулировали улицы Меерина, охраняя порядок, дарованный городу вашей светлостью. Дозорные были хорошо вооружены, у них были копья, и щиты, и короткие мечи. Они дежурили по двое, парами и погибли. Ваши слуги Чёрный Кулак и Сетерис были найдены в Лабиринте Маздана, их убили из арбалета. Ваших слуг Моссадора и Дюрана нашли возле дамбы, их раздавило камнями. Ваши слуги Эладон Златоволосый и Верное Копьё были отравлены в винной лавке, куда они заглядывали всякий раз, когда были на дежурстве.

                Моссадор. — Пальцы сами сжались в кулаки. Налётчики с островов Василиска напали на дом Миссандей и её братьев на реке Нэйт, угнали их в рабство и продали на невольничьем рынке в Астапоре. Миссандей тогда была совсем малюткой, но обнаружив у неё редкие способности к языкам, Добрые Господа определили её в писцы. Моссадору и Марселину повезло меньше. Их оскопили, и они пополнили ряды

                Ему дали коня, стяг, дублет тонкой шерсти, тёплый плащ на меху — и он оказался на свободе. И от него не воняло. «Организуй всё, как надо, с этим замком, — сказал Дэймон А-ну-ка-потанцуй, он помогал Вонючке, которого шатало из стороны в сторону, сесть в седло, — или, если хочешь, скачи прочь, посмотрим, как далеко ты заберёшься, прежде чем мы изловим тебя». Дэймон осклабился и легко тронул плетью круп старой лошади, та негромко заржала и двинулась вперёд нетвёрдой поступью.

                Вонючка боялся обернуться и увидеть, что Дэймон, и Жёлтый Дик, и Ворчун, и остальные следуют за ним, что всё это лишь очередная злая шутка лорда Рамзи, жестокая проверка, призванная выяснить, что он будет делать, если получит лошадь и свободу действий. — Неужели они думают, что я попытаюсь сбежать? — Заморенная хромая кляча, которую ему дали, никуда не годилась, с таким конём у него не было ни малейшего шанса обогнать добрых лошадей лорда Рамзи и его охотников. А Рамзи ничто не доставляло большего удовольствия, чем пустить своих девчат по свежему следу.

                Да и потом, куда ему бежать? За спиной остался лагерь, полный дредфортцев и людей Райсвеллов, которых те привели с Источников, было там и войско Барроутона. С юга по гати поднималась ко Рву Кэйлин другая армия: войско Болтона и силы Фреев, вставших под знамёна Дредфорта. К западу от тракта, вдоль побережья холодного моря, раскинулась бесплодная каменистая пустыня, а к востоку лежали болота и топи Перешейка, кишевшие змеями, львоящерами и болотными чертями, которые смазывали ядом свои стрелы.

                Нет, он не сбежит. Бежать было некуда.

                Он получит замок. Я всё сделаю. У меня нет выбора.

                Было пасмурно и сыро, стоял туман. Дул южный ветер, влажный, словно поцелуй. В отдалении уже виднелись развалины Рва Кэйлин, на которых, казалось, вышили причудливый узор клочьями тумана. Лошадь неспешно приближалась к руинам, а серо-зелёная жижа под её ногами негромко чавкала, неохотно выпуская увязшие лошадиные копыта.

                Я уже ездил этой дорогой. — Это была опасная мысль, и он тут же пожалел о ней. «Нет, — произнёс он, — нет, это был кто-то другой, это было прежде, чем ты узнал, как тебя зовут». Его звали Вонючка. Он не должен был забывать. — Вонючка, Вонючка, ароматная штучка.

                Когда тот, другой, ехал этой дорогой, с ним следовала целая армия, огромное войско севера шло на войну под серыми с белым знамёнами дома Старков. А Вонючка ехал в одиночестве, сжимая в руке белый флаг переговорщика на сосновом шесте. Когда тот, другой, ехал этой дорогой, под ним был боевой конь, быстроногий и норовистый. Вонючка же восседал на разбитой кляче, кожа да кости, но и этого скакуна ему приходилось придерживать, чтобы не свалиться с седла в грязь. Тот, другой, был хорошим наездником, а Вонючка едва держался на лошади. Прошло столько времени. Он больше не был наездником. Он вообще не был человеком. Его создал лорд Рамзи, и он был тварью ниже собаки, червяком в человеческом обличье.

