Ему дали коня, стяг, дублет тонкой шерсти, тёплый плащ на меху — и он оказался на свободе. И от него не воняло. «Организуй всё, как надо, с этим замком, — сказал Дэймон А-ну-ка-потанцуй, он помогал Вонючке, которого шатало из стороны в сторону, сесть в седло, — или, если хочешь, скачи прочь, посмотрим, как далеко ты заберёшься, прежде чем мы изловим тебя». Дэймон осклабился и легко тронул плетью круп старой лошади, та негромко заржала и двинулась вперёд нетвёрдой поступью.
Вонючка боялся обернуться и увидеть, что Дэймон, и Жёлтый Дик, и Ворчун, и остальные следуют за ним, что всё это лишь очередная злая шутка лорда Рамзи, жестокая проверка, призванная выяснить, что он будет делать, если получит лошадь и свободу действий. — Неужели они думают, что я попытаюсь сбежать? — Заморенная хромая кляча, которую ему дали, никуда не годилась, с таким конём у него не было ни малейшего шанса обогнать добрых лошадей лорда Рамзи и его охотников. А Рамзи ничто не доставляло большего удовольствия, чем пустить своих девчат по свежему следу.
Да и потом, куда ему бежать? За спиной остался лагерь, полный дредфортцев и людей Райсвеллов, которых те привели с Источников, было там и войско Барроутона. С юга по гати поднималась ко Рву Кэйлин другая армия: войско Болтона и силы Фреев, вставших под знамёна Дредфорта. К западу от тракта, вдоль побережья холодного моря, раскинулась бесплодная каменистая пустыня, а к востоку лежали болота и топи Перешейка, кишевшие змеями, львоящерами и болотными чертями, которые смазывали ядом свои стрелы.
Нет, он не сбежит. Бежать было некуда.
Он получит замок. Я всё сделаю. У меня нет выбора.
Было пасмурно и сыро, стоял туман. Дул южный ветер, влажный, словно поцелуй. В отдалении уже виднелись развалины Рва Кэйлин, на которых, казалось, вышили причудливый узор клочьями тумана. Лошадь неспешно приближалась к руинам, а серо-зелёная жижа под её ногами негромко чавкала, неохотно выпуская увязшие лошадиные копыта.
Я уже ездил этой дорогой. — Это была опасная мысль, и он тут же пожалел о ней. «Нет, — произнёс он, — нет, это был кто-то другой, это было прежде, чем ты узнал, как тебя зовут». Его звали Вонючка. Он не должен был забывать. — Вонючка, Вонючка, ароматная штучка.
Когда тот, другой, ехал этой дорогой, с ним следовала целая армия, огромное войско севера шло на войну под серыми с белым знамёнами дома Старков. А Вонючка ехал в одиночестве, сжимая в руке белый флаг переговорщика на сосновом шесте. Когда тот, другой, ехал этой дорогой, под ним был боевой конь, быстроногий и норовистый. Вонючка же восседал на разбитой кляче, кожа да кости, но и этого скакуна ему приходилось придерживать, чтобы не свалиться с седла в грязь. Тот, другой, был хорошим наездником, а Вонючка едва держался на лошади. Прошло столько времени. Он больше не был наездником. Он вообще не был человеком. Его создал лорд Рамзи, и он был тварью ниже собаки, червяком в человеческом обличье.
— Ты притворишься принцем, — говорил ему лорд Рамзи прошлой ночью, пока Вонючка нежился в обжигающе горячей ванне, — но мы-то знаем правду. Ты Вонючка. Ты не перестанешь быть Вонючкой никогда, как бы хорошо от тебя ни пахло. Твоё обоняние может обмануть тебя. Помни, как тебя зовут. Помни, кто ты есть.
— Вонючка, — произнёс он. — Я ваш Вонючка.
— Окажешь мне эту маленькую услугу, и станешь моим псом, будешь получать мясо каждый день, — пообещал лорд Рамзи. — У тебя будет соблазн предать меня. Сбежать, или сражаться, или перейти на сторону наших врагов. Нет, помолчи, не желаю слышать твои возражения. Будешь лгать мне — оставлю без языка. На твоём месте любой человек пошёл бы против меня, но ведь мы оба знаем, что ты такое, правда? Если тебе так хочется, можешь попробовать меня обмануть, это не принципиально… только не забудь перед этим пересчитать пальчики и подумать, во что тебе это обойдётся.
Вонючка знал, во что обходятся такие вещи. — Семь, — подумал он, — семь пальцев. Семью пальцами вполне можно обойтись. Семь – священное число. — Он вспомнил, какую боль испытал, когда по приказу лорда Рамзи Скорняк снял кожу с его безымянного пальца.
Воздух был сырым, дышать было тяжело, то тут, то там поблёскивали мелкие лужи. Вонючка старательно объезжал их, стараясь держаться остатков дощатого настила, который в своё время уложил вдоль всего пути следования передовой отряд войска Робба Старка, чтобы облегчить передвижение по мягкому грунту. Там, где однажды высилась мощная стена, теперь были рассеяны отдельные валуны, глыбы чёрного базальта, такие огромные, что, должно быть, не меньше сотни людей в своё время потребовалось для того, чтобы водрузить их на место. Одни увязли в трясине настолько, что виднелась только кромка, другие валялись, словно игрушки, наскучившие неведомому богу, все в трещинах, с отколотыми краями, в пятнах лишайника. Ночью прошёл дождь, и гигантские мокрые камни сверкали в утреннем свете, будто их облили первоклассным чёрным маслом.
Немного поодаль возвышались башни.
Башня Пьяницы скособочилась, словно вот-вот упадёт, — она простояла так уже пять веков. Башня Детей пронзала небо, прямая, как копьё, но разрушенный шпиль открывал её внутренности ветру и дождю. Привратная башня, приземистая и широкая, была самой большой из трёх, вся заросшая мхом, она казалась липкой, с северной стороны из щели между камнями росло вбок уродливое кривое дерево, а остатки разрушенной стены всё ещё примыкали к ней с запада и востока. — Карстарки расположились в башне Пьяницы, Амберы — в башне Детей, вспомнилось ему. Привратную башню занял сам Робб.
Он закрывал глаза, и перед его мысленным взором представали нарядные знамёна, реявшие на ветру, северном, бодрящем. — Не осталось ни единого, все пали. — Южный ветер обдувал его лицо теперь, а над тем, во что теперь превратился Ров Кэйлин, развевались лишь стяги с золотым кракеном на чёрном поле.
За ним наблюдали. Он чувствовал на себе взгляды. Он поднял глаза: бледные лица, изучавшие его, виднелись между зубцов Привратной башни и в прорехах полуразрушенной кладки шпиля башни Детей, где по легенде однажды собрались дети леса, чтобы призвать воды, которые, как молот, раскололи надвое Вестерос.
Переправиться через Перешеек посуху можно было только по гати, а она на севере упиралась в башни Рва Кэйлин, который преграждал путь, как пробка затыкает бутылочное горлышко. Дорога здесь была узкой, а развалины крепости располагались таким образом, что всякий враг, который пожелал бы пройти с юга на север, оказывался под ними и между ними. Невозможно было штурмовать одну из башен без того, чтобы стрелы с двух других не обрушились на атакующего, взбирающегося по влажным камням, с которых свисали склизкие плети растения, именуемого «кожа призрака». А стоит сойти с гати — и ступаешь в непролазные, нескончаемые болота, где ждут своего часа трясины и плывуны, где переливающиеся на солнце зелёные лужайки, которые можно опрометчиво принять за твёрдую почву, под ногами превращаются в топь, — и всё это кишит ядовитыми змеями, цветами с губительным ароматом и огромными львоящерами, чьи зубы напоминают кинжалы. Не менее опасны и люди, населяющие эти земли, их редко кто видит, но от их внимания не ускользает никто, — обитатели болот, пожиратели лягушек, люди ила и тины. Фенн-Топь и Рид-Камыш, Пит-Торфяной и Боггс-Болотный, Крэй-Протока и Квагг-Трясина, Грингуд-Зелёный и Блэкмор-Чернее-Чёрного — вот как именуют они себя. А железнорожденные всех их без разбору зовут болотными чертями.
Вонючка проехал мимо разложившегося трупа лошади, в горле которой торчала стрела. Длинная белая змея скрылась в пустой глазнице конского черепа при его приближении. За лошадью он заметил всадника, вернее то, что от него осталось. Вороны склевали плоть с его лица, а дикий пёс пробрался под кольчугу и выгрыз внутренности. Чуть дальше лежал другой труп, увязший в жиже настолько, что наружу торчали только лицо и пальцы.
Ближе к башням земля по обе стороны дороги была усеяна трупами. Их зияющие раны поросли кровецветом, и бледные цветы с толстыми лепестками, влажными, как женские губы, распустились над ними.
Никто в гарнизоне меня не узнает. — Кто-нибудь, может, и вспомнил бы того, прежнего мальчишку, который ещё не знал, как его зовут, но Вонючку не знает ни один из них. Он не видел своего отражения целую вечность, но хорошо представлял себе, как сильно постарел. Его волосы поседели, большая их часть и вовсе выпала, а те, что остались, были жёсткими и сухими, словно солома. Подземелье сделало его слабее старухи, он так исхудал, что сильный порыв ветра мог сбить его с ног.
И руки… Рамзи дал ему перчатки, хорошие чёрные перчатки из тонкой кожи, мягкие, податливые, плотно набитые шерстью там, где надо было скрыть отсутствие пальцев, но достаточно было присмотреться, как следует, чтобы заметить, что три пальца у него не гнулись.
— Ни шагу ближе! — раздался зычный крик. — С чем явился?
— Есть разговор, — он пришпорил свою клячу и продолжил движение, размахивая белым флагом так, чтобы тот нельзя было не разглядеть. — Я без оружия.
Ответа не последовало. Он знал, что сейчас за башенными стенами железные решают, впустить ли его или нашпиговать его грудь стрелами. —Неважно. — Быстрая смерть здесь и сейчас в сотню раз лучше, чем вернуться к лорду Рамзи, потерпев неудачу.