                — Ты притворишься принцем, — говорил ему лорд Рамзи прошлой ночью, пока Вонючка нежился в обжигающе горячей ванне, — но мы-то знаем правду. Ты Вонючка. Ты не перестанешь быть Вонючкой никогда, как бы хорошо от тебя ни пахло. Твоё обоняние может обмануть тебя. Помни, как тебя зовут. Помни, кто ты есть.

                — Вонючка, — произнёс он. — Я ваш Вонючка.

                — Окажешь мне эту маленькую услугу, и станешь моим псом, будешь получать мясо каждый день, — пообещал лорд Рамзи. — У тебя будет соблазн предать меня. Сбежать, или сражаться, или перейти на сторону наших врагов. Нет, помолчи, не желаю слышать твои возражения. Будешь лгать мне — оставлю без языка. На твоём месте любой человек пошёл бы против меня, но ведь мы оба знаем, что ты такое, правда? Если тебе так хочется, можешь попробовать меня

                Крыса завизжала, когда он вонзил в неё зубы. Она извивалась в его руках, неистово пытаясь вырваться. Самое мягкое место — брюшко. Он вгрызся в сладостное мясо, и тёплая кровь потекла по губам. Было так вкусно, что на глаза навернулись слёзы. В желудке заурчало, он сглотнул. К третьему укусу крыса перестала трепыхаться, а он испытывал что-то, близкое к удовлетворению.

                Как вдруг услышал голоса у входа в подземелье.

                Он тут же замер, боясь даже жевать. Рот был набит мясом, полон крови и шерсти, но он не осмеливался ни сплюнуть, ни проглотить. В ужасе, окаменев от напряжения, он прислушивался к шаркающим шагам и бряцанью железных ключей. —Нет, — думал он, — нет, о боги, пожалуйста, только не сейчас, только не сейчас. — Он так долго ловил эту крысу. — Если они увидят её у меня, то отберут, а потом всё расскажут лорду Рамзи, и он сделает мне больно.

                Крысу следовало спрятать, но он нереально хотел есть. Последний раз он ел дня два назад, а то и все три. Тут, внизу, где всё время темно, трудно было сказать точно. Его руки и ноги стали тонкими, как тростинки, а пустой живот вздулся и болел так сильно, что спать было совершенно невозможно. Стоило ему закрыть глаза, на ум тут же приходила леди Хорнвуд. После свадьбы лорд Рамзи запер её в дальней башне и уморил голодом. Она дошла до того, что сгрызла собственные пальцы.

                Он сжался в углу камеры, придерживая своё сокровище подбородком. Кровь стекала из уголков его рта, он ел наспех, откусывая крохотные кусочки тем, что осталось от зубов, пытаясь заглотить как можно больше тёплого мяса прежде, чем дверь камеры откроется. Мясо, хоть и жилистое, было вкусным до одури, он подумал, как бы его не стошнило. Он жевал, и глотал, и выковыривал мелкие косточки из дыр, оставшихся в дёснах от выдернутых зубов. Жевать было больно, но он так хотел есть, что не мог остановиться.

                Шум становился всё громче. — О боги, пожалуйста, хоть бы он шёл не за мной, — молил он, отрывая крысиную лапку. За ним так давно не приходили. Были и другие темницы, другие пленники. Иногда, даже сквозь толстые каменные стены, до него доносились их крики. — Женщины кричат громче. — Он пососал сырую косточку и попытался выплюнуть её, но она лишь сползла вниз по подбородку и запуталась в бороде. — Уходи, — взмолился он, — уходи, не заходи сюда, пожалуйста, пожалуйста.

                Но шаги остановились именно тогда, когда их было слышно лучше всего, и ключи загремели именно за его дверью. Крыса выпала у него из рук. Он начал судорожно вытирать окровавленные пальцы о штаны. «Нет, — бормотал он, — о нет, нет». Скребя пятками по полу, застеленному соломой, он пытался забиться в угол как можно глубже, вжаться в холодные сырые каменные стены.

                Скрежет ключа в замке — самый страшный звук на свете. Свет ударил в лицо, и он пронзительно вскрикнул. Глаза пришлось прикрыть руками. Головная боль была нестерпимой, он выцарапал бы себе глаза, лишь бы избавиться от неё, но разве он осмелится?

                — Уберите свет, делайте со мной, что хотите, только пусть будет темно, пожалуйста, пожалуйста.

                — Нет, это не он, — произнёс мальчишечий голос. — Ты посмотри на него. Мы не в ту камеру зашли.