Затем двери башни распахнулись.
— Скорей!
Вонючка только-только начал разворачивать лошадь на голос, когда рядом просвистела стрела. Она вылетела откуда-то справа, из полузатопленных развалин стены. Стрела прошла сквозь складки его стяга и безвольно повисла, зацепившись за ткань оперением, а её остриё оказалось почти у него перед носом. С перепугу он бросил флаг и скатился с седла.
— Давай внутрь! — крикнул голос из башни, — быстрей, дурак, давай быстрей!
Вонючка карабкался на четвереньках вверх по ступенькам, когда над головой пронеслась ещё одна стрела. Кто-то схватил его и втащил внутрь, двери захлопнулись. Его рывком поставили на ноги, толчок — и он оказался прижат к стене, к горлу был приставлен нож, а бородатое лицо обладателя ножа маячило так близко, что можно было пересчитать волоски в носу.
— Кто ты такой? Зачем ты здесь? Отвечай живее, не то составишь компанию вон кому. — Караульный тряхнул головой, указывая на гниющий труп рядом с дверями, позеленевший и покрытый шевелящимися опарышами.
— Я из железнорожденных, — сказал Вонючка, и солгал. Железным был рождён тот мальчишка, которым он был прежде, но Вонючка появился на свет в подвалах Дредфорта. — Посмотри на меня как следует. Я сын лорда Бэйлона. Я твой принц. — Надо было бы назвать и имя, но язык почему-то не слушался его. — Вонючка, я Вонючка — жалкая закорючка. — Но на какое-то время об этом следовало забыть. Не найдётся человека, который согласился бы сдаться такой твари, как Вонючка, даже в самом безвыходном положении. Он должен притвориться принцем.
Схвативший его вглядывался в его черты, глаза косили, рот кривился в недоверчивой усмешке. Зубы его были бурыми, изо рта пахло пивом и луком.
— Сыновья лорда Бэйлона мертвы.
— Мои братья — да. Я — нет. В Винтерфелле меня взял в плен лорд Рамзи. Он и послал меня к вам для переговоров. Кто здесь главный, ты?
— Я? — Мужчина опустил нож и сделал шаг назад, едва не споткнувшись о тело на полу. — Что вы, нет, милорд. — Ржавая кольчуга, полусгнившие кожаные штаны. Язва на запястье сочится сукровицей. — Главный у нас Ральф Кеннинг, так распорядился капитан. Я всего лишь караульный.
— А это кто? — Вонючка пнул труп ногой.
Караульный смотрел на тело в недоумении, словно видел его впервые.
— Он… он выпил воды. Пришлось перерезать ему горло, чтобы он перестал орать. Отравился. Здешнюю воду пить нельзя. Поэтому мы утоляем жажду элем. — Караульный потёр красные воспалённые глаза. — Поначалу мы стаскивали мертвецов в подвалы, там всё затоплено. Но больше желающих этим заниматься нет, так что они остаются лежать, где упали.
— Подвалы для них более подходящее место. Их надо предать воде. Их души должны быть вверены Утонувшему Богу.
Мужчина рассмеялся:
— Там нет богов, милорд. Только крысы да водяные змеи. Белые такие, толщиной с вашу ногу. Иногда они проскальзывают наверх и кусают спящих.
Вонючка вспомнил подземелья Дредфорта, и извивающуюся в зубах крысу, и вкус свежей крови на губах. — Если у меня ничего не выйдет, Рамзи вернёт меня туда, только прежде снимет кожу ещё с одного пальца.
— Сколько человек осталось в гарнизоне?
— Сколько-то осталось, — сказал железный. — Точно не знаю. Меньше, чем было поначалу. Кажись, кто-то ещё остался в башне Пьяницы. А вот в башне Детей — никого. Дэйгон Кодд проверял пару дней назад. Сказал, нашёл там двоих, они жрали ихних мертвецов. Он вроде как убил обоих.
Ров Кэйлин уже пал, — вдруг понял Вонючка, — просто этих ребят не сочли нужным поставить в известность. — Он сделал вид, что потирает губы, пытаясь скрыть недостаток зубов, и произнёс:
— Мне нужно поговорить с вашим командиром.
— С Кеннингом? — караульный, похоже, смутился. — Он не то, чтобы особо мог разговаривать. Он помирает. А может, уже помер. Я не видел его с тех пор, как… не помню, когда я его вообще последний раз видел…
— Где он? Проводи меня к нему?
— А двери кто будет охранять?
— Он. — Вонючка пнул труп.
Эта идея показалась мужчине забавной.
— И то верно. Почему бы и нет? Пошли, коли так. — Он выдернул факел из подставки и размахивал им, пока тот не разгорелся, как следует. — Сюда. — Караульный открыл дверь и повёл его вверх по спиральной лестнице, и свет факела отражался в чёрном камне стен.
Лестница привела их в тёмную, дымную комнату, натопленную до духоты. Окно было затянуто потрёпанным куском кожи, который должен был задерживать влажный воздух с улицы, в жаровне тлел кусок торфа. В комнате дурно пахло, можно было различить запахи плесени, ссанья и прочих нечистот, дыма и болезни. Пол был устлан грязным тростником, а охапка соломы в углу служила постелью.
Ральф Кеннинг был укрыт горой мехов, его бил жестокий озноб. Оружие и доспехи его были сложены рядом: меч, топор, кольчуга, железный шлем. На щите была изображена длань бога бури, пальцы его, сотканные из облаков, низвергали на бушующее море ветвистые молнии; но роспись потускнела и осыпалась, а дерево под ней загнило.
Гнил и сам Ральф. Его лихорадило, он лежал под слоями меха совершенно голый, бледное опухшее тело его было сплошь покрыто гноящимися язвами и коростой. Лицо его было деформировано, одна щека неестественно раздута, шея с этой стороны налита кровью настолько, что казалась шире головы. Рука на этой же стороне была размером с бревно, на ней копошились опарыши. Видно было, что его не мыли и не брили много дней. Один его глаз гноился, а в бороде засохла блевотина.
— Что сним случилось? — поинтересовался Вонючка.
— Он был на башне, в него попали болотные черти. Пустячная царапина, вот только… стрелы у них отравлены, они смазывают наконечники дерьмом и кое-чем похуже. Мы обработали рану кипящим вином, но бестолку.
С этим вести переговоры я не могу.
— Убей его, — сказал Вонючка караульному. — Он ничего уже не соображает. В нём остались только кровь да черви.
Караульный смотрел на него, раскрыв рот:
— Капитан оставил его за главного.
— Умирающую лошадь ты прикончил бы.
— Лошадь? У меня никогда не было лошади.
А у меня была. — Внезапно нахлынули воспоминания. Улыбчивый кричал человеческим голосом. Его грива была обьята огнём, ослепший от боли, он встал на дыбы и бил по воздуху передними ногами, красивыми, стройными. — Нет, нет. Не мой, он вовсе не был моим, у Вонючки никогда не было коня.
— Я сделаю это за тебя. — Вонючка схватил меч Ральфа Кеннинга, опёртый о щит. Оставшихся пальцев всё ещё было достаточно, чтобы держать рукоять. Когда острие меча коснулось горла того, что лежало на соломенной постели, кожа разошлась, и наружу хлынула чёрная кровь и жёлтый гной. Кеннинг забился в конвульсиях, потом затих. Тошнотворный запах наполнил комнату. Вонючка бросился на лестницу. Воздух там был сырым и холодным, зато на порядок чище, чем в комнате. За ним, пошатываясь, вышел железный, он был бледен и еле сдерживал рвоту. Вонючка схватил его за плечо:
— Кто у вас следующий по старшинству? Где остальные?
— Наверху, на стенах или в зале. Спят, пьют. Могу проводить вас, если желаете.
— Проводи, и немедленно. — Рамзи дал ему всего день.
Стены зала были сложены из тёмного камня, потолки были высокими, тяга — хорошей, по нему гуляли клубы дыма, но стены тут и там поросли белёсым лишайником. В камине тлел торф, следы копоти свидетельствовали о том, что в былое время в очаге разжигали мощное пламя. В центре зала стоял массивный каменный стол, ему было уже несколько сотен лет. —Вон там я сидел, когда был здесь в последний раз, — вспомнилось ему. — Робб восседал во главе стола, по его правую руку был Большой Джон, по левую — Рузи Болтон. Рядом с Хеллманом Толлхартом сидели Гловеры. Напротив — Карстарк и его сыновья.
За столом пьянствовало человек двадцать железных. Когда он вошёл, кое-кто поднял мутные, безжизненные глаза. Но большинство не обратили на него ни малейшего внимания. Ни одного знакомого лица. У некоторых плащи были застёгнуты серебряными пряжками в форме трески. На Железных островах были невысокого мнения о роде Коддов, поговаривали, что мужчины их — воры и трусы, а женщины — распутницы, которые спят с собственными отцами и братьями. Неудивительно, что дядя оставил здесь этих людей, когда отправился домой с Железным флотом. — Моя задача становится гораздо проще.
— Ральф Кеннинг мёртв, — произнёс он. — Кто у вас за старшего?
Выпивохи тупо смотрели на него. Кто-то заржал. Кто-то сплюнул. Наконец, раздался голос одного из Коддов:
— А кто интересуется?
— Сын лорда Бэйлона. — Вонючка, меня зовут Вонючка, и я — дерзкая штучка. — Я посланник Рамзи Болтона, лорда Хорнвудского и наследника Дредфорта, который пленил меня под Винтерфеллом. Его войско стоит к северу от вас, а армия его отца — к югу, но лорд Рамзи готов пощадить вас, если вы сдадите Ров Кэйлин до захода солнца. — Он вытащил письмо, которое привёз с собой, швырнул его на стол, и свиток покатился в сторону сидящих.
Один из них взял его в руки и начал рассматривать со всех сторон, уделяя особое внимание печати розового воска. После паузы он произнёс:
— Пергамент. Какой от него толк? Нам нужен сыр, нужно мясо.