                — Последняя дверь слева, — ответил другой мальчишка. — Это последняя дверь слева, так ведь?

                — Ну да. — Повисла пауза. — А что он вообще говорит?

                — Похоже, ему не нравится свет.

                — Тебе бы тоже не нравился, если бы ты выглядел, как

                В этом журнале публикуется перевод книги A Dance With Dragons by George R. R. Martin| «Танец с драконами» Джорджа Р. Р. Мартина.

                Дублирующий журнал:
http://a-dance-with.livejournal.com/

                Переведены главы сюжетной линии Королевской Гавани, в работе главы севера и речных земель.

                Этот русский текст максимально приближен к оригиналу. Помимо прочего, следование стилистике авторского текста иногда предполагает использование экспрессивной и нецензурной речи, понимаю, что отдельные слова и выражения могут вызывать дискомфорт у некоторых читателей, но это не мой злой умысел, а замысел автора.

                Я очень благодарна всем, кто уже внёс правки в текст, и тем, кто будет делать это в дальнейшем. В этом журнале приветствуются любые комментарии / замечания, равно как и ссылки / перепосты.

                В свою очередь, под катом даю ссылки на известные мне альтернативные переводы "Танца с драконами" Джорджа Мартина:

( Альтернативные переводы "Танца с драконами" Джорджа Мартина )

                 Приятного чтения.

                P.S. Во избежание недоразумений: данный перевод является некоммерческим и выполняется в качестве языковой практики.

                Ночи казались всё холоднее и холоднее.

                В келье не было ни камина, ни топки. Единственное окно было слишком высоко, чтобы в него смотреть, слишком мало, чтобы в него протиснуться, но его величины было более чем достаточно, чтобы холод проникал внутрь. Серсея изорвала в клочья сорочку, которую ей дали, и потребовала, чтобы ей вернули её одежду, но это только оставило её голой, дрожащей от холода. Когда ей принесли другую сорочку, она натянула её через голову и сдавленно поблагодарила сестёр.

                Окно пропускало не только холод, но и звуки. Эти звуки были для королевы единственным источником информации о том, что происходило в городе. От септ, которые приносили ей еду, нельзя было добиться ни слова.

                Её это бесило. За ней приедет Джейме, но как она узнает, что он здесь? Серсея могла только надеяться, что он не настолько бестолков, чтобы примчаться вперёд своей армии. Ему потребуется каждый меч, чтобы справиться с оравой оборванцев, Бедных Малых, окружающих Великого Септона. Она часто спрашивала о своём брате, но надзирательницы оставляли её вопросы без ответа. Она расспрашивала и о сире Лорасе. Последний полученный ею отчёт гласил, что Рыцарь Цветов на Драконьем Камне, при смерти от ран, полученных при штурме замка. Дайте ему умереть, — думала Серсея — и умереть быстро. Смерть мальчишки освобождала место в Королевской Гвардии, и это могло стать её спасением. Но септы игнорировали её расспросы о Лорасе Тирелле, как и вопросы о Джейме.

                Её последним и единственным посетителем был лорд Квиберн. В её мирке было четверо: она и трое её надзирательниц, благочестивых и непреклонных. Септа Юнелла, ширококостная и мужеподобная, мозолистые руки и неказистое, хмурое лицо. Септа Моэлль, жёсткие седые волосы, маленькие злобные глазки, постоянно прищуренные, смотрящие с подозрением, выглядывающие из морщинистого лица, острого, как топор палача. Септа Сколера, широкая в талии и приземистая, тяжёлые груди, оливкового цвета кожа и запах начинающего киснуть молока. Они приносили еду и воду, выносили ночной горшок, каждые несколько дней забирали в стирку сорочку, и пока её не приносили обратно, Серсее приходилось ёжиться под одеялом. Время от времени Сколера читала вслух Семиконечную Звезду или Книгу Святых Молитв, но в адрес Серсеи не произносилось ни слова, и все её вопросы оставались без ответа.

                Она ненавидела и презирала всех троих почти так же сильно, как ненавидела и презирала мужчин, предавших её.