— Нам нужна сталь, ты это имел в виду, — сказал сидевший рядом мужчина, седобородый, с обрубком вместо левой руки. — Мечи. Топоры. Да, и луки, ещё хотя бы сотня луков, а к ним лучники, чтобы спускать тетиву.
— Железнорожденные не сдаются. — Произнёс третий голос.
— Мой отец вряд ли бы с этим согласился. Лорд Бэйлон преклонил колено перед Робертом, когда тот разрушил стены его крепости. В противном случае ему было не жить. Как и вам, если не сдадитесь. — Он указал на свиток. — Вскройте послание. Прочтите его. Это ваша охранная грамота, она писана рукой лорда Рамзи. Опустите мечи и идите со мной, его милость накормит вас, вы сможете беспрепятственно отправиться на Каменистый берег и найти корабль, который доставит вас домой. В противном случае вы умрёте.
— Это угроза? — один из Коддов вскочил на ноги, крупный мужчина, бледный, как мертвец, с выпученными глазами и большим ртом. Он выглядел так, словно отец прижил его с рыбиной, тем не менее, он носил меч. — Дэйгон Кодд не сдаётся никому.
Нет, пожалуйста, вы должны слушать меня. — От одной мысли о том, что сделает с ним Рамзи, если гарнизон откажется сдаться, он едва не описался. — Вонючка, Вонючка — обоссанные брючки.
— Таков ваш ответ? — ему показалось, что слова эти прозвучали жалко и беспомощно. — Эта треска говорит от имени всех вас?
Караульный, с которым он общался у входа, медлил с ответом:
— Виктарион приказал нам остаться здесь, так он говорил. Я слышал собственными ушами. «Оставайтесь здесь до моего возвращения», — сказал он Кеннингу.
— Точно, — подхватил однорукий. — Так он и сказал. Его призвали на выборы короля, но он пообещал, что вернётся с короной из дерева, данного морем, на челе, и приведёт с собой добрую тысячу людей.
— Дядя и не думает возвращаться, — произнёс Вонючка. — Королём избрали его брата Эурона, а Вороньему глазу есть, где воевать. Неужели вы думаете, что представляете для моего дяди какую-то ценность? Ничего подобного. Он оставил вас здесь на верную смерть. Он избавился от вас с той же лёгкостью, с какой по дороге с корабля на берег счищает с сапог налипший ил.
Эти слова попали в цель. Он видел это по глазам, по взглядам, которые они бросали друг на друга, по тому, как хмурились они, глядя в кружки. — Им уже давно не даёт покоя мысль, что про них забыли, а теперь я превратил опасения в уверенность. — Они не родственники знаменитым капитанам, не принадлежат к великим родам Железных островов. Это дети угнанных в рабство да сыновья походных жён.
— Если мы сдаёмся, то можем уйти? — спросил однорукий, — Так тут написано, в этом вашенском документе? — он пихнул локтём свиток, который до сих пор не был распечатан.
— Можете сами убедиться, — ответил Вонючка, почти уверенный в том, что никто из них не умеет читать. — Лорд Рамзи платит своим пленникам за доверие уважением и почётом. — У меня он отнял только пальцы на руках и ногах, и ещё ту штуку, а ведь мог бы вырезать мне язык или содрать кожу с ног, от паха до щиколотки. — Сдайтесь ему, и он сохранит вам жизнь.
— Ты лжёшь. — Дэйгон Кодд вытащил меч. — Тебя называют Перебежчиком. Почему мы должны верить твоим обещаниям?
Он пьян, — дошло до Вонючки. — В нём говорит спиртное.
— Хотите верьте, хотите нет. Я доставил вам предложение лорда Рамзи. Теперь мне пора возвращаться. Сегодня у нас на ужин вепрь, и репа на гарнир, а запьём мы это всё крепким красным вином. Желающие пойти со мной разделят эту трапезу. А все прочие уже к завтрашнему вечеру будут на том свете. Сюда с юга движется конница лорда Дредфортского, а с севера — люди его сына. Пощады не будет. И тех, кто умрёт в бою, можно будет назвать счастливчиками. Остальных бросят болотным чертям.
— Довольно, — прорычал Дэйгон Кодд. — Ты думаешь, словами можно вселить страх в железнорожденных? Вон! Убирайся к своему хозяину, пока я не вспорол тебе живот, не выпустил кишки и не скормил их тебе.
Он собирался ещё много чего сказать, но вдруг его глаза распахнулись. В лоб ему, точно промеж глаз, со смачным хрустом вошёл топор. Меч выпал из рук Кодда. Он задёргался, словно рыба на крючке, потом рухнул на стол лицом вниз.
Топор метнул однорукий. Он поднялся из-за стола, и ещё один топор был в его руке.
— Кому ещё жить надоело? — спросил он выпивох, — Только скажите, и я вам организую отправку на тот свет. — Тоненькие алые ручейки разбегались по каменной столешнице из того места, где упокоилась голова Дэйгона Кодда. — Лично я собираюсь пожить ещё, а не сгнить здесь.
Кто-то сделал глоток эля. Кто-то вылил содержимое кружки на стол, чтобы смыть струйку крови прежде, чем та доползёт до него. Царило молчание. Когда однорукий вернул топор за пояс, Вонючка понял, что выиграл. Он почти почувствовал себя человеком, как прежде. — Лорд Рамзи будет мной доволен.
Он собственноручно спустил флаг с кракеном; из-за того, что не все пальцы были на месте, получалось не особо ловко, но он был благодарен лорду Рамзи, что тот оставил ему хотя бы столько. Практически весь день железные прособирались, и к концу дня были готовы выступить. Их оказалось больше, чем он предполагал — сорок семь человек в Привратной башне и ещё восемнадцать в башне Пьяницы. Двоих можно было уже считать мертвецами, они были безнадёжны, ещё пятеро были слишком слабы, чтобы идти. Тем не менее, оставалось ещё пятьдесят восемь человек, которые вполне могли сражаться. Они были ослаблены, но забрали бы с собой в могилу втрое больше своего числа, если бы лорд Рамзи решил брать развалины приступом. — Он правильно сделал, что послал меня, — размышлял Вонючка, взбираясь на свою кобылу, чтобы возглавить потрёпанный отряд, которому предстоял путь через болота в лагерь северян. «Оставьте всё оружие здесь, — сказал он взятым в плен, — мечи, луки, кинжалы. У кого увидят хоть что-нибудь из оружия — отправят на тот свет без разговоров».
За то время, которое занял обратный путь, Вонючка успел бы трижды добраться до лагеря. Для четверых из тех, кто не мог идти сам, на скорую руку соорудили грубые носилки, пятого нёс на спине сын. Это замедляло движение, и все железные понимали, насколько уязвимы сейчас, проходя мимо засад болотных чертей на расстоянии полёта отравленной стрелы. — Помирать, так помирать. — Вонючка мог только надеяться, что лучник окажется мастером своего дела и пошлёт ему быструю и чистую смерть. — Человеческую смерть, не такую кончину, какая выпала Ральфу Кеннингу.
Во главе процессии хромал однорукий. Он рассказал, что его зовут Эдрек Хамбл, что дома на Великом Уике у него осталась законная супруга и три походных жёнушки. «И когда мы отплывали сюда, трое из четверых были брюхаты, — хвастал он, — а у Хамблов частенько случаются двойни. Вернусь домой и первым делом сосчитаю, сколько у меня родилось сынишек. Быть может, одного я назову в вашу честь, милорд».
О да, нареки его Вонючкой, — подумал собеседник, — А когда он будет безобразничать, руби ему пальцы на ногах и заставляй его есть крыс. Он отвернулся и сплюнул, и ему пришло в голову, что Ральф Кеннинг может оказаться везунчиком в сравнении с ним.
К тому времени, когда перед ними, наконец, вырос лагерь лорда Рамзи, небо затянуло свинцово-серыми тучами, начало накрапывать. Часовые молча проводили их взглядами. Над лагерем клубился дым от жаровен, которые заливало дождём. С ними поравнялась кавалькада, возлавляемая юным лордом, на щите которого была изображена лошадиная голова. — Один из сыновей лорда Райсвелла, — сообразил Вонючка. — Роджер, а может Рикард. — Он их не различал.
— Это что, все? — задал вопрос всадник на гнедом скакуне.
— Все, кто остался, мой лорд.
— Я думал, их там больше. Мы трижды шли на штурм, и трижды они нас отбрасывали.
Мы — железнорожденные. — гордость внезапно вспыхнула в нём, и на доли секунды он снова стал принцем, отпрыском лорда Бэйлона, сыном Пайка. Но такие вещи опасно было произносить даже про себя. Он должен помнить, как его зовут. — Вонючка, меня зовут Вонючка — от страха трясучка.
Они уже подошли к лагерю, когда лай гончих ознаменовал появление лорда Рамзи. С ним был Амбер-Шлюшегуб и все любимчики Рамзи: Скорняк, и Кислый Элин, и Дэймон А-ну-ка-потанцуй, и оба Уолдера, Большой и Маленький. Собаки вились вокруг них, рыча на чужаков, пытаясь ухватить кого-нибудь зубами. —Девчата Ублюдка, — мелькнуло в голове прежде, чем он сообразил, что это слово никогда, ни при каких обстоятельствах, ни в коем случае не должно употребляться в присутствии лорда Рамзи.
Вонючка соскочил с лошади и преклонил колено:
— Мой лорд, Ров Кэйлин — ваш. А это его оставшиеся защитники.
— Негусто. Я надеялся, их окажется больше. Они так упрямо держали оборону. — Белёсые глаза лорда Рамзи сверкали. — Вы, должно быть, дико проголодались. Дэймон, Элин, позаботьтесь о них. Вина и эля им, и еды, сколько влезет. Скорняк, пусть их ранеными займутся наши мейстеры.
— Будет сделано, мой лорд.