                Лживые друзья, вероломные слуги, мужчины, признававшиеся ей в вечной любви, и даже тот, в ком текла одна с ней кровь, — все они оставили её в час испытаний. Осни Кеттлблэк, этот слабак, сломавшийся под плетью, донёсший до ушей Его Воробейшества все те секреты, которые должен был унести в могилу. Его братья, уличные подонки, которых она вознесла так высоко, не пошевелившие ради неё и пальцем. Оран Уотерс, её адмирал, скрывшийся в море с парусниками, которые она для него выстроила. Ортон Мерриуэзер, сбежавший в Лонгтейбл, забрав с собой Таэну, единственного верного друга королевы в эти ужасные времена. Харис Свифт и Великий Мейстер Пицелль, оставившие её без помощи, в неволе, и предложившие королевство тем самым людям, которые плели нити заговора против неё. Меррин Трент и Борос Блаунт, защитники короля, принесшие присягу, которых теперь нигде не могли найти. Даже её кузен Лансель, говоривший ей когда-то о любви, теперь свидетельствовал против неё. Её дядя отказался помочь ей править, а ведь она назначила бы его Правой Рукой Короля.

                И Джейме…

                Нет, в это она поверить не могла, не собиралась. Джейме будет здесь, как только узнает о её бедственном положении. «Приезжай немедленно, — написала она ему, — Помоги мне. Спаси меня. Ты нужен мне больше, чем когда—либо. Я люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя. Приезжай немедленно». Квиберн обещал проследить, что письмо дойдёт до её брата, который сейчас где-то там, в речных землях, со своей армией. Впрочем, с тех пор Квиберн к ней не приходил. Почём знать, быть может, он был уже мёртв, а его голова — насажена

                Тянулась последняя ночь заключения, и королеве не спалось.

                Стоило закрыть глаза, как её одолевали дурные предчувствия, она всё пыталась представить себе завтрашний день. Со мной будет стража, говорила она себе. Стражники будут удерживать толпу в отдалении. Никому не будет позволено прикасаться ко мне. Столь многое согласился пообещать ей Его Воробейшество.

                И всё равно ей было страшно. В день, когда Мирцелла отплыла в Дорн, в день хлебного бунта, золотые плащи были расставлены вдоль всего пути следования процессии, но толпа прорвала их ряды, старого жирного Верховного Септона разорвали в клочья, а Лоллис Стоукворт изнасиловали полсотни раз. И если уж эти животные возбудились от вида бледного, мягкотелого, тупоумного существа, одетого с головы до пят, какую же похоть пробудит в них вид королевы?

                Серсея ходила по келье туда-сюда, без передышки, как ходили по клетке львы, которых она видела в детстве в недрах Утёса Кастерли, где их держали со времён её деда. Они с Джейме подбивали друг друга влезть в львиную клетку, и однажды она набралась храбрости, просунула руку между прутьями и дотронулась до одного огромного рыжевато-золотистого зверя. Она всегда была храбрее брата. Лев повернул к ней голову и пристально посмотрел на неё огромными золотыми глазами. Потом он лизнул её пальчики. Его язык был шершавым, как тёрка, но она не отдёрнула руку, во всяком случае, пока Джейме не схватил её за плечи и не потащил прочь от клетки.

                «Теперь ты», — сказала она ему после, — «Слабо дёрнуть его за гриву?» Но он так этого и не сделал. Это я была рождена для меча, не он.

                Она ходила взад—вперёд, босая, накинув на плечи тонкое одеяло, и её тело сотрясала дрожь. Она с нетерпением ждала наступающего дня. Завтра вечером всё уже будет кончено. Небольшая прогулка, и я снова буду дома, с Томменом, в своих покоях в Тисках Мейегора. Дядя сказал, что иного способа спастись нет. Но было ли это так на самом деле? Она доверяла своему дяде не больше, чем новому Верховному Септону. Я всё ещё могу отказаться. Я всё ещё могу объявить себя невиновной и поставить всё на испытание поединком.

                Но Серсея не была готова предстать перед судом святой веры, как Маргери Тирелл. Молодой розе этот суд, быть может, и сослужит хорошую службу, но у Серсеи практически не было сторонников среди септ и воробьёв, приближенных к новому Верховному Септону. Испытание поединком было её единственной надеждой, и для него ей нужен был защитник.

                Если бы только Джейме не лишился руки…

                Но думать об этом было пустой тратой времени. Джейме остался без правой руки и не мог больше сражаться, а она осталась без Джейме, который обретался теперь где-то в речных землях с Бриенной, этой бабой. И если королева не найдёт себе другого защитника, сегодняшнее мучительное испытание покажется ей наименьшей из бед. Её враги обвиняли её в измене. Ей надо было попасть к Томмену, любой ценой. Он любит меня. Он не откажет собственной матери. Джофф был своевольным и непредсказуемым, но Томмен — послушный маленький мальчик, послушный маленький король. Он сделает, что ему скажут. Здесь она была обречена, а вернуться в Красную Башню она могла лишь одним путём. В этом Его Воробейшество был непреклонен, а сир Киван отказался и пальцем пошевелить, чтобы повлиять на него.