Несколько железных невнятно пробормотали слова благодарности, и пленники побрели к жаровням в центре лагеря. Один из Коддов даже попытался приложиться к перстню лорда Рамзи, но собаки не дали подойти близко, а Элисон отхватила ему кусочек уха. Кровь струилась у него по шее, а он всё приседал неуклюже, и кланялся, и превозносил доброту его милости.
Когда скрылся из виду последний из железных, Рамзи Болтон, всё так же улыбаясь, перевёл взгляд на Вонючку. Он сгрёб его за макушку, притянул лицо к себе, поцеловал в щёку и прошептал:
— Вонючка, старый добрый дружок. Неужели они и вправду приняли тебя за своего принца? Эти железные — невероятные кретины. Боги надрывают животы со смеху, глядя на них.
— Они хотят вернуться домой, ничего больше, мой лорд.
— А чего хочешь ты, мой ненаглядный Вонючка? — промурлыкал Рамзи так нежно, словно они были любовниками. От него пахло вином с пряностями и гвоздикой, чудесный запах. — За такую доблестную службу положена награда. Я не могу вернуть тебе пальцы, но ведь наверняка у меня найдётся что-то такое, чего тебе хочется. Хочешь, я отпущу тебя? Освобожу тебя, и не надо больше будет мне служить? Хочешь уйти с ними, вернуться на свои унылые острова в холодном сером море, снова быть принцем? Или предпочтёшь остаться моим верным слугой?
Словно ледяной сталью провели вдоль позвоночника. — Осторожнее, — сказал он себе, — сейчас будь очень, очень осторожен. — Ему не нравилась улыбка его милости, не нравилось, как сверкают у того глаза, не нравилось, что в уголке рта блестит слюна. Это были дурные знаки, и ему уже доводилось видеть их прежде. — Ты никакой не принц. Ты всего лишь Вонючка, Вонючка — потешная штучка. Скажи ему то, что он хочет слышать.
Мой лорд, — произнёс он, — моё место здесь, рядом с вами. Я – ваш Вонючка. Я хочу только одного — служить вам. И прошу я вас лишь об одном… о мехе вина, это будет мне достойной наградой… красное вино, самое крепкое из тех, что есть у вас, столько, сколько человек может выпить…
Лорд Рамзи рассмеялся.
— Ты не человек, Вонючка. Ты — моё создание. Впрочем, будет тебе вино. Уолдер, займись этим. И не бойся, возвращать тебя в подземелье я не стану, слово Болтона. Сделаем тебя псом. Каждый день будешь получать мясо, и я даже оставлю тебе кое-какие зубы, чтобы его жевать. Спать можешь с моими девчатами. Бен, найдётся у тебя ошейник для него?
— Я распоряжусь, чтобы его изготовили, милорд, — сказал Костлявый Бен.
Старик организовал и ещё кое-что. Тем вечером Вонючка получил не только ошейник, но ещё и драное одеяло и половину цыплёнка. За мясо пришлось подраться с собаками, но это был его лучший ужин со времён Винтерфелла.
И вино… Тёмное, кислое, но по-настоящему крепкое. Усевшись среди собак, Вонючка приложился к меху и жадно пил до тех пор, пока в голове не зашумело, потом рыгнул, утёр губы и отпил ещё. Затем лёг на спину и закрыл глаза. Когда он проснулся от того, что одна из собак слизывала блевотину с его бороды, то увидел, что тёмные облака разошлись, открыв лунный серп. Где-то в ночи раздавались крики. Он отпихнул собаку, перевернулся и снова заснул.
Наутро лорд Рамзи отправил трёх всадников по гати на юг сообщить лорду-отцу, что путь свободен. Над Привратной башней, на месте спущенного Вонючкой золотого кракена Пайка, был поднят флаг Болтонов с человеком без кожи. Вдоль дороги из гниющих брёвен в топкую землю были вбиты колья, на них торчали багровые тела, сочившиеся кровью и гноем. — Шестьдесят три, — понял он, — их шестьдесят три. — У одного не хватало половины руки. Другой стискивал в зубах пергаментный свиток, и печать на нём так и оставалась нетронутой.
Через три дня появился передовой отряд войска Рузи Болтона, пробравшийся через развалины, миновавший строй вселявших ужас часовых; в отряде Фреев было четыре сотни всадников в синем и сером, и наконечники их копий сверкали в солнечных лучах всякий раз, когда солнце проглядывало сквозь тучи. Отряд возглавляли двое сыновей старого лорда Уолдера. Один — дюжий детина, с выдающейся вперёд челюстью и огромными мускулистыми руками. Второй — лысый, с алчными близко посаженными глазами, острым носом и редкой тёмной бородкой, которой не особо удавалось скрыть безвольный маленький подбородок. — Хостин и Эйнис. — Он знавал их в те времена, когда ещё не выучил, как его зовут. Хостин — настоящий бык, медленно соображающий, но безжалостный, если его вывести из себя, его считали самым свирепым воином из всех отпрысков лорда Фрея. Эйнис — старше, злее и умнее, не боец — командир. Оба — видавшие виды вояки.
За авангардом следовали северяне, их потрёпанные знамёна трепетали на ветру. Они шли и шли мимо, а Вонючка разглядывал их. Большинство были пешими, да и тех было слишком мало. Он вспоминал огромное войско, которое шло на юг под предводительством Молодого Волка, под стягами Винтерфелла с лютоволком. Двадцать тысяч мечей и копий, или около того, встало под знамёна Робба, но лишь двое из десяти возвращались назад, и в основном это были подданные Дредфорта.
В самой середине колонны, там, где люди шли плотнее всего, ехал мужчина в броне из тёмно-серых пластин поверх кроваво-красного стёганого кожаного дублета. Плечи его украшали рондели в форме человеческих голов, раскрывших рты в беззвучном вопле. Алый шерстяной плащ с вышивкой в виде капель крови ниспадал с его плеч. С его шлема струился длинный плюмаж красного шёлка, забрало было опущено. — Ни одному озёрному жителю не уложить Рузи Болтона отравленной стрелой, — подумал Вонючка, увидев это. За рыцарем ехал, постанывая на ухабах, закрытый фургон, его тянули шестеро тяжеловозов, арбалетчики шли спереди и сзади. Занавеси плотного синего бархата скрывали пассажиров фургона от любопытных глаз.
Дальше следовал обоз — громыхающие повозки, гружёные провиантом и добычей, и телеги, полные раненых и увечных. А в арьергарде снова Фреи. Не меньше тысячи, а может, и больше: стрелки, копейщики, крестьяне, вооружённые косами и дрекольем, вольные всадники, конные лучники, и сотня рыцарей, чтобы поддерживать дисциплину.
В ошейнике, в цепях и вновь одетый в лохмотья Вонючка с другими псами следовал за конём лорда Рамзи, выехавшего навстречу отцу. Однако когда всадник в тёмных доспехах снял шлем, Вонючка понял, что не знает его. При виде этого лица улыбка застыла на лице Рамзи, его перекосило от ярости:
— Что это такое? Насмехаетесь надо мной?
— Меры предосторожности, не более, — прошептал Рузи Болтон, показавшись из-за занавесей фургона.
Лорд Дредфортский практически не имел сходства со своим незаконнорожденным сыном. Чисто выбритый, ровная кожа, самое обычное лицо; не красавец, но и невзрачным не назовёшь. Хотя Рузи доводилось участвовать в битвах, на нём не было ни единого шрама. Ему было далеко за сорок, но кожа оставалась гладкой, и едва ли на лице его нашлась бы даже пара морщин, чтобы указать на возраст его обладателя. Губы его были настолько тонкими, что когда он их сжимал, казалось, что губ у него нет вовсе. Время, казалось, было не властно над Рузи Болтоном, на лице его читалась безмятежность, и гнев, и радость выглядели на нём примерно одинаково. Единственным, что говорило о его родстве с Рамзи, были глаза. — Глаза, как лёд. — Интересно, доводилось ли Рузи Болтону плакать? — А если да, замерзают ли слёзы у него на щеках?
Давным-давно мальчишка по имени Теон Грейджой ужасно веселился, подкалывая Болтона на совете, созванном Роббом Старком, передразнивая его тихую речь и отпуская шуточки по поводу его пиявок. — Вот ненормальный. Разве можно шутить с такими людьми? — Достаточно было беглого взгляда на Болтона, чтобы понять, что в его мизинце больше жестокости, чем во всех Фреях, вместе взятых.
— Отец, — лорд Рамзи преклонил колено перед родителем.
Мгновение лорд Рузи изучающе смотрел на него.
— Можешь подняться. — Он повернулся, чтобы помочь двум молодым особам выйти из фургона.
Первая дама была низенькой и очень полной, с круглым красным лицом, под капюшоном её собольей мантии можно было разглядеть три подрагивающих подбородка.
— Моя новая жена, — сказал Рузи Болтон, — Леди Уолда, познакомьтесь с моим внебрачным сыном. Поцелуй руку мачехе, Рамзи.
Тот послушался.
— А это — я не сомневаюсь, что ты узнаёшь её, — не кто иной, как леди Ария. Твоя наречённая.
Перед ними предстала стройная девушка, выше ростом, чем он её помнил, что, впрочем, было неудивительно. — В этом возрасте девочки растут очень быстро. — На ней было серое шерстяное платье, отороченное белым атласом, поверх него горностаевый плащ, застёгнутый серебряной пряжкой в форме волчьей головы. Тёмные волосы доходили до лопаток. А её глаза…
Это не дочь лорда Эддарда.
У Арии были отцовские глаза, серые глаза Старков. В её возрасте могут отрасти волосы, прибавиться рост, появиться грудь, но цвет глаз не может поменяться. — Это маленькая подружка Сансы, дочь управляющего. Джейн, вот как её зовут. Джейн Поль.
— Лорд Рамзи. — Девушка склонилась почти до земли. И это тоже было неправильно. — Настоящая Ария Старк плюнула бы ему в лицо. — Я молю богов о том, чтобы стать вам доброй женой и родить вам крепких наследников.
— Так и будет, — пообещал Рамзи. — И очень скоро.