                «Сегодняшний день не причинит мне вреда», — сказала самой себе Серсея, когда в её окно упали первые лучи солнца. «Пострадает только моя гордость». Слова эти глухо звенели в ушах. Джейме ещё может успеть. Она представила себе его, едущего сквозь утреннюю дымку, в золотых доспехах, сверкающих в лучах рассветного солнца. Джейме, если ты любил меня хоть когда-нибудь…

                За ней пришли, процессию тюремщиц возглавляли септа Юнелла, септа Моэлль и септа Сколера, с ними четыре

                — Я не изменник, — объявил Рыцарь Грифонова Гнезда. — Я верен королю Томмену и вам.

                Знаки пунктуации в этой фразе расставило непрерывное кап-кап-кап — снег, который он принёс на плаще, таял, и на пол уже натекла приличная лужа. Снег в Королевской Гавани шёл почти всю ночь, намело по щиколотку.

                Сир Киван Ланнистер плотнее закутался в плащ:

                — Это всё слова, сэр. Слова — ветер.

                — Тогда позвольте мне подтвердить свои слова мечом, — в свете факелов длинные рыжие волосы и борода Роннета Коннингтона превратились в языки пламени. — Отправьте меня против дяди, и я привезу Вам его голову, и голову его фальшивого дракона заодно.

                Вдоль западной стены тронного зала выстроились копейщики Ланнистеров в малиновых плащах и полушлемах со львами. Напротив — гвардейцы Тиреллов в зелёных плащах. Холод в тронном зале был почти осязаемым. Не было ни королевы Серсеи, ни королевы Маргери, но ощущение их присутствия отравляло воздух, словно призраки явились на пир.

                Железный Трон огромным чёрным зверем притаился позади стола, где заседали пятеро членов королевского Малого Совета, и его шипы, и когти, и лезвия были укутаны тенью. Киван Ланнистер чувствовал его за спиной, и это чувство откликалось зудом между лопатками. Без труда можно было представить неласково взирающего с высоты Трона старого короля Эйериса, с очередным кровоточащим порезом. Но сегодня трон был пуст. Киван решил, что в присутствии Томмена нет надобности. Пусть мальчик побудет с матерью, так будет гуманнее. Только Пресвятые Семеро знали, сколько ещё мать и сын успеют пробыть вместе до суда над Серсеей… суда, за которым, возможно, последует её казнь.

                Говорил Мейс Тирелл:

                — С Вашим дядей и его мальчишкой-самозванцем мы разберёмся в своё время, — новый Десница Короля восседал на дубовом троне в форме руки, его лордство заказал этот предмет в абсурдном приступе тщеславия в день, когда сир Киван согласился назначить его на желанную должность. — Вы останетесь здесь, пока мы не примем решения выступить. Тогда вы получите шанс доказать свою преданность.

                Сир Киван не счёл нужным возражать.

                — Сопроводите сира Роннета назад в его покои, — сказал он, подразумевая «И проследите, чтобы он их не покинул». Несмотря на все свои торжественные заверения, Рыцарь Грифонова Насеста оставался под подозрением. Были все основания считать, что предводителем наёмников, высадившихся на южном побережье, был его родной дядя.

                Когда затихло эхо шагов Коннингтона, Великий Мейстер Пицелль со значением покачал головой:

                — На том самом месте, откуда сейчас ушёл мальчишка, однажды стоял его дядя и рассказывал королю Эйерису, как доставит ему голову Роберта Баратеона.

                Вот что бывает, если дожить до возраста Пицелля. Всё, что ты видишь или слышишь, напоминает тебе нечто, виденное или слышанное во времена твоей юности.

                — Сколько тяжеловооружённых всадников прибыло в столицу с сиром Роннетом? — поинтересовался сир Киван.

                — Двадцать, — ответил лорд Рэндилл Тарли, — и большинство из них в прошлом люди Грегора Клигана. Ваш племянник Джейме передал их в распоряжение Коннингтона. Бьюсь об заклад, он просто хотел избавиться от них. Они пробыли в Мейденпуле меньше суток, а один из них уже успел кого-то зарезать, ещё одного обвинили в изнасиловании. Первого